— Юлдуз-ханум, где ты там прячешься?! Разве не видишь — с гостем я приехал!
Неторопливо вышла красивая сартянка в атласном платье и тюбетейке, расшитой золотыми нитками, с ребенком на руках.
— Что прикажешь, хан мой? — спросила она по-своему, и на ее же языке Сергей распорядился накрыть стол.
— Этот человек из России, он русский, — пояснил жене Сергей и помог Данилевскому снять чекмень и папаху.
Оставшись в голубом мундире при эполетах, послан ник, видимо, поразил воображение хозяйки и прибежавшей на ее зов Меланьи.
— Ох ты, не за нами ли явился, барин?! — испуганно затараторила Меланья и побежала на кухню, а Сергей стал знакомить Данилевского со своей семьей:
— Жена моя... в пятнадцать лет, по конфузному случаю, угодила мне в лапы... Теперь у меня от нее двое... Это —дочь, Соней нарекли, в честь моей матушки, — указал он на ребенка. —А это сын, Азис. Знает по-сартянски и по-русски, так что можете свободно гу таритъ с ним... Поздоровайся, сынок, с дядей, чего бельма, как баран, лупишь, и язык словно отсох.
— Здрасти, джядя,— робко выговорил мальчик, и Сергей передразнил его:
— Джядя от белого государя к нам приехал... Вот это какой джядя!
Горница была убрана на русский лад: стол под белой скатертью, табуретки, большая икона, обрамленная полотенцами с петухами. В смежной комнате виднелась за кружевной занавесью кровать. Осмотрев жилье, Данилевский вышел во двор к длинному рукомойнику, смастеренному на солдатский лад, и пока умывался, хозяйка с Меланьей поставили на стол четверть самого на, чашку соленых огурцов и чугун с рисовой кашей н мясом, называемый по здешнему пловом. Данилевский сидел спиной к печке напротив хозяина. От печи тянуло приятным домашним теплом, а от сивухи теплело на сердце.
— Неплохо живете, господин министр. Дом свой, печь полна снеди, и дети сытые! — то ли льстил, то ли подсмеивался Данилевский. — О жене-красавице и говорить нечего. За такую любой бы из наших офицеров в огонь и полымя пошел.
- Была у меня и русская, — вздохнул Сергей. — Сжили со света нехристи. Поехала с освобожденными пленными в Оренбург — самой ей голову срубили, а сын потерялся. Может, слышали об этой истории, господин полковник? Мне бы только узнать, жив ли мой Кирилка. Если верить главному караванщику, то его вроде бы приютили какие-то люди.
Данилевский задумался.
— Бог даст, если вернемся в Россию, слово даю, отыщу вашего сына, коли жив! — пообещал Данилевский. — А как отыщу — сообщу о нем с каким-либо купцом. Только и вы позаботьтесь обо мне и моих товарищах, не дайте сложить косточки на чужбине.
— Да что там говорить, ваше высокоблагородие. После обеда отдохнете малость, а как смеркнется, так и отправимся к главному министру, Он меня не раз выручал.
Вечером, в потемках, сели на лошадей, проехали по запорошенным улочкам, выбрались к подворью Юсуф-мехтера, потревожив стражников у ворот, и вскоре были в огромной гостевой комнате главного сановника. Хозяин удивился появлению русского гостя, однако сдержался от выговора Сергею. Глаза лишь выдавали, как недоволен он самовольством пушкаря, Сергей в мыслях возблагодарил Бога, что не кинулся «а него мехтер — можно было ожидать и этого, зная нрав именитого старика.
— Юсуф-ака, ты мне Бог и царь, ты моя надежда и опора. Благодаря тебе я живу и дышу, выслушай еще раз! — садясь, с жаром заговорил Сергей.
— Что случилось, дорогой топчи-баши? — холодно спросил визирь. — Разве кто-то из наших обидел русских? Или у них кончилась еда? — После вопросов он протянул руки Данилевскому для пожатия.
— Юсуф-ака, вы знаете, зачем я здесь, — хмурясь, выговорил Сергей. — Хива уже полна слухами о предстоящей расправе над русскими, и распространяет их, подогревая неприязнь к христианам, сам Кутбеддин-ходжа. На вчерашнем совете амалдаров вы сами видели, что больше половины сановников и старшин подали голос за погибель наших гостей. Шейх-уль-ислам, пользуясь поддержкой большинства, настраивает против русских и городскую чернь. Юсуф-ака, не дайте свершиться злодейской казни!
— Сергей-джан, что же я могу сделать? — беспомощно развел руками визирь и посмотрел на Данилевского. — Волю большинства одолеть невозможно. Ты же знаешь, я на стороне русских.
Данилевский следил за напряженной беседой, но ни слова не понимал из их разговора и пока что не чувствовал страха. Выбрав мгновение, когда в беседе образовалась пауза, посол, пожимая плечами, с сомнением произнес:
— Господин Лихарев, спросите у визиря, может, уже и нет смысла ждать подписания договора из-за явного уклонения хивинского правительства? Если так, то русское посольство выедет из Хивы завтра же.
Сергей перевел сказанное Данилевским. Юсуф-мехтер опустил глаза, и уголки губ его дрогнули:
— Все беды происходят от молодости, ак-паша. Новый наш хан молод и неопытен. Из-за его нетвердого ума произошли разногласия среди придворных. Кто знает, чем они кончатся?
— Юсуф-ака пытается сыграть в дурачка, — пояснил Данилевскому Сергей. — Но в общем-то ясно — угроза расправы не исключена. Давайте действовать решительней... Мехтер-ака, — обратился он к Юсуф-аге, — собери к себе главных сановников сейчас же, немедля ни минуты. Завтра может быть поздно. Разреши, я соберу к тебе тех, кто настроен против русских. Кроме шейха. Этого убеждать бесполезно. Поверь мне, Юсуф-ака, сейчас ты один можешь решить, в какую сторону катиться колесу истории. Погибнут русские в Хиве — колесо истории покатится вспять; уедут они живыми, с договором о мире и торговле, — колесо стремительно покатится вперед... Вели, мехтер-ага, немедля собрать любителей казни, надо переубедить их.
— Иди! — Юсуф-ага взмахнул широким рукавом халата, и Сергей мгновенно сбежал вниз по лестнице.
Юсуф-мехтер, оставшись один на один с Данилев ским без переводчика, растерялся, явно не зная, как себя вести.
— Ак-паша, ешь-пей, а я пойду свершу пятый намаз, — сказал он и удалился в другую комнату.
Посол сидел, оглядывая пустую комнату, освещенную четырьмя свечами. Ковры на стенах, ковры на полу, коврики на сундуках и тахте. Ковровая скатерть под чайниками и вазами с фруктами. Подождав немного, может, кто-то войдет, Данилевский потянулся к виноградной кисти и стал отщипывать крупные черные ягоды. Отправляя ягоды в рот, думал с досадой, до чего же злобен и несправедлив мир, а все это идет от глупости и невежества. Размышляя, гость почувствовал усталость, подтянул к себе тугую атласную подушку и облокотился. Вспомнился ему Петербург, бал у галицкого князя Недзведцкого. Всплыло перед глазами лицо дочери князя. Вспомнив ее и вызвав воображением прелестный образ княжны, он ощутил ее всю — легкую, почти воздушную, в мазурке. В глазах зарябил паркет танцевальной залы... Данилевский положил голову на подушку и уснул.
Он не знал, сколько проспал, но проснулся от множества голосов. Ханские амалдары говорили между собой и посмеивались. Данилевский вытянул из кармана часы, бросил взгляд на циферблат и удивился: «Без четверти час!» Его охватило чувство признательности к Сергею: «Какой недюжинной властью надо было обладать, чтобы среди ночи, в зимний день, поднять хивинских министров и привезти сюда!»
— Господин подполковник, вы чародей... вы совершили чудо... Спасибо вам, — выговорил Данилевский, застегивая верхнюю пуговицу на мундире.
— Одной благодарностью вам не обойтись, — усмехнулся Сергей. — Придется раскошеливаться. Черта-с два они бы соскочили со своих постелей, если бы я им не сказал, что русский посол приглашает на беседу и будет раздавать подарки. Так что будьте щедры, как н прежде, а в слове тверды, как кремень!
Данилевский сконфузился: что делать? Лихарев иначе поступить не мог, да и совет его подходящ. Дорого дари — дорого бери. Приосанившись, посол обвел взглядом сидящих вельмож и попросил Сергея:
— Переводите, господин министр... Что же это получается, господа хорошие... Покойный хан Аллакули предложил белому царю мир и торговлю, невольников русских вернул в Россию... Меня, царского посланника, хан Аллакули пригласил к себе, дабы заключить прочный союз, а вы теперь нос в сторону воротите...
Сергей, сосредоточенно вслушиваясь в каждое слово, переводил второпях, прибавляя отсебятину, но тон держал строгий. Данилевский смотрел на лица сановников и видел, как становятся они все серьезнее.
— Когда мы подъезжали к Хиве, — продолжал посол, — хан Аллакули выслал навстречу почетную депутацию из своих слуг... Небось, в ней и кто-то из вас был, а теперь что ж... Или вы думаете, что со смертью хана Аллакули Россия слабее станет? Нет, господа. Российская держава велика и сильна. Она добра, но она и сердита! Я прошу передать молодому хану мое почтительное заявление. Завтра же, если он не пожелает принять меня, русское посольство отправится в обратный путь, и никакая охрана от него мне нужна не будет. Объявляю вам от имени великого белого царя: если кто-нибудь в Хиве позволит напасть на нас, даже просто оскорбит, то от вашего ханства не останется камня на камне. Помните, что русские «в гостях» уже четвертый раз, и дорогу к вам знают!
Сановники хана зашевелились, донесись возгласы
Удивления, и вот уже принялись, один сменяя другого, успокаивать русского посла. Высказав свое искреннее дружелюбие, ловко перевели разговор на подарки... А заговорил министр артиллерии ради достижения цели «семь верст до небес и все лесом», У посла есть и золо то, и серебро, и ткани парчовые и атласные... Данилевский, понимая, в какое затруднительное положение по ставил его Сергей, решил: «А, черт с ним, вспорем чувалы купца Бочарова, у него там все есть!» И Данилевский пообещал не скупиться.
— За этим дело не станет. Как подпишем договор с Рахимкули-ханом, все, что привез, раздарю. Назад с собой в Россию не повезу. Но условия у меня твердые, господа амалдары: вы мне вручаете подписанный договор, а я вам — самое ценное, что у меня с собой.
На рассвете гости стали разъезжаться по домам. Данилевский с Сергеем остались у Юсуф-мехтера. По сол, расчувствовавшись, вынул из кармана часы и по дарил их Юсуф-мехтеру.