Несколько раз в душевных разговорах со мною Ф.А. говорил, как бы отвлеченно, что интересно было бы побывать в армии и посмотреть, что там делается. Я понимал, что всегда правдивый, прямодушный граф на этот раз пытается сам себя обмануть. Конечно, не соображения ориентировки, не обывательское любопытство, а тайная надежда принять участие в борьбе тянула его на юг.
Я отмалчивался, ибо имел основания полагать, что графа, в случае его поездки в армию, ожидают лишь неприятные разочарования. Однако, когда Ф.А. сильно заскучал, осунулся, я, переговорив предварительно с графиней, решил «посоветовать» ему съездить в армию. Генерал ожил и быстро собрался. На всякий случай я приставил к нему охрану, обеспечил возможные удобства поездки, и он уехал преображенным. Вновь он стал прежним орлом!
Дней через десять была получена телеграмма о его возвращении. Краткое сообщение о дне и часе приезда. И графине и мне стало ясно, что затаенные надежды Ф.А. не осуществились! Для генерала Келлера не нашлось места в Добровольческой армии!
По приезде, Ф.А. сейчас же послал своего сына за мною. Ему не терпелось излить свою душу. Впечатления были не радостные: между ген. Алексеевым[1470] и ген. Деникиным[1471] углублялись натянутые отношения. Столь же ненормальными были отношения между Добр[овольческой] и Донской армиями.
В организационных вопросах преобладала импровизация.
Штаб армии работает в атмосфере политических интриг – тайных и явных. Более светлые впечатления оставил ген. Краснов[1472], но его травят и Добр[овольческая] армия, и казачья партийность, и союзники.
Особенно тревожили графа политические настроения самого ген. Деникина – их неопределенность и явное желание надумать какую-то равнодействующую российской партийности.
«Нет ярких лозунгов. Какая-то неопределенность, недоговоренность и видимое подыгрывание. Так вести Гражданскую войну нельзя. Офицеры дерутся стойко. Будут победы, успехи, но помяните мои слова – Деникин не добьется окончательного успеха. Самая скверная политика, это сидеть между двумя стульями. Уже теперь Деникин не удовлетворяет ни правых, ни левых. Типичная кадетская политика…»
Я внимательно слушал рассказы графа. Тогда мне казалось, что многие его выводы излишне пессимистичны, продиктованы, быть может, бессознательно, но личными мотивами. Теперь, когда тогдашняя действительность стала уже отстоявшейся историей, я могу только удивляться, какую прозорливость обнаружил Ф.А.
Как бывает с сильно волевыми натурами, неудачная поездка гр[афа] Келлера лишь всколыхнула его энергию. У него зарождается план объединить борьбу против большевиков, ведшуюся Добр[овольческой] армией, Доном и Скоропадским[1473]. Три плацдарма, каждый в отдельности слабый, объединившись, дадут могучую силу. Гетман, правда, не имеет своей армии и вряд ли будет ее иметь. Не позволят немцы! Но он обладает богатыми средствами.
План увлекает генерала. Он предвидит много затруднений на путях его осуществления, но верит, что силою патриотических побуждений можно преодолеть все препятствия. Он организует встречу трех анти-большевицких вождей – ген. Деникина, атамана Краснова и гетмана Скоропадского.
Встреча состоялась[1474], но задуманного объединения не произошло. Генерал больно переживал неудачу. Переживал бы ее еще острее, но в это время получил из Пскова предложение стать во главе формируемой Северо-Западной армии.
Граф отвечает условным согласием: желает предварительно знать условия своей будущей работы и отвергает в этом деле какое бы то ни было участие немцев.
Меня просит составить проект своего подробного ответа и предупреждает, что в случае принятия им должности главнокомандующего Северо-Западной армии он желает, чтобы я был у него генерал-квартирмейстером.
При всем своем уважении к графу, при полном сочувствии живому начинанию, я решительно отказываюсь:
«Покуда Вы в Харькове, я готов всячески служить Вам, но я не ландскнехт, чтобы во имя служебных выгод менять армии».
Ф.А. явно сердится, и чтобы его успокоить, убеждаю, что теперь еще рано обсуждать подобные кандидатуры.
– Нет, не рано. Время дорого и надо хорошо обсудить все, что возможно обсудить здесь. Ехать на охоту, поздно собак кормить!
Много вечеров провели мы, обсуждая по намеченной программе вопросы организации С[еверо-]З[ападной] армии.
После ответа графа в Харьков прибыли представители тех общественных групп, инициативой которых осуществлялась идея новой армии. С их приходом работа графа приняла уже реальный характер.
Со всей накопившейся энергией отдался Ф.А. этому последнему большому делу своей жизни. Он буквально горел, не подозревая, что уже вступил на тот крестный путь, который скоро приведет его к трагическому концу.
В это время графу очень пригодились и те наблюдения, и те разочарования, какие он вывез из своих поездок на Дон и в Добр[овольческую] армию. Эти поездки дали ему полезное представление о тех условиях, в каких ведется Гражданская война. Война столь отличная от всех иных видов войны.
ГА РФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 754. Л. 88–96. Подлинник. Автограф.
Приложение 5
«Настоящую революцию я в натуре лично с оружием в руках проводил». Исповедь сотника И.Е. Рогожкина[1475]
Красный и белый лагери Гражданской войны не являлись зафиксированными по своему составу – во все периоды помимо костяка в них оказывались многочисленные временные попутчики. Немало было и тех, кто метался между сторонами, не зная, к кому примкнуть. В полной мере это относилось и к офицерству. Типичные для того времени искания казачьего офицера нашли яркое художественное воплощение в образе Григория Мелехова из романа М.А. Шолохова «Тихий Дон». Документов, отразивших аналогичные перипетии, сравнительно немного. Тем выше ценность каждого такого свидетельства.
Вниманию читателей предлагается интереснейший документ эпохи – воспоминания о Гражданской войне оренбургского казачьего офицера, выходца из нижних чинов Ивана Евдокимовича Рогожкина, казака станицы Бердской (по другим данным, Никольской) 1-го военного отдела Оренбургского казачьего войска.
О Рогожкине известно немного. Он участвовал в Первой мировой войне, служил в 14-м Оренбургском казачьем полку, в партизанском отряде Сводной казачьей дивизии, 25 августа 1916 г. был эвакуирован и зачислен во 2-ю Оренбургскую казачью запасную сотню, а затем вернулся в полк. На 1917 г. числился в 14-й особой Оренбургской казачьей сотне. За отличия был произведен 2 января 1915 г. в старшие урядники, а затем и в прапорщики (с того же числа), с 1916 г. – хорунжий, по состоянию на 1918 г. – сотник (со старшинством с 4 сентября 1915 г.)[1476]. За боевые отличия в годы Первой мировой Рогожкин был награжден орденами Св. Анны 4-й степени с надписью «За храбрость», Св. Станислава 3-й степени с мечами и бантом, Св. Анны 3-й степени с мечами и бантом, Св. Станислава 2-й степени с мечами[1477]. Офицер отличался храбростью и решительностью. Так, в ночь с 25 на 26 января 1916 г. он руководил разведкой группы охотников западнее фольварка Анатовка. Тогда разведчики обнаружили партию противника силой не менее 50 человек, подпустили ее на 15 шагов, забросали гранатами, а затем атаковали, ранив 12, убив 3 и пленив 1 человека, остальные солдаты противника бежали[1478].
В Гражданскую войну офицер командовал 1-й сотней 25-го Оренбургского казачьего полка в войсках А.И. Дутова. Но у белых служба Рогожкина не задалась. Он неоднократно предавался военно-полевому суду. Наконец, 19 января 1919 г. Рогожкин бежал к красным, захватив пропуска и секретную переписку командира полка. Эпизод появления Рогожкина в штабе красных нашел отражение в опубликованных воспоминаниях одного из советских работников: «В 6 часов утра, когда мы пили чай, вошел незнакомый человек в военном плаще. Отвесив общий поклон, “по-офицерски” громко и отчетливо произнес: “Позвольте представиться, я командир 3-й[1479] сотни 25-го казачьего полка сотник Рогожкин”.
В его записной книжке мы нашли копию письма, которое он оставил своей сотне.
Вот оно:
“Станичники, простите, я сделал по чистой совести все, что мог. Сего 19 января в 6 часов утра покидаю вас и перехожу на сторону Красной армии и буду защищать интересы вас, трудящихся”.
Сотник поступил в один из наших полков и сразу послал письмо своей сотне, предлагая ей целиком перейти к нам»[1480].
Поступив на службу в Красную армию, Рогожкин стал командиром конной разведки 212-го Московского полка 24-й Симбирской Железной дивизии (почетным красноармейцем этого же полка с 27 февраля 1922 г. стал числиться В.И. Ленин) и участвовал в боях со своими недавними сослуживцами. Через линию фронта Рогожкин отправил письмо своей сотне с призывом в полном составе переходить к красным. Впоследствии, возможно, с целью выслужиться перед большевиками Рогожкин заявлял о своей попытке убить атамана Дутова, которую он не осуществил якобы из-за того, что рядом были дети[1481]. Дальнейшая судьба офицера неизвестна.
В своих кратких воспоминаниях Рогожкин, простой, полуграмотный человек, бесхитростно изложил свои переживания на фоне исторических событий. Воспоминания отражают взгляд младшего офицерского состава на происходившие события и представляют описание переживаний человека, метавшегося между белыми и красными.