Шли через пустынные места. Офонас вставал рано, помогал назначенным печь лепёшки «чапати». В котлах размешивали тесто, раскатывали лепёшки, пекли на сковородах. Многим лепёшки достаются уже холодными, но что поделаешь — далёкий путь!
Ветер гонит песок и швыряет большими пригоршнями в котлы и на сковороды. Надо поспешить раздать лепёшки. Налетает дождь.
После короткого отдыха — в дорогу. Офонас, как положено, прикасается ладонями к стопам одного из предводителей паломников.
— Эй! — кричит Намдев. — Не болтать попусту. Все помыслы должны быть устремлены к Богу!
Вечером в деревне крестьяне поют и пляшут. Женщины сцепляют руки накрест и вертятся быстрым хороводом. Другие женщины кувыркаются, вцепившись руками в большие пальцы ног. Мужчины залезают друг другу на плечи, падают с весёлым смехом. Офонас смеётся. Все смеются.
Дорога круто пошла вниз, спуск падает резко. Теперь нужно бежать, как бы стремясь к храму. И с криками «Рама Кришна Хари! Парвати! Рама Кришна Хари! Парвати!» все устремляются вперёд, бегут вниз. По крутой дороге бегут мужчины и женщины, старые и молодые... Офонас чуял, что нельзя останавливаться, надо бежать вместе со всеми, иначе толпа, бегущая дружно, отчаянно, собьёт себе под ноги многие и растопчет. Офонас летел во весь опор, глаза раскрылись широко. Позади, впереди, по бокам — летели, мчались индусы, развевались белые рубахи мужчин и цветные платья женщин. Все обессилели, но и были сильны единым безысходным порывом. И следом за людьми бежали возбуждённые людскими криками и суетой быки, таща за собой повозки...
В городке на ночлеге Офонас отходил от пережитого ужаса, но ему было весело, дикий бег странно взбодрил его. Теперь он ходил бодрый, заходил в храмы. Горожане угощали паломников едой и продавали сучья для костров. Ночь Офонас провёл во дворе дома кузнеца. Люди вставали с земли, ходили взад и вперёд, переступали через спящих, но Офонас спал крепко и сладко.
Эх, ананда, ананда — ананд — благодать, блаженство. Снисходит на паломников блаженство — ананд — ананда — благодать. Идёт благодать вместе со всеми мучениями тела, идёт благодать духа.
Все идут в паломничество кучно, но иные и поодиночке. Говорят они:
— У меня нет никого в этой жизни, вот и тянет к Божеству!
Офонас разговорился с одним таким одиноким паломником и отстал от своих. Побежал искать, а ветер гонит пыль тучами серыми. Наконец отыскал спутников, сидели тесно, кучно, с лепёшками в руках, положить некуда было лепёшку, некуда было кувшин с водой поставить. Кучно все сидят: тесно...
В полдень снова пошли. Много людей...
Добрались до храма, до большого храма. Кругом цветочные гирлянды, музыка, смех. Несколько паломников подрались с музыкантами, те играют не ту музыку, какая положена. Ночь спускается, народ всё прибывает, густо пахнет калом и мочой, канавы вдоль улиц вконец изгрязнились. Но все радуются, все добрались до цели. Все идут к реке, входят в воду. Офонас погружается по грудь, машет руками в воде, бьёт ногами по-лягушачьи, выбирается на берег...
Наконец-то и великая пуджа — богослужение. Загляделся Офонас, даже и не приметил, как пролетела-проскользила змея, а это, может, и ядовитая кобра была. Священная кобра, посвящённая Шиве. Большой храм, малый храм, ещё малый храм... Откуда берутся силы? И отчего эти силы берутся? Благодать подступает к горлу Офонасову, исходит клёкотом странным... Ананд, ананда, благодать, блаженство...
И путь назад. Красные, зелёные, синие ткани, в которые завёртываются женщины; красные чалмы-тюрбаны мужчин; чёрная земля по обеим сторонам дороги; дымка одела далёкие горы; трава по обочинам яркая, зелёная, голубое небо глядит на людей сквозь дождевые тучи...
Спутник Офонаса поёт песнопение:
— Наставник высоты оказал мне милость,
Мне, который ничего не сотворил, не сделал.
На дороге он встретился, когда я шёл для омовения в Ганге.
Руку мне на лоб он возложил,
Масла топлёного попросил к еде,
А я во сне позабыл обо всём.
А он дал мне слова, светлые слова: «Рама Кришна Хари»;
Светлые слова «Рама Кришна Хари» он дал мне.
Хорошо, о Боже, что я разорился,
Хорошо, что не уродился хлеб на полях.
Терзания души устремили мысль к Богу,
К мирскому всему отвращенье пришло.
Хорошо, о Боже, что жена сварлива,
Хорошо, что опозорился перед людьми.
Хорошо, что люди меня презирают,
Хорошо, что богатство ушло навсегда;
Хорошо, что от стыда перед людьми не сгораю,
Хорошо, о Боже, что Ты дал мне защиту!
«Рама Кришна Хари! Рама Кришна Хари!» —
Светлые слова...[150]
— Люди пребудут разъединёнными, — кто-то произнёс.
Индусы даже стараются не есть вместе. Люди пребудут разъединёнными. Долго-долго Офонас будет помнить цветочные гирлянды, красные тюрбаны, чёрные брови изогнутые, большие глаза и чёрные усы, и белые складчатые чалмы, и босые ноги. И храмы цветные, поднятые к небу, заострённые и купольные, и смутно сходные с церквами на Руси. И тесные улочки, и женщины в красном, и старуха с чёрным лицом и белыми волосами и с одним белым клыком, торчащим изо рта... Всё запомнится до самой смерти!..
Отчего затосковал после паломничества? Захотелось назад, в Тверь. Захотелось войти в церковь, службу отстоять, в доме перекреститься на икону материну, на Параскеву-пятницу... Никто не ждёт Офонаса, а он тоскует... Он всё ещё не дома, не добрался до дома, всё ещё тоскует... Пишет:
«А иду я на Русь, кетъмышьтыр имень, урус тутътым — думаю, погибла моя вера, постился я с бесерменами... Месяц мартъ прошёл, и яз заговел з бесермены в неделю, да говел есми месяц, мяса есми не елъ и ничего скоромнаго, никакие ествы бесерменские, а елъ есми по-двожды на день хлебъ да воду, авратыйля ятмадым — и с женщиной не ложился я. Да молился есми Христу вседрьжителю, кто сотворил небо и землю, а иного есми не призывал никоторого именемъ, Богъ Олло, Богъ керим, Богъ рагимъ, Богъ хосдо, Богъ акьберь, Богъ царь славы, Олло варенно, Олло рагимельно сеньсень Олло ты — Господи Боже, Бог милостивый, Бог милосердный, Бог Господь, Бог великий, Бог царь славы, Бог зиждитель, Бог всемилостивейший, — это всё Ты, о Господи».
Вспоминал, считал числа разные, убегали слова. Писал:
«Месяца мая в первый день брал Пасху в Бидаре в Индостане бесерменском, а бесермены байрам брали в середине месяца, а поститься я начал месяца в первый день. О благоверные рустии христиане! Кто по многим землям ходит, тот во многие беды впадает и веру христианскую теряет. Я же, робище Божий Афонасие, исстрадался по вере христианской. Уже четыре Великих поста прошло и четыре Пасхи прошли, а я, грешнай, не ведаю, когда Пасха или пост, ни Рождества Христова не блюду, ни праздников других, ни середы, ни петыка-пятницы не блюду: книг у меня нет. Как меня пограбили, книги у меня отняли. И я от многих бед пошёл в Индию, потому что на Русь мне идти было не с чем, не осталось у меня никакого товара. А первую Пасху где взял, не помню; а другую Пасху взял в Чапакуре, а ещё в земле Мазандаранской, а ещё — в Ормузе, а ещё — в Индии среди бесермен, в Бидаре, и много я печалился по вере христианской».
Офонас бормочет-поёт-говорит-приговаривает. Накатило на него, нашло, хорошо накатило-нашло...
— По людям я иду домой, по людям.
Туда, где по полям играет грудень.
А в ледяных избушках под снегами
Медведи спят с открытыми глазами.
И в спёртом духе двигаются лапы,
Плетут из лыка короба и лапти,
Посасывают ягоду сухую,
Иду в снега, иду в страну тверскую.
Я от огня к огню иду с сумою.
Мне говорят — иди — Господь с тобою.
Туда весною улетают птицы,
Туда везут купцы шелка и ситцы.
Там девушки, как солнышко, сияют,
Седые старцы мудро управляют.
Я верю. В сердце Индия со мною,
И родину я заново открою.
Уста открою, пусть разносит ветер
Мои слова. О милые медведи!
Довольно спать! Стряхните лёд берлоги!
Сюда идут слоны и носороги!
Не унывайте, веселитесь, братцы!
Я рассказал им, как сюда добраться.
Царь обезьян, мудрейший в Индостане,
Внимая мне, главой кивал в тюрбане.
Сюда идут! Здесь будут очень скоро!
Меня до Волги провожали горы.
За мною мчится солнце, обгоняет.
Со мной идёт весна, зима растает!
И с пальмами подружатся берёзы.
Кудрявые, не плачьте, есть кокосы.
Есть хлебные деревья и бананы.
Любите жизнь, довольно пить из раны!
Сюда придут качели и мечети,
Павлины пропоют Минеи-Четьи[151].
Качели мы привяжем к минаретам.
И воздух скажет: «Мне бы ваши лета!»
Монахи будут с девками венчаться,
Под звоны колокольные качаться.
Святая простота возьмёт зулею
И заиграет заклинанье змею.
Я заклинаю змея, ад несущего,
По душам нашим медленно ползущего.
Замри, замри, восстань и стой свечою!
Тебе играет рай, Господь с тобою.
И музыки не кончится теченье,
И в ней твоё последнее спасенье.
Замри, замри и слушай, слушай, слушай.
Под Солнцем ясным всё имеет уши, имеет уши.
Писал:
«От Ормуза морем идти до Калхата десять дней, а от Калхата до Дега шесть дней и от Дега до Маската тоже шесть дней, а до Гуджарата десять дней, от Гуджарата до Камбея четыре дня, а от Камбея до Чаула двенадцать дней, и от Чаула до Дабхола шесть дней. Дабхол же в Индостани пристань