— Тащите, тащите скорее!..
Верёвка, толстая и прочная, натягивалась и подымала Офонаса вверх...
Наконец он очутился на поверхности земли, выпустил палку из рук, онемевших тотчас, и, обливаясь кровью, повалился в беспамятстве...
Очнулся он на повозке и почувствовал, что его рана перевязана тугой повязкой. Кровь более не текла, но боль во всём теле мучила. Повозка двигалась, толчки усугубляли боль. Всадники окружали повозку, некоторые освещали дорогу факелами. Их чалмы ясно показывали Офонасу-Юсуфу, что перед ним люди, исповедующие веру Мухаммада... Это было радостно для Офонаса, он уж давно с такими людьми свыкся...
Один из всадников, ехавший вровень с повозкой, приметил, что Офонас очнулся, и окликнул его:
— Эй! Как ты? Жив?..
— Жив я, — тихо отвечал Офонас. — Благодарю вас. Кто вы?
— Мы-то и есть мы! — насмешливо откликнулся всадник. — Сам-то ты кто? Откуда взялся?
— Я — Юсуф, купец из далёкого города, который зовётся Истархан, это очень далеко от здешних мест...
— Чудной ты купец! А мы — люди Мубарака!..
Он ещё другие слова говорил, но Офонас-Юсуф снова провалился в беспамятство...
А когда он снова пришёл в себя, толчки уже прекратились. Он понял, что лежит под крышей, в доме. Попытался сесть, и ему это удалось. Теперь он сидел, вытянув ноги вперёд, на каком-то подобии постельной лавки, на тонком тюфяке. Стены в каморке были совсем прокопчённые. Против постели — очаг. Перед очагом — простая посуда: два глиняных кувшина, лужёный котелок, медный таз и сковорода, несколько блюд и чашек. В стену над очагом вбиты были крюки, и на них поставлен был светильник — глиняная плошка с маслом и фитилём. Не так много света давал этот светильник. Вошла в каморку, приоткрыв низкую дверь, старуха, голова её покрыта была покрывалом. Старуха подошла к очагу и принялась стряпать. Она придвинула к себе горшок с мукой, соль и крепко пахучие толчёнки в маленьких горшочках. Затем она разожгла огонь в очаге, положив в очаг хворост и кизяки. Что-то она молола на мельничке ручной; остро, резко пахло неведомыми плодами и приправами. Одному из котелков служила крышкой стопка лепёшек...
Офонас-Юсуф окликнул старуху:
— ...Матушка!..
Но она не поняла его арабского наречия и только улыбнулась ему щербатым ртом, обернувшись через плечо. Он заулыбался ей в ответ, и видно было, что его улыбка глянулась ей. И, улыбаясь во весь рот, она протянула руку и подала Офонасу лепёшку. Он до того изголодался, что уже и не чувствовал голода. Но вид и запах кушаний начал пробуждать и чувство голода. Офонас вцепился зубами в мягкую лепёшку, скулы свело на мгновение до боли... Лепёшку доел и собрал крошки с ладони. Затем снова лёг на постель и скоро задремал. Только дремал совсем недолго; открыл глаза и увидел, что старуха всё ещё здесь, готовит пищу в котелке на очаге. Офонас начал припоминать наречие Чандры и, припомнив, сказал старухе:
— Благодарю за лепёшку, не дашь ли мне чего ещё поесть?..
Старуха теперь поняла его и заговорила быстро. Он-то понимал не все её слова. Она говорила, что лечила его рану, и видит ли он, что теперь плечо зажило... Он это увидел и пошевелил плечом и снова поблагодарил старуху. Он назвал ей своё имя — Юсуф, затем спросил её имя. Она заулыбалась и сказала, что её имя — Хусейни.
— Благодарю тебя за твою заботу, Хусейни-мать! — сказал Юсуф.
Старуха разостлала скатерть и подала ещё лепёшки, гороховую похлёбку и сок сладких плодов. Офонас поел с насладой, силы возвращались к нему. Старуха спросила, довольно ли у него сил для того, чтобы предстать перед Мубараком...
— Кто он, этот Мубарак? — спросил у старухи Юсуф. — Я уже слыхал это имя. Я знаю, у него есть кони и люди, подчинённые ему. Он — правитель?..
— О, Мубарак — это Мубарак! — воскликнула старуха. — Как он захочет, так и будет...
— Я теперь имею силы для того, чтобы предстать перед ним и говорить с ним...
Старуха принесла кувшин с водой и таз для омовения, а также принесла Юсуфу новую одежду — рубаху, шаровары, чалму и куртку с поясом. Юсуф вымылся и оделся.
— Жди моего возвращения, — сказала старуха. — Я пойду и узнаю, может ли Мубарак сейчас принять тебя...
Она ушла в узкую дверь. Офонас сидел на постели и ждал её терпеливо. Старуха воротилась скоро и принесла хорошую весть: этот таинственный Мубарак согласен был принять Юсуфа...
— Ему уже говорили о тебе...
Старуха вывела Юсуфа в маленький двор, где росло несколько красивых деревьев. Они прошли совсем немного, и старуха отворила дверь в глинобитном чистом небольшом доме.
В комнате пол покрывали белые ковры. На потолке укреплён был красивый светильник, но сейчас, днём, фитили не были распалены. По обеим сторонам двери снаружи стояли два стража, они пропустили старуху и Юсуфа, ни о чём не спрашивая. На пёстрых плотных подушках сидел молодой человек, по виду не старше семнадцати-двадцати лет. Лицо его было смуглое, но казалось светлым; молодые усы чернели над верхней губой, словно чёрная ровная полоска красивой ткани; глаза были большие и будто удлинённые, чёрные с белыми светлыми белками, смотрели внимательно и чуть насмешливо из-под чёрных бровей — ровных полумесяцев... Молодой человек одет был в зелёную шёлковую куртку, шёлковые шаровары; голову его украшала зелёная чалма. Юноша сидел, скрестив ноги, и видны были его домашние туфли, отделанные также шёлком гранатового цвета... По левую руку от сидящего помещались несколько деревянных шкатулок, пестро раскрашенных и с крышками резными. По правую руку — серебряная чаша на длинной ножке. Губы молодого человека были красны, и видно было, как движутся челюсти под крепкими щеками... Юсуф догадался, что Мубарак (это мог быть только он, кто же ещё!) жуёт бетель. И догадка эта подтвердилась, когда юноша повернул голову вправо и выплюнул в чашу... Затем обратился к старухе и велел ей идти. Она тотчас вышла...
— На каком наречии говорить с тобой? — спросил Мубарак на хундустанском наречии, знакомом Юсуфу.
Юсуф поклонился и сложил руки ладонями перед грудью, как это делают хундустанцы...
— Господин мой, любое наречие, вам угодное, я выслушаю из ваших уст с благодарностью! Понимаю же я наречия следующие... — И Офонас назвал ведомые ему наречия.
Мубарак показал в быстрой улыбке белые зубы. Он был красив, а когда улыбнулся, сделался красив до чрезвычайности.
— Я буду говорить с тобой на моём родном наречии, потому что вижу: оно тебе ведомо. Ты давно в наших землях? Когда ты успел изучить наш язык?
— Я здесь совсем недавно, господин мой! Но я давно приметил, что многие наречия легко ложатся на мой слух и разум!..
Они продолжили разговор на наречии хиндустанцев.
— Ты бывал во многих странах? — спросил Мубарак. — Скажи о себе.
Офонас-Юсуф отвечал, что ему и вправду приходилось бывать во многих странах, а сам он родом из одного далёкого и неведомого в Хундустане города, который зовётся Истархан...
— А моё имя — Юсуф, тебе это ведомо, господин мой!..
— Мне сказали, что ты — человек правой веры...
— Это так, господин мой, — отвечал Офонас коротко, и сам не понимал, действительно ли он лжёт или всё же говорит правду...
— У меня есть причины для ненависти к язычникам Хундустана, — сказал Мубарак.
Юсуф скромно наклонил голову и не спрашивал излишнее.
— Ты воистину правоверный, — решил Мубарак...
Офонас тихо дивился в уме и уже и сам не ведал, какой он веры и кто он...
— Говори, как ты попал в земли Хундустана и чего ты желал достичь?
— Мне сказали, что в землях Хундустана хорошо продавать коней. Я претерпел много лишений, я плыл с одним лишь конём на корабле, напали морские разбойники на корабль, я бросился вместе с конём в море и добрался до берега. Один добрый человек приютил меня и вывел на проезжую дорогу. Этот человек сказал, что в течение восьми или десяти дней я смогу добраться до города Пали. В этом городе я думал продать коня и получить прибыль. Я пошёл по дороге, ведя коня в поводу; я хотел купить еду...
Вдруг Офонас осёкся и замолчал.
— Что же с тобой случилось далее? — спросил Мубарак. — Продолжи свой рассказ.
Офонас подумал, что теперь лучше всего сделаться правдивым, и потому сказал с откровенностью:
— При мне было столько-то и столько-то золотых монет в поясе, и была при мне шапка, какие носят в моей земле, где я родился.
— У тебя всё это отняли? — спросил Мубарак.
— О нет!.. — Юсуф смутился и вновь молчал.
— Ты полагаешь, мои люди взяли у тебя деньги и шапку? — Мубарак склонил голову набок, и лицо его сделалось детски насмешливым.
— Ежели твои люди, мой господин, и пожелали взять моё золото в уплату за моё спасение, то я понимаю и признаю их правоту. Но... — Вдруг Офонас понял мгновенно, что следует ему сказать, говоря с Мубараком... — Но я, мой господин, не верю, чтобы они могли взять мои деньги. Я в это не верю!..
Мубарак некоторое время промолчал, и казалось, будто он едва ли не детски наслаждается властью своей над человеком, стоявшим перед ним...
— Сядь! — Мубарак указал на подушку, положенную против того места, где сидел он сам.
Юсуф покорно сел и скрестил ноги.
— Ты сказал верные слова. — Мубарак посмотрел на шкатулки с резными крышками. Затем решительно открыл крышку одной из этих шкатулок и вынул приготовленный бетель. — Возьми! — Мубарак протянул свёрнутый бетелевый лист Офонасу. — Ты пробовал жевать бетель?
Офонас наклонил голову, приложил ладони к груди и отвечал, что вкус бетеля ему ведом. Сунул бетель в рот и принялся старательно двигать челюстями, жуя...
Мубарак также сунул в рот бетелевый свёрнутый лист с его обычным содержимым — кардамоном и бетелевыми орешками — и жевал с обычной насладой. Офонас поглядывал на юношу; Офонасу хотелось бы выплюнуть, но он не смел так поступить и ждал, когда выплюнет Мубарак. Офонасу уже казалось, что десны горят. Но прошла одна тысяча лет, и Мубарак выплюнул изжёванный лист в чашу на ножке. Офонас не решался приблизиться к этой плевательнице.