Примечательно то, что настоящая забастовка идет под лозунгом: «Долой реакцию и интервенцию»; это пахнет прямым руководством из Москвы, агенты которой искусно просочились в наш край и энергично здесь работают (по мнению Циммермана[1961], немало их сидит уже во Владивостоке и работает под самым носом нашей контрразведки).
Говорил по этому поводу с Розановым; выслушал повторение старых уверений, что К[рашенинников] в полном курсе дела и при его деятельности не может быть ничего подобного; кое-что, конечно, есть и в соответственное время будет ликвидировано.
Не спорил, но напомнил, к каким печальным результатам приводила очень часто привычка наших жандармских деятелей допускать до полного созревания разные революционные нарывы, заговоры и покушения. Хотелось отличиться, поднести все полностью и с эффектным гарниром разных подробностей… и в значительном числе случаев – проваливались, опаздывали, упускали…
Наше положение за время моего короткого отсутствия потерпело новые потери; произошли крупные беспорядки в 36 полку в Хабаровске, в самой вотчине Калмыкова; в Шкотове взбунтовалась и перешла к партизанам пулеметная команда.
Комендантом крепости Семенов назначил своего наперсника генерала Вериго, звезда которого опять взошла, это назначение сделано не спрашивая Розанова, что вызывает во мне опасения последующих неприятностей. Вечером получена телеграмма Семенова с приказом изъять контрразведку от Крашенинникова и передать ее в ведение и на ответственность генерал-квартирмейстера штаба округа. Это уже прямой удар по Розанову и очевидный результат хлопот Вериго.
По сущности это то, чего я добивался несколько недель, но форма и источник приказа наводят на размышления.
Указал С.Н. на осложнение обстановки и на все усиливающуюся комбинацию семеновских представителей (Вериго, Магомаев, Лесников и недавно появившийся генерал Никонов[1962]) и на их сношения с разными экзотическими здесь организациями (курени, кавказцы и т. п.).
Был на довольно многолюдном заседании общественного совещания, собранного Розановым. Впечатление полной бестолочи, невоздержной болтологии и отсутствие плана и практических решений по основному вопросу о продовольствии населения. В речах представителей земства заметил необычную резкость.
4 января. Утром кто-то принес из семеновской штаб-квартиры (теперь – штаб крепости) сенсационное известие, что Розанов уволен и ком[андующим] войсками назначен Калмыков, причем последнему приказано стянуть в Никольск все свои силы, так как боятся, что Р. окажет сопротивление.
Вскоре выяснилось, что это было неправдой, но самый факт появления этого слуха в связи со всем, ранее бывшим и известным, был очень симптоматичен.
В общем, все настроены нервно и тревожно и чего-то ждут. Розанов пытается казаться спокойным и равнодушным, но в практической деятельности рвет и делает большие промахи.
Хотел даже закинуться и не исполнить приказа о передаче контрразведки; насилу его уговорил этого не делать.
Под влиянием К[рашенинникова] отрешил от должности прокурора военно-окружного суда за то, что тот дал отрицательное заключение по делу какого-то Шишляникова[1963], привлеченного контрразведкой по обвинению в заговоре и революционной работе.
Напрасно старался доказать ему полную беззаконность такой экстраординарной меры, совершенно безумной и подрывающей авторитет суда, а вместе с тем и государственной власти.
Убедился, что за мое отсутствие К[рашенинников] вернул обратно все отнятые у него мной позиции и вошел опять в полное доверие и силу.
5 января. Остался здесь в качестве частного лица, а при надобности добровольца по отдельным военным вопросам.
Вериго вступил в обязанности коменданта; он приехал из Читы, куда вызывался Семеновым для получения руководящих указаний; на ст[анции] Пограничной с ним случилась неприятность – таможенные чиновники не пощадили его высокого положения и отобрали у него массу контрабанды, которой был набит его специальный вагон.
Послезавтра ожидается прибытие сюда Калмыкова с бронепоездом; говорят также, что Семенов отправляет во Владивосток два полка; наиболее болтливые сателлиты Вериго болтают, что с приездом Калмыкова будет объявлен приказ Семенова о назначении его вместо Розанова.
Спросил Изоме, играющего с Р. в большую дружбу; тот заверил, что, по его сведениям, не может быть ничего подобного и что без ведома союзного главнокомандования такая перемена невозможна, тем более что при настроении американцев едва ли допустимо появление Калмыкова в такой роли.
В войсках и учреждениях округа затяжной денежный кризис. Иркутск выслал сюда довольно крупную сумму денег, но дошла она в сильно окургуженном состоянии; по донесению везшего деньги чиновника Рожковского, его заставили «поделиться» при задержании его в Чите, а потом в Даурии. Замечательные порядки и нравы!
6 января. В Иркутске восстание охватило части местного гарнизона; японцы двинули туда часть своих забайкальских войск – таковы сведения из американских источников. Официальных сведений о положении в Иркутске и в армии нет. Вериго, Магомаев и чехи, по-видимому, о всем осведомлены, но хранят все для себя.
Это вполне возможно, т. к. телеграф в руках чехов, все телеграммы ими цензируются и пользование прямым проводом только с разрешения чехов или японцев. Позорное и унизительное наше положение; и это называется дружеской помощью!
Слухи о калмыковском назначении замолкли; Крашенинников говорит, что японцы наложили на это решительное «veto».
Вечером опубликовано извещение, что японское правительство решило занять район Иркутска, что как-то не вяжется с ранее сделанным заявлением генерала Жанена, объявившим этот район нейтральным и не допускающим вооруженных столкновений в его пределах.
Красная агитация распространяет сведения о том, что японцы вскоре очищают все Приморье, и этим устрашают население и солдат, обещая жестоко расправиться со всеми, кто будет поддерживать колчаковцев и семеновцев.
В штабе округа распространили слух о состоявшемся будто бы окружении и пленении наших сибирских армий где-то в районе Красноярска. Высказался самым решительным образом против всякой возможности такого исхода.
Непоколебимо убежден, что Каппель, Войцеховский[1964], Молчанов[1965] и другие начальники выведут остатки армии за Байкал; потери будут, конечно, огромные; немало отстанет добровольно, потеряв всякую надежду на продолжение борьбы, но самые основные кадры отобьются и уйдут. Силы красных не так велики, им тоже нелегко, и сейчас главные опасности для нас – это местные восстания у Иркутска и к западу и чешская пробка на магистрали.
Был опять на общественном совещании; все время жевали вопрос о покупке хлеба; какой-то читинско-сибирский Коган, большой хлебный оптовик, берется поставить три миллиона пудов зерна в подходящие сроки и по сносной цене, а совещание занимается тем, что старается высчитать, сколько заработает на этом сей иудей.
В современной обстановке всякие совещания ни к чему; нужна единая власть и воля, но только, конечно, честная.
7 января. Из осведомительных данных выходит, что в Иркутске образовалось какое-то новое правительство и что союзное командование вступило с ним в переговоры. Известно также, что вечером 3 января японцы и отряд семеновских войск находились в 6 верстах от Иркутска, а так как по предыдущим сводкам японцы занимали ст. Иркутск 1 и 2 января, то приходится заключить, что они почему-то отошли.
Опубликована телеграмма из Москвы, что президентом советской республики выбран какой-то Каренин (из путиловских рабочих; по справке в контрразведке «Калинин»[1966]).
У Деникина тоже неважно.
Около Розанова вертится известный Гутман (литературный Ган)[1967], которого туда ввел Ванечка Толмачев (в Одессе был жидоедом высокой марки, а здесь с ними якшается).
Приказом Семенова упразднены должности командующих войсками округов и вместо них учреждены должности начальников военных округов с подчинением их главному начальнику военных снабжений, в данном случае знаменитому генералу Афанасьеву. Это бьет главным образом по Розанову, единственному настоящему к[омандующему] войсками; по новому положению он теряет право управления войсками и превращается во второстепенную тыловую инстанцию хозяйственно-административного назначения.
На донесения о беспорядках в войсках Семенов приказал «расстреливать целиком все взбунтовавшиеся части». Сидя под надежным прикрытием двух японских дивизий, читинскому атаману очень нетрудно отдавать такие «железные» приказания, совершенно не считаясь с тем, что при теперешней обстановке сие равносильно сотрясению воздуха и никогда не сбыточным угрозам. Прежде всего вопрос: а кто же будет расстреливать?
Здесь не Даурия Унгерна, не Маккавеево Тирбаха и не бронепоезда Степанова, где в полной безопасности семеновские палачи расстреливали кого угодно, ибо их жертвы были бессильны сопротивляться и никто не мог этому препятствовать: на единицы были сотни.
Когда Р[озанов] утвердил смертный приговор некоторым участникам восстания 17 ноября, то уже тогда командир Егерского батальона не мог привести его в исполнение, так как его подчиненные категорически от этого отказались и пришлось набирать какую-то сборную команду.
Да, и кроме того, сейчас некого и расстреливать, ибо взбунтовавшиеся части уходят в сопки и делаются совершенно недоступными для какого-нибудь наказания.
8 января. Наблюдаю все совершающееся в качестве внешне постороннего зрителя, и тяжело, тяжело на душе. Осталась какая-то жалкая тень государственной власти и военной силы, да и та тает с каждым часом. В Чите идет игра в правительство – без территории, без населения, без местных аппаратов власти и без наличия какой-нибудь реальной силы для исполнения своих распоряжений. Вся территория в сущности – городской район Читы, прикрытый японскими войсками, затем опять-таки городские районы Владивостока, Никольска и Хабаровска и полоски Забайкальской и Уссурийской жел. дорог, находящихся под охраной японских и американских войск.