Он перевел взгляд на свою искалеченную руку и вновь обратился к воспоминаниям:
— А потом в мою дверь внезапно постучали. За дверью стояла Дорин — меньше, чем в пяти футах от того места, где Резак измывался надо мной. Она позвала меня по имени и закричала. Услышав ее крик, я понял, что она заглянула в комнату через разбитое окно и все увидела. Мой большой палец остался при мне благодаря Дорин, хотя Резак сильно его искромсал. Кажется, я видел, как он занес надо мной нож. Должно быть, собирался прикончить меня, но Дорин снова закричала, и Резак сбежал через парадный вход. — Джон Кент покачал головой. — Я слышал крики, словно в тумане. Кто-то явно видел убийцу на улице, но задержать его не смогли. А я потерял сознание.
— Кто такая Дорин? — спросила Минкс, которой удавалось сохранять невозмутимость во время этого жуткого рассказа.
— Одна добрая вдовушка, с которой я познакомился в церкви. Так уж вышло, что каждые несколько дней она приходила ко мне, чтобы приготовить поесть. Она считала, что у меня тяжелая работа, и знала, что я прихожу домой только под утро. Кажется, она жалела меня. А еще страдала от одиночества, как и я сам. Но она приходила не каждый день. Вероятно, поэтому для Резака ее визит стал сюрпризом, несмотря на то, что он наблюдал за моим домом. Можно сказать, только благодаря Дорин моя рука осталась при мне. Как и моя жизнь.
Кэтрин тяжело вздохнула и сочувственно покачала головой.
— После случившегося, — продолжил Кент, — судья Арчер лично приказал, чтобы Лаймхаус наводнила целая армия офицеров, которым было вверено разыскать это чудовище. Мало того, что у «Гринхоллс» была организована засада, и Дэйви Гленнона заставляли каждую пятницу вечером ходить туда с констеблем, выдававшим себя за обычного игрока, так еще были собраны досье на всех, кто когда-либо бросал кости или сдавал карты в этом заведении. Судья Арчер — хороший человек. И чтит закон. Он послал художника к молодому Гленнону, чтобы тот нарисовал портрет Билли Резака по его описанию. Но, понимаете, к тому времени он уже плохо его помнил и не смог ответить даже на самые простые вопросы. Была челюсть большой или маленькой? Острые скулы или полные щеки? Высокий лоб или низкий? Цвет глаз? Цвет волос? «Темноволосый и темноглазый» — вот и все, что от него смогли добиться. Не так уж и много.
— Под такое описание подойдет половина Лондона, — тихо пробормотала Кэтрин.
Кент кивнул.
— Как и следовало ожидать, Билли Резак исчез. Убийства прекратились. Я рассудил, что он переехал из Лаймхауса в какой-нибудь другой город Англии, в какое-нибудь местечко со множеством окрестных деревушек, где он мог бы начать все сначала, если б захотел. Я думал, эта история на этом завершилась, пока не получил письмо из Нью-Йорка. Как я мог на него не ответить? Знать, что он здесь… знать, на что он способен. Просто знать… Я не мог закрыть на это глаза. Понимаете?
Кэтрин ответила после минуты раздумий:
— Могу сказать одно: я сомневаюсь, что этот человек намерен открыться перед вами. Мне кажется, то, что он заставил вас пересечь Атлантику, говорит о том, что он действительно игрок и любит высокие ставки. Но он считает себя победителем в этой игре и просто решил дать вам понять, что он не исчез, а все еще существует. Я сильно сомневаюсь, что он когда-нибудь войдет в эту дверь, за которой вы так пристально наблюдаете.
— Не согласен, — упрямо качнул головой бледный курильщик, выпустив в ее сторону облако дыма. — Он покажется, и я буду его ждать.
Глава 3
Кэтрин и Минкс остались за столом с Джоном Кентом, заказав еще бокал вина и еще одну кружку эпплджека. Время шло под аккомпанемент гитерны Салли Алмонд. Вскоре унесли последнюю тарелку, и зал покинул последний клиент. Поленья в камине дотлевали, превратившись в красные угли.
Когда Салли подошла к столу — Кэтрин предположила, что она пришла узнать, как продвигается дело, — ее немой вопрос был встречен одним словом, изреченным мадам Герральд:
— Позже.
Снаружи, на Нассау-Стрит все еще стелился густой туман. Он медленно проплывал по улице, словно рыщущий бесплотный дух, завитками обвивавшийся вокруг крыш и дымоходов.
Мистер Кент рассказал, что снял комнату в пансионате Мэри Беловер через дорогу с окнами, выходящими на таверну Салли Алмонд. Таким образом он мог наблюдать за этим заведением и днем. Он также сказал, что вернется сюда и следующим вечером, чтобы отужинать здесь снова. Затем он пожелал им спокойной ночи и отправился в путь. Вскоре его одинокую фигуру поглотил туман.
Минкс шла с Кэтрин по Нассау-Стрит в сторону «Док-Хауз-Инн», где располагались покои мадам Герральд. Пусть час был уже поздним, но далеко не все жители города разошлись по домам — для многих ночь продолжалась. Пожалуй, молодой Нью-Йорк стремился стать таким же неусыпным, как и Лондон. Самые непоседливые его жители не покидали таверн — даже самых дешевых — до предрассветного часа, когда крайняя стадия опьянения совпадала с последним делением свечных часов.
За стеклами домов горели свечи, мимо проезжали редкие экипажи и кареты, то тут, то там раздавались крики, откуда-то доносился лай собак, случайные голоса заходились в спорах и поднимались до невообразимых высот, чтобы вскоре умолкнуть снова. Музыка, смех, звуки скрипки — все это, как в калейдоскопе, сменяло друг друга. Город неустанно трудился над тем, чтобы быть городом.
Кэтрин поплотнее запахнула воротник своего черного бархатного пальто, потому что слишком отчетливо представила себе, как Джону Кенту отрубают пальцы. Этот образ никак не желал покидать ее воображение.
— Мне кажется, — обратилась она к Минкс, пока они продолжали двигаться на юг, — что единственный способ решить проблему Салли Алмонд — это решить проблему Джона Кента. Мы должны выяснить все о личности мистера Резака. Что ты об этом думаешь?
— Нет никаких доказательств того, что этот человек и в самом деле здесь, — ответила Минкс. — Да, письмо было отправлено из Нью-Йорка. Но это не значит, что он здесь живет. Он запросто мог прибыть сюда на пакетботе из Филадельфии или из Бостона. Он может быть где угодно.
— Разумеется. Все это может быть частью игры, которой он, похоже, наслаждается. И все же большинство его действий говорит о безумии. Этот человек — это существо — скорее всего, желает закончить начатое. Довести до финала. Фактически, он может быть вынужден закончить его, даже после стольких лет. Как ты думаешь, в этом есть смысл?
— Разве что, в самом бессмысленном смысле, — усмехнулась Минкс.
— Да, — отозвалась Кэтрин. — Что ж, посмотрим, как пойдут дела.
— И каков же наш следующий шаг?
— Завтра я нанесу визит Полли Блоссом и расспрошу ее о клиентах. Возможно, кто-то из них проявляет особый интерес к рукам и пальцам. — Кэтрин одарила Минкс взглядом, говорящим о сомнительном удовольствии подобных забав. — Хоть наше существо, возможно, и не режет в открытую, но не исключено, что оно не прочь поразвлечься подобным способом. А ты, как я полагаю, знаешь почти все местные игорные дома?
Минкс пожала плечами.
— Я даже частенько в них выигрывала.
— И это хорошо. Ты могла бы посетить некоторые из них завтра вечером и поискать, — Кэтрин помедлила, — человека, который носит запонки на манжетах. Возможно, его привычки в одежде переплыли через океан вместе с ним. В любом случае это станет хорошим началом поисков.
Минкс поднялась вместе с Кэтрин по ступеням «Док-Хауз-Инн» и пожелала ей доброй ночи. Она дождалась, пока Кэтрин скроется за дверью, и лишь после этого повернулась. Ее собственная обитель — комната над каретником, примыкающая к конюшне Тобиаса Вайнкупа — располагалась в четверти мили отсюда к северу от Бродвея.
Она неспешно направилась на север, раздумывая нам тем, чтобы посетить одну из наиболее оживленных таверн или игорных клубов нынче же вечером, так как для нее ночь была порой возможностей. Ложиться спать до двух часов она считала бессмысленной тратой времени.
Она повернула на восток, направившись в сторону сурового — но, на ее вкус, более захватывающего — района, полного таверн, который привлекал бездельников, впервые испачкавших свои ботинки грязью этого острова задолго до того, как все эти здания были построены. Это были ее люди.
Минкс миновала квартал и вдруг услышала мужской голос. Совсем близко:
— Подойдите.
Минкс замерла, став в пол-оборота и слегка оглянувшись.
Он стоял там, окутанный туманом. На нем было утепленное черное пальто из фирнота[53] и темная треуголка, надвинутая на лицо так, что черт было не разглядеть. Впрочем, Минкс и без треуголки ничего не рассмотрела бы: ближайшим источником света был желтый светильник на верхнем этаже склада, где кто-то сейчас работал допоздна… или же что-то крал.
— Подойдите, — повторил мужчина.
— Сам подходи, — ответила Минкс. Ее рука скользнула к ножу, спрятанному под пальто. Он отступил, и туман тут же поглотил его.
Минкс вытащила нож. Она не боялась. Ножи множество раз спасали ее шкуру, и она прекрасно знала, как с их помощью спускать шкуры с других. Нет, она не боялась, однако волнение все же ощущала. Хотя это было не совсем волнение. Напряжение — вот более подходящее слово. И все же внешне Минкс оставалась сосредоточенной и спокойной — такова была ее природа. Она жалела, что сейчас за ее спиной не стена. Здесь, на открытой улице, она была уязвима сразу с нескольких сторон, напасть могли откуда угодно. Ее сердце забилось чаще — не от страха, но от волнующего ощущения опасности. Это чувство очистило ее разум от остатков крепкого эпплджека, который мог бы замедлить ее реакцию. Теперь она была готова.
Минкс развернулась и направилась в свою любимую таверну — «Петушиный Эль». Там можно было раздобыть крепкий напиток, надышаться табачным дымом, наслушаться брани, достойной мгновенной Божьей кары, и провести время в компании самых отвязных грубиянов Нью-Йорка. Это был