— …но не в этом фокус. Фигурка одна какая-то странная. Я всю жизнь занимаюсь археологией Древнего Египта, а такой не видывал. Пойдите взгляните. Вы ведь специалист по ушебти.
Ушебти, как известно из курса средней школы, представляют собой фигурки из глины и иных материалов, снабженные сельскохозяйственными орудиями. Ушебти — «ответчик». Небольшая фигурка помещалась в гробницу с целью заменить покойного тунеядца в работах на полях Иалу. Когда покойный призывался на работы, ушебти должен был ответить за него: «Я здесь!» и отправиться в поле. Такое несправедливое разделение труда, видимо, нисколько не смущало древних египтян, потому как изготавливали они ушебти из дерева, глины, керамики или золота в огромных количествах.
Жан-Люк на своем веку повидал массу «ответчиков». Некоторые из них не были антропоморфны, проще говоря, совершенно не походили на людей, больше напоминая коряги или пни, из которых, как усики или побеги, торчали топоры, косы, цепы и заступы.
Но такой фигурки ушебти, что вынули из саркофага египетского вельможи, он еще не видывал. Собственно, это была и не фигурка даже. Голова отсутствовала. Этот ушебти представлял собой странную комбинацию из сплющенного прямоугольного тельца с пупырышками на животе, единственного рога, торчавшего вверх прямо из тела, и сросшихся вместе ножек, способных двигаться вверх-вниз на некоем подобии штырька. Сочлененные конструкции в ушебти — это было что-то новенькое! Жан-Люк смутился.
— Не понимаю, — пробормотал он. — Ушебти, которых кладут в гроб, должны указывать на то занятие, которым вельможа ведал при жизни. А это… черт знает что такое! Рог, пупырышки, плоское тело. Но интересно… очень интересно! А мумия… если такой замысловатый ушебти, мумия может оказаться не менее… а то и более интересной! Где Фабьен? Позовите Фабьена, он лучше всех может распеленать мумию!
— Фабьен не придет, — отозвался сверху насмешливый голос. — Он налакался вина, привезенного тобой из города, и его теперь самого распеленать впору. Спит в твоем джипе. А как же? Первооткрыватель!
— Ну я ему… — начал было Жан-Люк Пелисье, но вовремя вспомнил, каково пришлось бедному Фабьену на прошлых раскопках, когда сам Пелисье принимал ушебти за своих родственников, чудесным образом уменьшившихся до их настоящих размеров. — Я ему… я ему хотел сказать: пусть отдыхает, если так. Только он и без моего позволения обошелся.
И Жан-Люк снова стал вникать в глубинный смысл древних иероглифов, высеченных на стене гробницы. Впрочем, ему помешали опять. Теперь в ухо орали еще более немилосердно:
— Господин Пелисье! Господин Пелисье!
— Ну что на этот раз?
— Мумия, господин Пелисье!
— Ожила? — насмешливо спросил он, но где-то во внутренностях прорвался и пустил леденящие нити мощный источник холода. Против воли стало жутко и истерически весело. Жан-Люк поднялся и направился к саркофагу крупными подскакивающими шагами.
— Рука, господин Пелисье!
Он машинально взглянул на свою руку, крепкую, поросшую густым волосом, с тонкой цветной татуировкой на запястье.
— Да не ваша, — с досадой пояснил эксперт, — вот сюда взгляните.
И он указал на освобожденную от повязок руку мумии, туда, где натянутая желтопергаментная кожа прикрывала верхнюю половину предплечья. Жан-Люк посмотрел сначала невооруженным взглядом, потом через сильную двояковыпуклую лупу. На трехтысячелетней, выдубленной временем коже проступило нечто вроде нескольких пигментных пятен странной формы. Они следовали одно за другим с одинаковыми интервалами, и была какая-то неуловимая закономерность в их построении и контурах. Какая-то давно знакомая, но еще не осознанная до конца. Жан-Люк Пелисье даже застонал, когда мучительное чувство близкой, но неизменно ускользающей догадки, выскальзывающего воспоминания, решения захлестнуло его, ожгло глаза, лоб и переносицу.
— Непонятно, — проговорил он. — Мне кажется, эти пятна искусственного происхождения?
— Древние египтяне практиковали татуировки? — спросил эксперт по биообразцам.
— Да, но… Вообще-то Древний Египет и есть родина тату. Неужели вам не приходилось видеть?.. Здесь впервые стали применять иглы и чернила для нанесения знаков на кожу. Сначала животных, а потом и людей.
— А что, татуировка может сохраняться тысячелетия?
— В великих пирамидах в Гизе находили мумии с рисунками на коже. Нельзя сказать, чтобы сохранились они прекрасно, эти рисунки, но разобрать все же было можно. Ммм… Лучше мы спросим у Робера. Я тут больше по организационным вопросам, — неожиданно для самого себя ляпнул Пелисье. — Робер!! Робер! Эй, наверху, позовите там господина Леви!
— Господин Леви, сударь, — ответил тот же насмешливый голос, — вышел из строя, как танкер, севший на мель. Но каков танкер, такова и мель: господин Леви по рассеянности наткнулся на канистру с бензином, упал и вывихнул себе ногу. На ровном месте. И еще вышиб два передних зуба. Тоже о канистру, так уж прихотливо он упал. Ему сейчас оказывают помощь. Так что прийти он никак не сможет, разве что если его спустят на веревке по шахте. Но этого не хотелось бы: нам ведь еще мумию наверх поднимать.
— Юморист! — выдохнул Пелисье. — Прекрасно, разберусь сам. Проклятье! Все у этих ребят не как у людей! Когда они нужны, то немедленно напиваются, вывихивают ноги, сживают меня со свету. У, дьявол, как говорит в таких случаях бедняга Робер! Вперед, трубачи!
И он впился в руку злополучной мумии таким горячим взглядом, словно желал испепелить ее.
На мгновение Жан-Люк отвлекся от обстановки пыльного, темного, унылого каменного мешка, из углов которого поднимались тяжелые запахи тысячелетий. Пигментные пятна на руке мумии заплясали в глазах, и вдруг строй значков пришел в единообразие. И Пелисье понял, ЧТО обозначено на руке мумии. Он прочел бы это сразу, если бы мог предположить, что здесь, в гробнице, которой почти четыре тысячи лет, можно прочесть ЭТО.
Сначала он стоял выкатив глаза. Потом огляделся вокруг, видимо желая связать обстоятельства, в которых он нашел разгадку, с самой разгадкой. Нет! Надо меньше пить и больше спать, решил Пелисье. Он отвернулся и хотел уже было идти, но непреодолимая сила развернула его массивный корпус обратно так, что щуплый эксперт отлетел в сторону и едва не врезался головой в древнюю стену гробницы.
Но Жан-Люк не заметил. Он неотрывно смотрел на мумию. Потом с силой провел рукой по лбу, как будто удостоверяясь, что голова здесь, на своем месте. Он даже прикоснулся к запястью древнего мертвеца пальцем и пробормотал нечто, что показалось эксперту полным бредом и околесицей, не имеющей отношения к происходящему:
— Якорь… так. Ладьи. Погребальные ладьи. Но — якорь? В Древнем Египте был якорь пирамидальной формы, обычный обтесанный камень с отверстием, куда продевали веревку… А так египтяне не знали якоря как такового. И эти значки… Это не иероглифические значки, это… это…
— Вам дурно? — спросил эксперт, которого Пелисье за минуту до того приложил головой о стену.
— Н-нет. Тут просто… дружище, — повернулся он к эксперту, — понимаете, всего этого не может быть, потому что не может быть никогда!!!
— Но…
Пелисье уже было не удержать. Горячая кровь заклокотала в венах. Мозг опьянел от отчаянно бьющейся — невозможной! — мысли. Он подскочил к мумии и, едва не ткнув щуплого эксперта носом в руку мертвеца, прямо в то место, где проступали на коже странные синеватые значки, заорал:
— Я не знаю, кто этот человек в саркофаге, сколько ему лет… но только то, что нанесено у него вот тут, на руке… Ушебти… рог… о я дурак!.. Боже… дурак… не может… никогда.
И он со стоном сел на каменный пол. Эксперт, перепуганный, взъерошенный, кинулся к нему. С перепугу он был мокрый, как новорожденный кролик. Пелисье ворочался на каменном полу в мутной, сизыми хлопьями, испарине, приникшей к лицу и глазам, как туман. Наконец с помощью эксперта он поднялся на ноги и еще раз взглянул на мумию.
— Вы будете первым, — сказал он, — вы будете первым, кому я это скажу. Я не знаю, как это… Взгляните на это. Знаете, что это? Это татуировка якоря. У моего дяди, моряка советского Черноморского флота, была такая татуировка.
— Но ведь якорь изобрели в глубокой древности, — промолвил эксперт.
— Изобре… Болван!! Спокойно, Пелисье, спокойно, — дернулся он и сам себя погладил ладонью по голове. — Смотри на эту мумию и учись у нее спокойствию. Так вот, уважаемый эксперт, якорь действительно изобрели в незапамятной древности, веков этак шестьдесят назад. Как колесо. У египтян же не было якорей. Они использовали якорные камни, весившие по два таланта, то есть около ста французских фунтов. Полцентнера, проще говоря. Нет, мы можем предположить, что этот древнеегипетский вельможа чужеземного происхождения. Финикиец? Пусть так. Финикийцы знали якорь и умели им пользоваться. Но только те якоря, какие были у финикийцев, не сильно отличались от египетских якорных камней. Здесь, на коже у этого человека, изображен двурогий якорь. Такие — да и то не совсем такие — якоря были в то время только у китайцев. Сложно предположить, что китайский мореход забрался так далеко и даже пробился в вельможи фараона. Но все равно — предположим. Но ведь тут изображено то, что принято называть адмиралтейским якорем!!! И самые-самые дальние его пращуры были изобретены уже в античную эпоху, то есть тысячелетие спустя после того, как вот этого милого господина упаковали в его саркофаг и оставили наедине с собой здесь, в гробнице!!! — Эксперт пыхтел.
— Но это еще не все, — продолжал Пелисье. — Татуировка якоря… ей можно найти объяснение: мол, и не якорь это вовсе. Но вот эти значки — о, знаете ли вы, что это такое? Ведь это не рисунки, не иероглифы, нет! Это — алфавит! Более того, это — кириллица! Кириллицу изобрели в девятом веке нашей эры! Ну хорошо… — взлохмачивая собственные волосы и все больше походя на безумного, кричал Пелисье, — ну хорошо, допустим, что эти значки просто удачно имитируют кириллицу, действительно, откуда ей взяться в Древнем Египте за две тысячи пятьсот лет до того, как родился ее