Уговорил Розанова связаться по прямому проводу с правительством, где бы оно сейчас ни находилось, и потребовать от него обширных полномочий по мерам и кредитам, настоятельнейше необходимым для разрешения всех продовольственных и снабжательных нужд и не только войск, но и населения. Надо пытаться наверстать то, что упущено и не было сделано при Хорвате и Иванове-Ринове. Войска должны быть хорошо одеты, сытно накормлены и хорошо оплачены, ибо идет сумбурный послереволюционный период. Равным образом и население должно быть привлечено на нашу сторону, не пустобрехами и посулами, а реальностями в виде снабжения сахаром, ситцем и другими предметами потребления.
В Сибири это было трудно при том грабительском разбирании вагонов, которое производилось у нас чехами и Семеновым, но в Приморье постановка надлежащего снабжения местного населения не представляет затруднений; надо только это понять, а затем побеспокоиться и распорядиться, продвинуть необходимые запасы вдоль магистральных путей, а остальное сделают сами жители.
Конечно, для закупки нужна валюта или серебро (для манчьжурского скота и хлеба), ибо на сибирские ничего не приобрести.
25 ноября[1889]. Настроение невеселое, работать я привык и сейчас, несмотря на продолжающееся нездоровье, количества работы не боюсь; живу весь день в штабе, временами отлеживаюсь на диване, обложенный горячими пузырями, но все это пустяки сравнительно с моральными условиями всей обстановки. Далее с Розановым не могу управиться, так как в штабе, где он бывает редко, он один, а дома, где его непрерывно настраивает Крашенинников и Ко, делается совершенно другим, пытается атаманить.
Интересны подробности содержания штабного театра: режиссер – тридцать тысяч рублей в месяц, главная шансонетка – пятьдесят тысяч, остальные в пропорциональности. За закрытие пришлось заплатить 550 000 р. неустойки; не без труда получил утверждение этого расхода; за снятие с военного ведомства этой грязной затеи можно не жалеть денег, да еще и сибирских.
Узнав о моем назначении, из Раздольного приехал командир Приморского полка Шипунов[1890]; поведал свои командирские горести. Оказалось, что его полк сформирован и содержится на специальный отпуск от Японии, причем все ассигнования идут почему-то через Хрещатицкого.
Результаты такие же, как и в Харбине; недавно японская миссия отпустила на теплую одежду для полка очередное ассигнование в два миллиона рублей и 5000 иен, а Хрещатицкий взял эти деньги себе, купил автомобиль за 600 000 рублей, а остальное большей частью раздал чинам своего окружения. Полк же до сих пор сидит без теплой одежды.
Большинство японских кредитов выдается в иенах, а до полка доходит только в сибирских и притом по самому невыгодному и произвольному курсу.
Японцы, которым об этом сообщалось частным образом, заявили, что сие их не касается.
Послали телеграмму Сахарову, в ответе которого числится Хрещатицкий и его «управление по формированию»; прошу управление расформировать, а самого Хрещатицкого куда-нибудь убрать.
Хотел назначить следствие о растрате, но Розанов не согласился, под тем предлогом, что если поднимется скандал, то японцы прекратят отпуск денег, и мы только проиграем.
Приходил ко мне знаменитый одесский Толмачев[1891]; он пытается играть большую роль, путается сейчас с японцами и с Семеновым – по части каких-то поставок и комиссий; под особым секретом сообщил, что сейчас исполняет очень деликатное поручение Семенова по примирению последнего с американцами и по исследованию возможности перекинуться на американскую ориентацию. Какая-то чушь, ибо Гришка всей требухой неразрывно связан с японцами, ими движет и держится, без них ноль и в таком виде американцам совсем не нужен.
Объяснение в том, что, как случайный администратор и участник всяких одесских махинаций политического характера, Толмачев воображает себя великим дипломатом и дельцом и на этой почве кое-что мухлюет, а больше, конечно, привирает для придания себе самому побольше веса.
Яростно заступается за Семенова, уверяет в его высоких талантах и в полной реформе всего читинского режима; в доказательство последней сообщил о разгоне всего старшего состава дивизии бронепоездов (по своим подвигам побившего рекорды самой свирепой Чеки).
Со мной Т. был очень осторожен, так как сразу увидел, как я отношусь ко всем его проектам.
Перед Розановым он совсем распустился; несомненно, что сейчас в Чите идет какая-то вакханалия по части раздачи японцам всевозможных концессий; между прочим, продаются или сдаются в столетнюю аренду Нерчинские прииски Кабинета Его Величества.
При этом японцы, для лучшего закрепления своих дел, весьма откровенно предлагают всем влиятельным персонажам русских политических верхов получить акции учреждаемых акционерных предприятий и притом бесплатно, «в знак благодарности за сочувствие». Одновременно с такими предложениями делаются самые откровенные намеки, что при желании акции могут быть немедленно куплены обратно с оплатой в иенах.
Оказывается, что на этих днях представитель японского консорциума, проехавшего уже в Читу, явился к Розанову с подобным предложением, но был попрошен выйти вон.
От Манакина слышал, что отдания концессий и раздачи России распространяются[1892] сейчас и на Сахалин.
26 ноября. Приходил опять Крашенинников, держит себя очень подтянуто; говорил о своей неопытности, просил совета и указаний; все это неискренно и с какой-то целью. Принес копии некоторых документов, захваченных в поезде Гайды и из которых видно, что Гирса[1893] и Чечек находились в связи с последним восстанием, ему сочувствовали и тайно помогали.
Очень интересны списки назначений в штабе Гайды как главнокомандующего: в нем штаб-офицер для поручений при Розанове полковник Малыхин, начальник осведомительного отдела штаба округа есаул Большаков и еще шесть офицеров из состава штаба округа.
Уколол Крашенинникова выражением сожаления, что его агентура не оказалась своевременно у поезда Гайды, не предупредила[1894] там калмыковцев и не овладела подлинными документами.
Несколько удивлен, что все офицеры, находящиеся в вышеуказанном списке, не привлечены к ответственности (Малыхин уехал в Харбин, а Большаков остался на том же месте).
27 ноября. Подтянул штабную работу, но пока все идет на холостом ходу – без денег, хлеба, мяса, теплой одежды войскам не поможешь, а это сейчас главное. С трудом раскачал Розанова на принятия решительных мер с донесением об этом адмиралу. Здесь еще до моего прибытия заключили какую-то сделку с японцами по продаже им части запасов хлопка, привезенных из Америки еще во время войны и портившихся от скверных условий хранения на эгершельдских складах.
Про эту продажу слышал массу сплетен; уверяли, что кое-кто из розановских приближенных получил за это жирные комиссионные. Разобрать, где правда, нелегко, но думаю, что больше врут. Спрашивал полевого контролера, он говорит, что проведено по закону, признано необходимым и неубыточным, полученные деньги будут сданы в казначейство и могут быть расходуемы только по приказам и по ассигновкам за подписью командующего войсками округа и контролера.
Теперь решено воспользоваться частью этих денег (в иенах) для закупки мяса и зерна как для войск, так и для населения. На этом деле тоже налипло много всяких толков, так как решено все сдать с подряда, и сейчас идет яростная борьба нескольких предпринимателей и, как мне сегодня говорили, ассигнованы большие деньги на «подмазку причастных к сему лиц гражданской канцелярии»; несомненно, что около этого дела вертится Кузьминский, но с его опалой и высылкой он выпал из игры.
Чем ближе знакомлюсь с работой местного правительственного аппарата, тем меньше удивляюсь тому, что все трещит и ничего не выходит.
И в военной, и в гражданской части заседают и орудуют всевозможные Дундуки, весь актив которых только в том, что у них есть, на что сесть, и в большой наличности способности изображать из себя власти предержащие, не утруждая себя излишним трудом и беспокойством.
Розанова еще можно простить, ибо по своему положению он обречен мытариться и жариться в самой сумбурной обстановке, создаваемой наличием союзного главнокомандующего, междусоюзного комитета военных представителей, злобно настроенных чехов, готовых вцепиться друг в друга японцев и американцев с добавкой затем Семенова и Калмыкова, имеющих здесь свою обширную агентуру, следящих вовсю за Розановым и готовых в любую минуту свернуть ему шею и сесть на его место, у него бо廎льшая часть дня проходит в разных посещениях, вывертываниях и компромиссах.
Но все остальное, ничем посторонним не связанное, могло бы, кажется, работать для возможно более быстрого восстановления всего правительственного аппарата, разваленного революцией и добитого порядками Гражданской войны.
Особенно много надо было сделать в отношении населения и разумными мерами, восстановлением законности и твердостью власти привлечь его на свою сторону. В действительности же часть машинных деталей гражданского управления восстановлена, но пребывает в состоянии абсолютного ничегонеделания и только плодит бумагомарание и нелепые проекты.
Вдобавок, как бы нарочно, жизненные отделы областного управления отданы в руки таких персон, которых по глупости и лени нельзя допускать к хоть сколько-нибудь серьезному делу, или таких, которые по подвигам прежней служебной деятельности одиозны для населения.
В результате бурлят и работают только разные осведомители и контрразведчики.
Сегодня учинили очередную провокацию; уверили Розанова, что подошедшие от Пограничной чешские эшелоны раздают рабочим оружие и подстрекают их на бунт на почве требования хлеба. Всю ночь и часть дня находились в состоянии боевой готовности, та же комедия, что проделывали с нами в Омске.