В самой Лхасе – за исключением двадцати одного дня, когда во время новогодних торжеств городом управляют монахи, – функции суда исполняет городской магистрат. Ответственность за судопроизводство возложена на двух светских чиновников, которые постоянно заняты по горло, потому что вместе со множеством паломников в город приходит и множество всякого сброда.
Иначе устроено судопроизводство у кацара – людей смешанного тибето-непальского происхождения. У них есть собственный суд, где половина чиновников – тибетцы, половина – непальцы. Это же учреждение отвечает и за дипломатические отношения между двумя странами.
Засуха и оракул из монастыря Гадон
После переезда Далай-ламы в летнюю резиденцию настоящее лето пришло очень быстро. В Лхасе это чудесное время! Днем не бывает жарче 35 градусов по Цельсию, а по ночам спускается приятная прохлада. Правда, сухой климат дает о себе знать. Осадки тут редки, и, когда жаркая погода держится долго, все вокруг просто вопиет о дожде. Естественно, в Лхасе и за пределами города имеется какое-то количество обложенных камнем колодцев, но они почти каждое лето пересыхают, и жителям города приходится носить воду из Кьичу. Эта река, конечно же, считается священной, но время от времени в ней обнаруживались трупы. Хорошо, что рыбы быстро расправлялись с попавшими в воду телами. Река эта холодная и прозрачная, как горный ручей, что неудивительно, ведь она берет начало в ледниках Ньенчентанлха.
Ежегодно, когда городские колодцы оказываются на грани пересыхания, а ячменные поля стоят сухие и покрываются коркой, правительство издает такой занятный указ: каждый житель столицы должен поливать улицы водой, пока не придет распоряжение прекратить это занятие. И тут начинается странное движение – будто вдруг оказываешься в городе простофиль. Все, кто только может ходить, вооружившись ведрами и кувшинами, отправляются к реке и тащат в город драгоценную влагу. Аристократы, естественно, посылают за водой слуг, но потом забирают у них полные кувшины и сами с энтузиазмом подключаются к водной битве. Усердно поливают не только улицы, но и прохожих. Бедняки и богачи, старики и молодежь – все высыпают на улицы, всяческие статусные различия вдруг исчезают, все занимаются одним делом: льют, мочат, брызгают, плещутся. Потоки воды вероломно обрушиваются из окон, с крыш льются целые ручьи, из закромов достают старые брызгалки и внезапно выстреливают водой кому-нибудь в лицо. Особенно радуются дети: наконец-то им позволено то, что обычно не разрешается! И, понятное дело, пользуются этим от души. Обижаться ни в коем случае нельзя, даже если ты промок с ног до головы. Потому что те, кто портит игру, будут облиты еще сильнее. А если кто-нибудь начнет возмущаться, им займется целая толпа озорников, и тут уж точно ни одной сухой нитки на теле не останется.
Это был настоящий народный праздник! Бо́льшая часть лавок в это время закрыта, и если у кого-то есть дела на улице или нужно что-нибудь купить на Паркоре, то домой он вернется как после душа. Меня, конечно, это особенно касалось. При моем-то высоком росте я был отличной целью для шутников, так что «чермен Хенриг-ла», то есть немецкому Генриху, доставалось больше других.
В то время как на улицах Лхасы разыгрывалось водное сражение, в летнюю резиденцию Далай-ламы призывали знаменитого оракула из монастыря Гадон,[53] самого известного заклинателя погоды в Тибете. Там проводилось собрание первых лиц государства, на котором председательствовал сам Далай-лама. Монах на некоторое время впадал в транс перед завороженной публикой. Его тело начинало подергиваться, изо рта доносились стоны. В этот момент один из монахов-чиновников торжественно просил оракула о дожде, ведь если случится неурожай, то страна понесет огромные убытки. Движения оракула становились более экстатическими, нечленораздельное бормотание – громче и перерастало во вскрики. Секретарь уже стоит наготове, чтобы записать все, что скажет оракул, не упустив ни слова. Затем секретарь передает дощечку с записями Кабинету министров. После этого тело медиума, покинутое божеством, оседает на землю, как в глубоком обмороке, и его уносят прочь.
После такой процедуры вся Лхаса напряженно ждет дождя. И он действительно начинается. Тут можно верить в мистику или искать разумных объяснений, но факт остается фактом: после этого спектакля всегда вскоре идет дождь. Тибетцы не сомневаются в том, что в тело находящегося в трансе волшебника на время вселяется любящее их божество и выслушивает мольбы своего народа.
Меня такое объяснение, конечно, не устраивало, и я упорно старался найти этому разумные причины. Возможно, вода, так усердно в течение нескольких дней разливаемая по улицам, при испарении вызывает образование дождевых облаков? Или дождь вызывают отголоски муссонов, достигающие тибетской возвышенности с некоторым опозданием?
При представительстве Великобритании была создана метеорологическая станция, где регулярно проводились замеры. Согласно ее данным, в среднем в Лхасе ежегодно выпадало 35 сантиметров осадков, и основная их часть всегда приходилась на одно и то же время. Позже Ауфшнайтер проводил замеры уровня воды в Кьичу – подъем начинался ежегодно в один и тот же день. Стоило напустить на себя немного таинственности, и он мог бы стать прекрасным прорицателем.
По всем признакам в прежние времена в районе Лхасы должно было выпадать гораздо больше осадков. Тут произрастали густые леса, делавшие климат более прохладным и влажным. Но хищнические вырубки привели к тому, что в итоге лесов здесь не стало. Теперь нигде в округе невозможно найти древесину. Сейчас Лхаса с ее ивами и тополями, специально посаженными здесь и тщательно оберегаемыми, кажется настоящим оазисом в совершенно безлесной долине реки Кьичу.
Во время загородных прогулок мы то и дело замечали старые пни, остатки некогда произраставшего здесь леса. Какими же красивыми должны были быть эти места в те времена! И как жаль, что здесь понятия не имели о цивилизованном лесоводстве. Один из множества планов, предложенных нами правительству, состоял в том, чтобы создать древесный питомник и наладить подготовку специалистов по лесному хозяйству.
Горючие материалы в Лхасе были дефицитом. Дрова привозили в столицу издалека, и, соответственно, они были очень дороги. Только богачи могли позволить себе такую роскошь. Обычно же для обогрева использовали ячий навоз. Сбор этого топлива иногда принимает гротескные формы. Когда в столицу из Чантана приезжают большие караваны с шерстью и разбивают лагерь где-нибудь на окраине, тут же к этому месту бегом направляются женщины и дети с корзинами в руках. Все кричат, смеются, спорят, пытаясь занять наиболее удобную позицию и, так сказать, ловить ячьи лепешки на лету.
Примерно та же картина повторяется каждый вечер, когда лхасских лошадей гонят к реке на водопой.
Потом еще влажные лепешки размазываются по стенам домов и через несколько дней они высыхают настолько, что их можно использовать в качестве топлива.
Ранним утром, когда ветра еще нет, над городом висит густое синее облако, похожее на дым фабрик. Но это всего лишь дым от сжигания помета животных. С первым дуновением ветра эти облака относит в сторону гор, где они рассеиваются.
Повседневная жизнь в Лхасе
Нас то и дело приглашали в гости разные люди, многие обращались к нам за советом, так что мы все время были в центре событий и скоро познакомились со всеми аспектами жизни в Лхасе: и с общественным устройством, и с семейной жизнью, и с воззрениями и обычаями лхасцев. Каждый день мы открывали что-то новое, и скоро многие вещи перестали выглядеть для нас загадочными, а что-то все же оставалось под покровом тайны. Но произошла одна очень важная перемена: мы больше не были чужаками, нас стали воспринимать как своих.
Наступил купальный сезон. Люди потянулись из города на природу. В садах вдоль реки царило оживление, стар и млад с наслаждением плескались в неглубоком притоке Кьичу. Надеть самый яркий наряд да взять с собой кувшин чана и немного еды – вот нехитрый рецепт счастливого дня.
Конечно, то же самое можно делать и с полным комфортом. Аристократы ставили на берегу вышитые шатры, а некоторые молодые дамы, получившие образование в Индии, с гордостью облачались в современные купальные костюмы. Все с радостью плескались в воде, а в перерывах закусывали и играли в кости. Вечером на берегу реки обязательно воскуряли благовония в благодарность божествам за чудесный день.
Моим умением плавать тибетцы восторгались. Здесь в плавании мало что понимают: вода в реке слишком холодна, чтобы учиться этому делу. Обычно в реке просто плещутся, в лучшем случае – кое-как умеют держаться на воде. И тут появился я – настоящий спортсмен-пловец. Меня всюду приглашали, конечно, с мыслью, чтобы я устроил столь желанное всеми зрелище. Но для меня, с моим ишиасом, это было сущим наказанием – температура воды не превышала десяти градусов. Так что я не так-то часто поддавался на уговоры прыгнуть в воду на потеху публике. Но иногда мое пребывание на берегу приносило большую пользу: мне удалось спасти троих утопающих. Дело в том, что река была вовсе не такая безопасная, как могло показаться сначала, в ней имелось много водоворотов, возникших после ненадлежащим образом проведенных работ по укреплению русла.
Однажды меня пригласила в свой шатер на берегу реки семья министра иностранных дел Суркхана. Единственный сын министра от второго брака Чжигме – это имя означает «бесстрашный» – как раз приехал домой на каникулы. Он обучался в индийской школе, где его научили немного плавать.
Лежа на спине, я спокойно дрейфовал вниз по течению, как вдруг услышал крики. Люди на берегу взволнованно жестикулировали и указывали на реку. Там, должно быть, что-то произошло! Я тут же вылез на берег и побежал назад, в сторону шатра Суркхана. И тут я увидел в водовороте тело Чжигме: он то всплывал, то снова уходил под воду. Не разду