Семь лет в Тибете. Моя жизнь при дворе Далай-ламы — страница 29 из 77

цампу, кто иную снедь, кто топливо для костра – как будто хотели загладить вину за свою первоначальную неприветливость. Мы были так голодны, что жадно набросились на еду, на некоторое время забыв обо всем остальном.


Монах с монастырской собакой тибетской породы


Соломенный рынок у входа в старый китайский магометанский храм в Лхасе


Монахи сопровождают звоном тарелок религиозные танцы во время празднования Нового года


Вдруг кто-то к нам обратился на прекрасном английском. Мы подняли глаза и, хотя уже стемнело, разглядели богато одетого тибетца, который, должно быть, принадлежал к высшему сословию. С удивлением и радостью мы спросили, не из тех ли он четырех знатных юношей, что учились в Рагби?

Он ответил, что нет, там он не учился, но много лет провел в Индии. Мы вкратце поведали о своих злоключениях, сказали, что мы немцы и просим нас приютить. Он подумал немного и ответил, что и он без разрешения городского совета разместить нас в своем доме не имеет права, но сейчас же отправится туда и такое разрешение получит.

Все остальные при нем говорили только шепотом, а когда он собрался уходить, почтительно расступились, давая дорогу. После его ухода нам рассказали, что это высокопоставленный чиновник, курирующий местную электростанцию. Все же мы не решались связывать с его обещанием слишком большие надежды и начали готовиться ко сну. Но пока мы беседовали у костра с любопытными, которые постоянно приходили и уходили, к нам подошли слуги и пригласили следовать за ними, сообщив, что господин Танме, «начальник электричества», зовет нас в свой дом. Они почтительно называли этого человека кунго, что означает «высочество». Мы отметили это для себя и тоже стали так к нему обращаться.

Танме со своей молодой супругой радушно приняли нас в своем доме. Пятеро их детей смотрели на нас разинув рты, как на величайшую диковинку. Кунго принес нам радостную новость: городской совет разрешил ему принять нас на одну ночь, а дальнейшую нашу судьбу будет решать кабинет министров. Но это нас пока не беспокоило: мы были в Лхасе и разместились в доме знатного семейства. Нам уже приготовили комнату – настоящую, чистую и уютную комнату! От маленькой железной печки по ней расходились волны тепла. Мы семь лет не видели такого! К тому же от печки исходил чудесный аромат можжевельника – а это большая роскошь: чтобы доставить на яках можжевельник в Лхасу, требуется несколько недель. Мы в своих грязных лохмотьях не решались даже присесть на покрытые коврами кровати. Нам подали великолепный ужин в китайском вкусе, и мы, словно в оцепенении, стали есть, повинуясь предложениям взять добавки. В это время все стояли вокруг и беспрерывно обсуждали нашу историю – чего они только не пережили! Больше всего хозяев удивляло, как нам удалось зимой преодолеть Чантан и Ньенчентанлха. А наши познания в тибетском языке вызывали бурное восхищение. Но какими убогими и жалкими должны были мы казаться в такой роскошной обстановке! Вещи, которые мы годами носили с собой как сокровище, вдруг потеряли всю свою привлекательность, и нам захотелось поскорее избавиться от них.

Страшно усталые и сбитые с толку, мы наконец улеглись спать. Но заснуть нам не удалось. Столько ночей мы провели на жесткой земле, спасаясь от страшного холода одним только овчинным тулупом и драным одеялом, а теперь вдруг – мягкая постель, натопленная комната! Наши тела оказались не в состоянии так быстро перестроиться, а в головах у нас крутился вихрь мыслей. Самые разные воспоминания сплетались в огромный ком. Лагерь для интернированных! Двадцать один месяц прошел с тех пор, как мы его покинули. И чего только не пришлось пережить за это время! А наши товарищи по несчастью продолжали влачить монотонное существование в неволе. Хотя война уже давно закончилась, они до сих пор не свободны. Свободны… А сами-то мы свободны?

Не успели мы как следует проснуться, а около нашей кровати уже стоял слуга, принесший сладкий чай и печенье. Потом нам принесли теплую воду для мытья, и мы наконец сбрили свои длинные бороды. Теперь вид у нас стал несколько более элегантный. Нам захотелось привести в порядок и волосы. Для нас пригласили мусульманина, считавшегося лучшим парикмахером, и он занялся нашими гривами. В итоге прически у нас получились не совсем европейские, но зато вызвали у тибетцев оживленный интерес. Ведь сами они о волосах не беспокоятся: мужчины здесь либо бреются наголо, либо носят косы.

Танме мы увидели снова только после полудня. Наш хозяин вернулся домой в прекрасном расположении духа: он посетил Министерство иностранных дел и принес нам оттуда радостные известия. Нас не выдадут англичанам! Пока что мы можем оставаться в Лхасе, и нас очень просят не покидать дом, где нас приняли, до тех пор, пока не вернется к исполнению своих обязанностей регент, который в данный момент медитирует в Таглун-Тра. Это ограничение, как нам объяснили, – мера предосторожности, потому что раньше бывали всякие неприятные инциденты с фанатичными монахами. Правительство предоставит нам одежду и питание.

Мы были очень довольны. После стольких месяцев в пути пара дней отдыха нам точно пойдет на пользу. Мы с радостью набросились на стопку газет. Правда, новости, которые мы из них узнали, оказались не очень радостными. Мир все еще бурлил после войны, наша родина переживала трудные времена. Особенно нас поразили фотографии немецких военнопленных на принудительных работах в Англии и Франции…

В тот же день нас посетил представитель городского совета. Его сопровождали шестеро полицейских – они выглядели несколько грязно и не вызывали особого доверия. Чиновник очень вежливо попросил позволения осмотреть наши вещи. Мы поразились четкой работе государственных структур: в руках этот человек держал подробный отчет из Кьирона, с которым сличал наши показания о совершенных перемещениях. Мы отважились спросить, действительно ли накажут всех чиновников, через подведомственные территории которых мы прошли. На что он рассудительно ответил, что наш случай будет рассмотрен правительством и эти чиновники, вероятнее всего, понесут наказание. Это нас очень расстроило, и мы рассказали нашему посетителю, как избегали встреч с местными властями и к каким хитростям прибегали, чем очень его позабавили. А потом настал наш черед смеяться: чиновник поведал, что накануне вечером уже испугался, что произошло немецкое вторжение в Лхасу. Дело в том, что все, с кем мы разговаривали, пытаясь устроиться на ночлег, тотчас побежали с докладом в городской совет, отчего сложилось впечатление, что в город вошла целая немецкая армия…

Главная городская новость

В любом случае мы стали главной новостью в Лхасе. Все хотели на нас посмотреть и услышать своими ушами о наших приключениях, а так как перемещаться по городу мы пока не могли, то нам стали наносить визиты. Жена Танме непрестанно хлопотала, стараясь как следует принять посетителей, она даже достала свой лучший чайный сервиз. Так что мы получили возможность изучить все тонкости церемонии чаепития. Ценность и красота используемого чайного сервиза варьируются в зависимости от статуса гостя. Чайный прибор состоит из металлического блюдца, часто серебряного или золотого, и фарфоровой пиалки на нем. Сверху пиалку накрывают остроконечной крышечкой из того же материала, что и блюдце. Не раз приходилось мне видеть великолепные китайские сервизы возрастом в несколько сот лет.

Теперь дом Танме ежедневно посещали высокие гости. Сам он принадлежал к пятому рангу аристократии и, так как здесь все строго придерживались этикета, до сих пор принимал у себя в доме только посетителей своего ранга или ниже. Но теперь представители высших рангов первыми явились посмотреть на нас. Самым первым прибыл сын знаменитого министра Царона[30] с супругой. О его отце я много читал. Он происходил из простой семьи, сделался фаворитом Далай-ламы XIII, достиг высокого положения и благодаря своим способностям и уму стал обладателем огромного состояния. Когда сорок лет назад Далай-лама XIII бежал в Индию, спасаясь от китайцев,[31] этот человек оказывал ему очень значимые услуги. Затем в течение многих лет он был главой Кабинета министров и как главный фаворит правителя страны обладал практически такой же властью, как регент. Впоследствии Царона сменил новый фаворит, Кюнпе-ла.[32] Но звание и привилегии этот государственный муж сохранил за собой. Теперь он принадлежал к третьему рангу и ведал монетным двором.

Сыну Царона было двадцать шесть лет, он получил образование в Индии и свободно говорил по-английски. Молодой человек с гордостью носил в волосах золотой амулет, на что имел право как сын министра. Однако надо сказать, что ранг не всегда связан с происхождением человека, его можно получить в качестве награды за собственные заслуги.

Подали чай, и скоро беседа шла уже полным ходом. Молодой человек поражал своим широким кругозором, особенно интересовала его техника. Он стал расспрашивать нас о последних технических достижениях и рассказал, что сам сконструировал себе радиоприемник и поставил на крыше своего дома ветровой электрогенератор.

Мы увлеченно беседовали о технике по-английски, когда в разговор вмешалась жена гостя и с улыбкой стала задавать интересовавшие ее вопросы. Янчен-ла была одной из красивейших женщин в Лхасе, одевалась с большим вкусом и очень заботилась о себе – пудра, румяна и губная помада были ей вовсе не чужды. Ничуть не стесняясь, она стала живо расспрашивать нас по-тибетски. А слушая наши ответы, она то и дело всплескивала руками и удивленно охала. Когда мы рассказывали о том, как обвели вокруг пальца не одного пёнпо, предъявляя свою старую и давно не действительную подорожную, она от души хохотала. Молодая женщина очень удивлялась тому, как хорошо мы говорим по-тибетски, но мы заметили, что улыбка не сходит с ее уст. Другие высокопоставленные посетители тоже время от времени не могли сдержать усмешки. Позже наши друзья объяснили нам причину: мы изъяснялись на самом грубом, какой только можно себе представить, диалекте, который в ходу у кочевников и крестьян. То есть мы производили такое же впечатление, как если бы какой-нибудь деревенщина из самой захолустной альпийской деревеньки попал в венский салон и стал бы там без стеснения разглагольствовать. Всех это очень потешало, но из вежливости нас не поправляли.