Мне было очень тяжело покидать дом, в котором я прожил столько времени, любимый сад и слуг, которые прощались со мной со слезами на глазах. Мой пес с печальным видом терся вокруг, как будто зная, что я не смогу взять его с собой. Он бы не перенес индийской жары, а тут я оставлял его, по крайней мере, в надежных руках. С собой я брал только книги и свои коллекции, все остальное раздарил слугам. Ко мне с подарками приходили прощаться друзья, отчего на сердце у меня становилось еще тяжелее. Единственным моим утешением была надежда скоро снова увидеть большинство из них, если они покинут Лхасу в свите Божественного Правителя. Правда, некоторые все еще верили, что китайцы не доберутся до Лхасы и я смогу после отпуска спокойно вернуться в город. К сожалению, я не мог разделить этих утешительных надежд. Я знал, что не увижу Лхасу еще очень долго, и молча прощался со всеми полюбившимися мне местами. Взяв с собой фотокамеру, я еще раз верхом объехал весь город и окрестности, чтобы сделать как можно больше снимков, которые бы напоминали мне о прекрасном времени, проведенном здесь, и, может быть, помогли бы привить любовь к этой чудесной и удивительной стране другим людям.
Серым ноябрьским утром я сел в лодку из ячьей шкуры, собираясь спуститься по Кьичу до ее слияния с основным течением Цанпо. Этот путь по воде занял всего шесть часов, а верхом на него ушло бы два дня. Мой багаж выехал раньше меня вместе с караваном.
С берега мне печально махали друзья и слуги. Я еще успел быстро сделать несколько фотоснимков, прежде чем течение подхватило лодку и машущие фигуры скрылись из виду. На шее у меня висело много белых шарфов – это были прощальные подарки, которые должны были принести удачу в будущем. Я сидел в лодке, не в силах оторвать взгляда от Поталы – она еще долго оставалась доминантой пейзажа, – зная, что сейчас там, на вершине, стоит Далай-лама и наблюдает за мной в подзорную трубу.
В тот же день я догнал свой караван, состоявший из четырнадцати вьючных животных, груженных вещами, и двух лошадей для меня и моего слуги. Преданный Ньима обязательно хотел сопровождать меня в поездке. Снова приходилось преодолевать подъемы и спуски, горы и перевалы, через неделю, двигаясь по большому караванному пути, ведущему в Индию, мы достигли города Гьянце.
Недавно один из моих лучших друзей стал губернатором этого города. Он принял меня с большой радостью. У него я гостил, когда весь Тибет праздновал интронизацию Далай-ламы. Церемонии по этому поводу начались в Лхасе 17 ноября и продолжались, учитывая критическое положение страны, всего три дня. Гонцы разнесли эту весть по всем городам и селам Тибета. На всех крышах были развешены новые молитвенные флаги, народ ненадолго забыл свои тревоги о будущем и с прежней веселостью предался празднику – в песнях, танцах и выпивке недостатка не было. Передача власти Далай-ламе всех очень радовала. Никогда прежде с этим событием не связывалось столько надежд, как теперь. Юный правитель был явно выше всех клик и интриг, он уже не раз доказал, что обладает ясным умом и решительностью. Природное чутье должно было позволить ему правильно выбрать себе советников и ни в коей мере не поддаваться влиянию корыстолюбцев.
Но я-то знал, что уже слишком поздно. Далай-лама обрел власть в такой момент, когда судьба все решила за него. Будь он хоть несколькими годами старше, возможно, под его руководством ситуация приняла бы совсем иной оборот.
В том же месяце из Гьянце я совершил краткую поездку во второй по величине город Тибета, Шигаце, знаменитый расположенным там крупным монастырем Ташилюнпо. В этом городе меня уже с нетерпением поджидали друзья, жаждавшие услышать самые свежие столичные новости. Здесь гораздо меньше людей помышляли о бегстве, потому что городской монастырь был резиденцией Панчен-ламы.
Панчен-лама и Далай-лама
На протяжении поколений китайцы старались представить это высокое перевоплощение неким антиподом Далай-ламы. Нынешний Панчен-лама[89] был еще двумя годами моложе Божественного Правителя страны. Он вырос в Китае, и Пекин объявил его законным главой Тибета. Однако на самом деле Панчен-лама на это не имел никакого права: по закону в его власти находился только сам монастырь и монастырские владения, но не более. Будучи инкарнацией Опаме,[90] Панчен-лама по рангу живых будд считается даже выше Ченрези, но изначально он был лишь наставником Божественного Правителя. Далай-лама V признал эту высокую инкарнацию в своем учителе и пожаловал ему большие привилегии.[91]
Во время поисков нынешнего Панчен-ламы тоже было осмотрено множество детей. Одного из мальчиков обнаружили на территории Китая, и тамошние власти отказались отпускать малыша в Лхасу без военного сопровождения. Все попытки тибетского правительства уговорить китайскую сторону оказались безрезультатны, и в итоге сами китайцы объявили этого мальчика настоящей инкарнацией Опаме и единственным настоящим Панчен-ламой.
Таким образом, у Китая появился большой козырь в политической игре с Тибетом, и китайские лидеры собрались использовать его в полной мере. Коммунистическая идеология не мешала вести активную пропаганду по радио в пользу расширения влияния Панчен-ламы в религиозной и светской жизни Тибета. Но все же сторонников у него было немного. В основном в Панчен-ламе видели своего главу, конечно, жители окрестностей Шигаце и монахи его монастыря, которые не хотели зависеть от Лхасы. Прибытия «освободительной армии» здесь ожидали без страха, ведь, согласно слухам, юный Панчен-лама был с ней заодно. Несомненно, тибетский народ очень почитал его как инкарнацию Будды, но даже под давлением китайцев ни за что не признал бы в нем правителя страны. Эта роль была жестко закреплена за Далай-ламой, считавшимся покровителем Тибета. Поэтому китайцам и позже не удалось добиться своей цели, они даже решили не использовать эту фигуру на переговорах в Лхасе для демонстрации своего триумфа. Сфера влияния Панчен-ламы так и осталась ограниченной монастырем Ташилюнпо.
Будучи в Шигаце, я посвятил довольно много времени осмотру тамошнего монастыря. Как и другие крупные монастыри, это был настоящий город, населенный тысячами монахов. Мне удалось незаметно сделать там несколько фотоснимков. Особенно меня впечатлила расположенная в одном из храмов огромная статуя Будды высотой в девять этажей. Голова ее таких размеров, что на нее можно подняться, преодолев несколько лестниц.
Сам город Шигаце находится недалеко от монастыря на берегу Цанпо у впадения в нее реки Ньянчу, и, как и над Лхасой, над ним возвышается крепость. В Шигаце живет десять тысяч человек, и он славится своими ремесленниками, которые слывут лучшими в Тибете. Главным образом здесь обрабатывают шерсть, которую огромными караванами привозят из ближних районов Чантана. Шигаце известен также коврами, хотя ковры из Гьянце еще более знамениты.
Шигаце располагается выше Лхасы, поэтому климат здесь заметно прохладнее. Однако в этой местности выращивают лучшую пшеницу в стране, и для Далай-ламы и знатных вельмож муку заказывают именно здесь.
Божественный Правитель покидает столицу
Через несколько дней я верхом отправился обратно в Гьянце. Там мой друг ожидал меня в большом нетерпении: судя по всему, Далай-лама скоро должен был проехать через город. Это следовало из того, что пришел приказ держать в полной готовности все караванные станции и привести в порядок дороги. А в военное время такое распоряжение могло означать только скорый приезд правителя. Для меня сомнений не оставалось, и я предложил губернатору свою помощь в подготовке приема.
В караван-сараи были доставлены достаточные запасы гороха и ячменя для прокорма животных, и целая армия работников занялась тщательной чисткой и ремонтом дорог. Я сопровождал губернатора в его далеких инспекционных разъездах. Вернувшись в Гьянце, мы узнали, что Далай-лама покинул Лхасу 19 декабря и был на пути к городу. Его мать, братьев и сестер мы встретили уже в ходе нашей поездки, только Лобсан Самтэн ехал вместе с караваном правителя Тибета. Самый старший его брат, Такцел Римпоче, которого я не видел уже три года, тоже был здесь. Китайцы принудили его под конвоем отправиться в столицу к Далай-ламе и передать ему послание от китайских властей. Конечно, таким образом они ничего не добились, потому что Такцел Римпоче совершенно не пытался повлиять на своего брата. Он был рад, что избавился от китайцев: в Лхасе их арестовали, а радиопередатчик, найденный при них, конфисковали в пользу тибетского правительства.
Караван «святого семейства» был очень скромен. Хотя мать Далай-ламы была уже немолода и с полным правом могла бы путешествовать в паланкине, она наравне со всеми остальными проделывала верхом дневные переезды. Еще до того как мы с губернатором выехали навстречу Далай-ламе, «Святая Мать» с детьми и слугами продолжила свой путь на юг.
Мы с моим другом успели проделать около трех дней пути по направлению к Лхасе, прежде чем у перевала Каро встретили авангард каравана Его Святейшества. С высоты мы могли наблюдать, как длинная колонна, окутанная облаками пыли, медленно взбирается в гору. В свите юного правителя ехало около сорока вельмож, все – под защитой двух сотен отборных солдат, вооруженных новейшими пулеметами и несколькими гаубицами. За ними двигалось множество слуг и поваров, прилагавших все усилия для того, чтобы Его Святейшество ни в чем не нуждался, а позади них – бесконечная цепочка из полутора тысяч вьючных животных, гуськом взбиравшихся по горной дороге.
В середине колонны развевалось два флага: государственный флаг Тибета и личное знамя Далай-ламы XIV. Это свидетельствовало о присутствии в караване правителя страны. Наблюдая, как юный Божественный Правитель медленно поднимается на перевал верхом на сером коне, я невольно вспомнил об одном древнем пророчестве, которое иногда шепотом повторяли в Лхасе: тр