Все эти и многие другие возмутительные подробности я узнал от его вдовы, Веры Лаврентьевны, которая, разыскивая мужа, героически пересекала партизанские, большевицкие и добровольческие фронты, расспросила полковника Шифнера-Маркевича и подобающим образом погребла тело мужа. Выйди он к нашим линиям на 1 километр севернее, он попал был не в казачий штаб, а в штаб Полтавского отряда, ко мне. Первый бой Полтавского отряда был удачен, и мы, преследуя врага, заняли Константиноград. Вскоре затем мы разбили красных под Полтавою и заняли этот дивный, утопающий в садах город. Полтава была излюбленным местопребыванием отставных генералов – хороший климат давал надежду на долгую жизнь; дешевизна позволяла удовлетворять на пенсию все стариковские потребности, а специально генеральскую потребность – чтобы кто-нибудь, отдавая честь, становился во фронт – удовлетворяли кадеты Полтавского корпуса. Дальнейшие города, начиная от Гоголем прославленного Миргорода, были забытыми Богом углами, население которых сильно пострадало от местных комитетов и от красноармейских частей.
В Полтаве мне прибавилось работы: оперативное отделение стало и пропагандным. Уже по взятии Константинограда я написал несколько прокламаций, и поручик Циммерман[1613] (заведующий разведкой) напечатал их в десятках тысяч экземпляров в типографии, еще пахнувшей коммунизмом. Под Полтавой же я дал Циммерману задание немедленно по нашем вступлении в город начать издание газеты. Энергичный Циммерман отыскал какую-то даму, у которой полтора года тому назад большевики отобрали местную газету; он водворил ее в ее бывшую редакцию, оживил типографию, замершую при бегстве коммунистов вследствие нашего приближения к городу; и через 24 часа по овладении нами Полтавою на улицах продавали первый номер «Полтавского вестника». Циммерман, не прекращая своей работы в штабе, редактировал и газету, а я писал военные обзоры. Развивая пропагандную деятельность, я выставил в витринах магазинов огромные карты театра военных действий и ежедневно обозначал на них линию фронта, согласно сообщений штаба главнокомандующего.
Полтава быстро оправлялась от ужасов большевистского режима. Мои «оперативные мальчики» говорили мне об этом, войдя в курс полтавской жизни, благодаря установлению знакомств с приветливыми полтавскими барышнями. Я ни с кем не мог познакомиться – безотлучно (если не считать выходов к моим картам в витринах) находился в штабном поезде. Поезд мы организовали уже на ст. Лозовая. Теперь же в Полтаве мы его пополнили: он состоял из оперативного вагона, где жили в отдельных купе генерал Бредов, полковник Эверт[1614] и я и где два купе разборкой перегородки были превращены в оперативную «комнату»; шестое купе было отведено под телеграф (на каждой станции аппарат включали в железнодорожную линию для телеграфной связи с вышестоящим штабом). Другой вагон был инспекторским, третий – офицерское собрание. Четвертый – электрическая станция. Затем были вагоны писарской, для ординарческой команды, для комендантской команды, для телефонистов-телеграфистов, вагон-кухня, конские вагоны и платформы для обозных повозок и автомобиля. Автомобиль появился в Полтаве – два гимназиста зачислились к нам добровольцами с собственным автомобилем (один из них остался при нем шофером, а младший брат – помощником шофера).
По взятии нами Полтавы прибыл к нам генерал Май-Маевский[1615], чтобы поблагодарить отряд генерала Бредова за службу. Он произвел смотр войскам на плацу подле красивого бульвара у высокого обрыва над Ворсклой. Впрочем, смотр не был эффектным: наши полки были далеко, в боевой линии, а в городе оставался небольшой резерв да саперная рота. Генерал, производивший смотр, был еще менее эффектен, чем смотр: на коротких ногах огромное шаровидное тело, а непосредственно над этим шаром – без шеи – шаровидная голова с лицом, казавшимся в ширину более протяженным, нежели в высоту. Бедный Май-Маевский располнел до невозможности. Казалось удивительным, как мог такой заплывший жиром человек проявлять огромную и победоносную командную энергию.
Вскоре после взятия Полтавы мы попали в тяжелое положение: главные силы отряда верстах в 20-ти к западу от города, а к самой Полтаве подступила неприятельская колонна, пришедшая от Ахтырки; с юга же, от Кременчуга, подошли банды, довольно многочисленные.
Мы попали в мешок. Естественным решением было бы поспешное отступление Полтавского отряда на левый берег Ворсклы. Но генерал Бредов решил выправить положение не отходом на восток, а ударом на запад. 7-я дивизия ввязалась в тяжелый бой, а Гвардейская бригада разбила наголову Башкирскую конную дивизию[1616] (редкий случай уничтожения конницы атакующей пехотою). Эта дивизия понесла такие потери, что была после боя навсегда расформирована. Благодаря этой победе, сжимавшие нас клещи сейчас же разжались.
Впрочем, через несколько дней какой-то неприятельский отряд прорвался в Константиноград. Мне было приказано немедленно послать туда одну роту из Полтавского гарнизона. Железнодорожники саботировали: нет машиниста, нет паровоза с углем и т. п., надо, мол, выполнить все формальности по передаче вагонов с Кременчуг-Харьковской на Киев-Полтавскую дорогу (дороги эти принадлежали разным дирекциям). Я пригрозил дежурному по станции расстрелом, если к определенному времени поезд не отойдет – поезд отошел раньше этого времени. Положение железнодорожных служащих было крайне тяжелым – они, полуголодные, устали выполнять требования красных, белых и партизан без определенного цвета, поочередно владевших дорогами в дни Гражданской войны. Машинисты и кондуктора боялись вести поезда, потому что случалось терять на долгие месяцы связь с семьей вследствие неожиданного скачка линии фронта.
Благополучию фронта Полтавского отряда угрожал неприятель, базировавшийся на Сумы и действовавший во все возраставший разрыв между нами и харьковской группой Добровольческой армии генерала Май-Маевского.
Генерал Бредов поставил на ахтырское направление 42-й Якутский полк, и он блестяще выполнял задачу бокового авангарда. Но корпус генерала Кутепова уходил все дальше на север, наступая на Курск, во исполнение общей директивы генерала Деникина о движении на Москву. Вследствие этого, во-первых, увеличивался оперативный разрыв между левым флангом корпуса генерала Кутепова и правым флангом Полтавского отряда – здесь уже не хватало сил Якутского полка – и, во-вторых, создавалась новая стратегическая потребность в движении на Киев для обеспечения движения на Москву. Для действия на киевском операционном направлении была создана группа генерала Юзефовича[1617], изъятая из подчинения генералу Май-Маевскому и подчиненная непосредственно генералу Деникину. Группу эту составляли V-й конный корпус (генерала Юзефовича) и Полтавский отряд. Последнему было приказано наступать вдоль железной дороги Полтава – Киев, имея конечной целью занятие Киева. Вследствие того, что дивизия генерала Шкуро, действовавшая левее нас, была куда-то уведена, наша операционная полоса растянулась влево от Днепра; правая разграничительная линия пролегала приблизительно в полутора-двух десятках верст правее железнодорожной магистрали Полтава – Киев. Правее нас действовал V-й конный корпус, постепенно усиливаемый разными пехотными частями.
Якутский полк с приданной ему батареей возвратился к главным силам дивизии, которая между тем с непрестанными боями продвигалась на северо-запад, разбивая все новые и новые дивизии красных. Осетинский полк лихим ударом выбил противника из гор. Лубны. Но затем осетины предались грабежу, и красные, получившие подкрепление, воспользовались этим и выбросили Осетинский полк из города на восточный берег реки. Вторичный лобовой[1618] удар сулил неуспех, а поэтому генерал Бредов послал один полк в обход, на переправу, лежащую верстах в 15 к северу от г. Лубны; полк этот, спустившись к югу, вышел в тыл красным, оборонявшим город; в результате этого маневра мы взяли много пленных и далеко отбросили красных.
Пока мы разыгрывали этот второй бой у города Лубны, большевики успели зверски убить большинство монахов монастыря, находившегося подле города[1619]: красные расправились с ними потому, что те колокольным звоном выразили свою и всего населения Лубен радость по поводу вступления осетин и отслужили благодарственный молебен.
Эта трагедия в монастыре еще раз показала нам, как надо быть острожными в операциях Гражданской войны. Если в нормальной, внешней войне театр войны был шахматной доской, на которой можно было передвигать фигуры, сообразуясь лишь с тактическими и оперативными потребностями, то в Гражданской войне такой свободы маневрирования не было, вследствие наличия социального фактора: тактически могло быть выгодно, например, захватить временно какой-либо городок, чтобы получить те или иные маневренные преимущества, а затем уйти из этого города, когда в этих именно преимуществах больше не будет надобности – но такой уход был бы актом бесчеловечности в отношении населения городка, которое, не подозревая кратковременности нашего владения городком, проявит к нам симпатии, не боясь этого проявления, ибо думает, что мы принесли окончательное освобождение от врага. Поэтому совестливый военачальник должен взвешивать шансы и учитывать ту моральную ответственность за население, какую он берет на себя, овладевая населенным пунктом.
Полтавский отряд быстрым темпом овладел Миргородом, воспетым Гоголем, овладел Ромоданом, наиболее почему-то унылым из всех мне известных малороссийских городов, и Лубнами, стариннейшим (после Киева) городом Украины, основанным в 1107 году. После этого, при приближении к узловой станции Гребенка, генерал Бредов замедлил темп наступления, приберегая силы войск для предстоящего удара на Киев