олом в компании добрых знакомых, – в общем-то, на судьбу жаловаться не приходилось.
Насыщенный работой период
Без особых торжеств мы вступили в 1947 год. Ауфшнайтер к тому времени уже закончил строительство оросительного канала и получил новое важное задание. В Лхасе имелась старая электростанция, построенная двадцать лет назад одним из четверых человек, обучавшихся в Рагби. Теперь она была в запущенном состоянии и практически не давала электричества. В будние дни его едва хватало на обеспечение машин монетного двора, а частные дома, дома министров освещались столь желанным ярким светом только по субботам, когда работы там не велись.
Надо сказать, что Тибет печатал собственные бумажные деньги и чеканил монеты. Денежная единица называлась сан,[62] его десятая часть – шо, десятая часть шо – карма́. Банкноты делались на прочной бумаге местного производства, на них были разноцветные печати и водяные знаки. Номера ловко рисовались вручную, так что все попытки подделки денежных знаков до сих пор не увенчивались успехом. Банкноты выглядели очень внушительно. Монеты чеканили из золота, серебра и меди, на них изображались горы и львы – символ Тибета. Этот же символ на фоне восходящего солнца можно видеть на флаге страны и почтовых марках.
Поскольку монетный двор не мог функционировать без электроэнергии, Ауфшнайтера попросили улучшить и расширить старую станцию. Но ему удалось убедить власти, что простая починка почти ничего не даст и что гораздо разумнее поставить новую станцию на реке Кьичу – старая использовала воды ее слабого притока. Ему поначалу стали возражать, что такое неуважение к водам священной реки разгневает божеств и на город обрушатся несчастья. Огромная заслуга Ауфшнайтера состояла в том, что он смог переубедить правительство, после чего сразу приступил к замерам. Чтобы он не тратил каждый день время на дорогу, его поселили в садовом доме близлежащего имения.
Теперь мы виделись гораздо реже. Преподавание держало меня в городе, кроме того, я тренировал нескольких человек, пытаясь сделать из них приличных теннисистов. Мои ученики, большие и маленькие, в общем, делали успехи, но, к сожалению, упорство – довольно редкое среди тибетцев качество. Поначалу их все воодушевляет и они с радостью берутся за новое, но энтузиазма хватает ненадолго. Поэтому ученики часто менялись, что, конечно, не очень меня устраивало. Дети из знатных семей, с которыми я занимался, были все умные и смекалистые, соображали они ничуть не хуже наших детей. В индийских школах тибетцы не уступают европейским ученикам, а ведь им прежде всего нужно выучить язык, на котором ведется преподавание! И, несмотря на это, они нередко учатся лучше всех в классе. В колледже Св. Джозефа в Даржилинге мальчик из Лхасы был не только первым учеником в школе, но и капитаном всех спортивных команд учебного заведения.
Помимо уроков, я видел еще множество возможных источников дополнительного заработка. Деньги в Лхасе буквально валяются на улице! Нужно всего-то немного инициативы. Я бы мог, например, завести небольшую молочную ферму и продавать свежее молоко и масло или заказать из Индии машину для производства мороженого и торговать им. Большим спросом пользовались услуги часовщиков, сапожников и садовников. Очень перспективна была сфера торговли, особенно при наличии достаточных познаний в английском языке и возможности поддерживать связи с Индией. Множество людей жили просто тем, что закупали товары на индийских базарах и продавали их в Лхасе! Никакой лицензии для этого не нужно, про патенты и дипломы здесь и слыхом не слыхивали, а налоги невысоки. Во многих сферах не было даже конкуренции, и, соответственно, купцы выставляли цены просто по собственному разумению.
Но мы с Ауфшнайтером не собирались зарабатывать на жизнь торговлей, а искали такие занятия, которые приносили бы нам удовлетворение. Прежде всего, нам хотелось принести пользу стране, чтобы отплатить за оказанное гостеприимство. Поэтому мы были очень рады тому, что люди обращались к нам со многими вопросами и считали нас эдакими мастерами на все руки. Мы всегда старались помочь и выразить таким образом свою благодарность. Но все-таки иногда нас просили о вещах, в которых мы почти ничего не понимали, – наша эрудиция простиралась все же не так далеко, как казалось добрым тибетцам.
Например, однажды нас попросили заново позолотить статуи божеств в одном храме. К счастью, мы нашли в одной из книг в библиотеке Царона описание того, как из золотого песка можно приготовить подходящую для этих целей краску. Необходимые химикаты пришлось заказывать из Индии, потому что непальцы, считавшиеся большими мастерами по золочению и серебрению, строго охраняли свои секреты.
В Тибете в разных частях страны имеются месторождения золота, но нигде его не добывают современными методами. С древних времен в Чантане раскапывают землю рогами газелей, самым примитивным способом. Как-то один англичанин при мне заметил, что, скорее всего, даже обработка отвалов современными способами принесла бы прибыль. Некоторые провинции до сих пор платят подати самородным золотом. Но добывают золота не больше чем необходимо, потому что люди боятся побеспокоить духов земли и навлечь на себя их гнев. Собственно, этот страх и не позволяет использовать какие-либо более прогрессивные методы добычи.
Многие крупные реки Азии берут начало в Тибете и уносят в своих водах золото со здешних гор. Но добывают его в основном в соседних странах, а в самом Тибете моют золото только в нескольких местах, где это особенно выгодно. В некоторых реках Восточного Тибета есть ваннообразные вымоины, в которых золотой песок скапливается сам собой, его нужно только время от времени вынимать оттуда. Обычно такие природные золотые прииски находятся под охраной местных губернаторов.
Я все удивлялся: почему никому не приходит в голову отправлять эти богатства в собственный карман? Если нырнуть под воду практически в любом из ручьев в окрестностях Лхасы, можно увидеть, как на дне блестит золотой песок, – удивительное зрелище! Но все эти сокровища так и остаются лежать невостребованными – как и во многих других областях страны. Отчасти так происходит потому, что тибетцам эта сравнительно легкая работа кажется слишком трудной. Но с другой стороны, в Тибете этот металл почитают больше, чем у нас, но не из-за его реальной стоимости, а в качестве символа роскоши и великолепия. Из золота изготавливают чудесные украшения, а в храмах собирают бессчетные сокровища. Ведь тибетцы полагают, что золота много не бывает. Нередко можно увидеть метровые масляные лампы из чистого золота, множество статуй божеств высотой с многоэтажный дом покрывают этим металлом, им щедро украшают надгробные памятники, что, с одной стороны, свидетельствует о непреодолимой тяге к роскоши, а с другой – о готовности жертвовать. Бедняки часто снимают с пальца единственное кольцо и жертвуют его в храме – не только чтобы умилостивить божеств, но и для того, чтобы внести свою лепту в необъятную сокровищницу, которая так много для них значит.
С добычей других полезных ископаемых дело в стране обстоит сходным образом. Слюду, железо, медь, серебро и другие минералы ежегодно доставляют в Лхасу в качестве податей, установленных с давних времен. Но никто не помышляет о том, чтобы заняться регулярной разработкой месторождений и использовать полезные ископаемые для собственных нужд.
Люди не хотят тревожить духов земли, боясь, что те накажут землетрясениями. Поэтому медные пластины для монетного двора доставляют из Индии, тратя на их перевозку через горы по нескольку недель, и часто покупают старые рессоры от железнодорожных вагонов, чтобы ковать из них сабли. Вместо того чтобы добывать уголь из-под земли, сушат ячий и лошадиный помет и используют его для растопки. Даже драгоценная каменная соль остается нетронутой, потому что бессточные озера Чантана дают достаточно соли: ежегодно тысячи тюков с ней перевозят в Бутан, Непал и Индию, где обменивают на рис. Нефть кое-где образует озерца на поверхности земли, и ею люди наполняют свои коптящие лампадки. Может быть, есть в этой стране предприимчивые люди, которые мечтают о том, как разбогатеть на добыче природных богатств, но никто не отваживается начать это дело. Видно, они инстинктивно чувствуют, что с их спокойной жизнью будет покончено, стоит только дать повод для зависти большим могущественным соседям. Так что тибетцы от греха подальше вкладывают деньги в торговлю менее волнующими мир вещами.
Незадолго до празднования нашего второго Нового года в Лхасе мы получили первые письма из дома. Мы три года ждали этого момента! Письма целый год провели в пути, на одном из конвертов был даже почтовый штемпель Рейкьявика, – в общем, наша корреспонденция где только не побывала! Какое же это непередаваемое чувство – наконец узнать, что связь с родиной все-таки есть, что какая-то ниточка все-таки соединяет «крышу мира» с нашим далеким, но незабытым домом! Правда, ниточка эта была очень тонкая – почтовое сообщение за все эти годы лучше не стало. Но на это повлиять мы никак не могли. Новости из Европы не особенно воодушевляли. Они только укрепили нас и в прежде возникавшем желании остаться здесь, поселиться в Лхасе навсегда. Нас обоих мало что связывало с родиной. Годы, проведенные в этом последнем мирном уголке земного шара, изменили нас, мы научились понимать образ мыслей здешних людей, а местный язык сделался настолько нам привычен, что перестал быть просто средством коммуникации, теперь мы свободно беседовали на нем, используя все принятые формулы вежливости. Связь с остальным миром обеспечивал маленький радиоприемник. Нам подарил его один министр с просьбой держать его в курсе всех политических событий, особенно касающихся Центральной Азии. Было так странно, что из этого ящичка можно четко и ясно слышать голоса разных народов со всех концов света. Звук всегда был очень чистый, потому что на «крыше мира» нет ни стоматологов с бормашинами, ни трамваев, ни парикмахеров с жужжащими фенами, то есть ничего, что могло бы создать помехи при приеме сигнала.