После обеда выяснилось, что восстание должно было принять более широкие размеры, но пущенное кем-то сообщение, что японцы окружили Коммерческое училище и разоружают егерей, обескуражило остальных заговорщиков. Части 35 полка, стоявшие в районе ст. Океанской, собирались идти на Владивосток, но, получив вышеуказанное сообщение, ушли на север с пулеметами и обозом, взорвав мост на р. Лянчихе; последнее обстоятельство остановило уже решенный мой отъезд в Харбин; по сложившейся обстановке мне здесь делать нечего.
Опубликовано письмо Сыробоярского Жанену по поводу иркутского предательства, написано горячо и не стесняясь в выражениях. Конечно, адмиралу теперь уже не помочь, но заклеймить гнусное поведение старшего представителя союзного командования надо всеми путями и средствами.
Приезжал городской голова Еремеев[1994]; он очень встревожен всеми уже совершившимися проявлениями атаманской власти и говорит, что население волнуется и хочет определенно знать, на что ему рассчитывать; высказал почти то же самое, о чем теперь говорят со всех сторон (до Ойя включительно); надо восстановить государственность, законность и порядок и сделать все возможное для помощи населению в удовлетворении его основных и насущных потребностей (с этим я вполне согласился). Затем нужно, чтобы к обслуживанию государственной машины были привлечены все честные и деловые люди, без различия политических убеждений и с твердым для всех обязательством поступиться партийными жупелами и работать только на общее благо (с этим тоже нельзя не согласиться). Осуществление должно быть выполнено с привлечением широкой общественности и на основаниях широкого выборного начала (с этим я решительно не согласен).
Рассказал Еремееву про посещение Ойя и рекомендовал подготовиться к приему последним делегации от населения и постараться добиться делового единения всех консервативных лидеров, дабы говорить с Ойя общим и разумным языком, а не болтать разноголосицу.
Поздно вечером у Розанова был опять Изоме, сообщил, что междусоюзная комиссия очень недовольна тем, что Ойя допустил применение вооруженной силы при усмирении егерского батальона; по сему необходимо, чтобы от имени Р. было написано (якобы еще утром) письмо на имя Ойя с решительными уведомлением, что в егерском батальоне прошли недопустимые нарушения основ воинской дисциплины, усугубленные вооруженным сопротивлением начальникам, а потому и решено применить силу для восстановления воинского порядка. Конечно, это было сделано.
27 января. Простился с Розановым; прицепили вагон к утреннему харбинскому поезду, но после второго звонка ко мне ворвался капитан Гуковский с настоятельной просьбой Розанова отложить отъезд и немедленно прибыть в штаб округа, т. к. произошли события чрезвычайной важности. Пришлось все отставить. Оказалось, что еще вчера в Никольске началось общее восстание, в город ворвались партизаны, к которым присоединились войска гарнизона; движение поездов остановлено. Японцы, занимающие железную дорогу, остаются нейтральными, так как все движение идет под флагом передачи власти в руки земства.
Я предложил Розанову стянуть во Владивосток части раздольнинского гарнизона и особенно нужные нам Приморский драгунский полк и Артиллерийское училище. Р., поддержанный Изоме, решительно от этого отказался, признавая такую меру признаком слабости и отказа от борьбы. Признали необходимыми вывезти только из Раздольного все офицерские семьи и для этого послать туда два поездных состава под конвоем морских гардемарин. Когда это решение было сообщено начальнику Морского училища капитану I ранга Китицыну[1995], вызванному в штаб округа, то тот отказался исполнить такое приказание, заявив, что не может «рисковать вверенными ему молодыми жизнями», а на угрожающее замечание Р., что в таком случае он будет смещен и заменен другим лицом, встал и очень дерзко и вызывающе сказал: «Меня сменить и заменить нельзя. Не советую пробовать».
Собрались все старшие начальники, долго говорили, но все планы разбивались о недостаток надежных и достаточных сил. Во время дебатов я усиленно, но не особенно успешно пытался втолковать собравшимся, что если бы в нашем распоряжении было бы в десять раз более верных нам частей, то и тогда было бы необычайно трудно удержать за собой город без активной помощи союзников. В доказательство своего пессимизма я рекомендовал представить себе наше положение внутри большого города, в котором наши силы окажутся распыленными и связанными по рукам и ногам, как союзниками, так и невозможностью предотвратить пожары, брать приступом отдельные дома и планомерно действовать против всюду рассеянного, текучего и легко скрывающегося врага.
По моему мнению, надо было немедленно потребовать у союзного командования разоружения всех войсковых частей гарнизона (за исключением военно-учебных) и занятия японцами всей фортовой линии с прекращением всякого доступа в пределы крепостного района. При этих условиях и при сосредоточении в городе Инструкторской школы, гардемарин, Артиллерийского училища и полусомнительного для меня иррегулярного полка Патиашвили[1996], мы могли очистить город от всего опасного и подозрительного и сохранить власть и порядок. Иначе с нашим активом и в обстановке вооруженных беспорядков внутри города нам с ними не справиться; это было доказано еще в октябре 1905 года.
Решили мобилизовать все[х] офицеров и сформировать офицерские роты; уверяют, что здесь находится несколько тысяч офицеров. Розанов, кроме того, рассчитывает на помощь правых организаций, что, несомненно, сплошная утопия; не думаю также, чтобы получилось что-нибудь солидное из офицерских рот, т. к. для их пополнения нет или, во всяком случае, очень мало подходящих элементов; огромное большинство нестроевых, административных, крепко окопавшихся здесь во время войны и не тронувшихся никуда даже тогда, когда началась война с красными.
Когда Волков ехал в Омск с[о] своей организацией, то жаловался мне на инерцию и отсутствие патриотизма владивостокских офицерских контингентов и с горестью говорил, что после его отъезда там не найдется и нескольких десятков, способных за ним последовать. Того же мнения и Кондрашев, а те образчики, которых я здесь видел и вижу, не дают никаких оснований для самомалейшего оптимизма.
Розанов пытается сохранить внешнее спокойствие, но, несомненно, понимает собственное бессилие. Удивительней всех Вериго, он является на все собрания, держит себя беззаботно, как будто бы все это его не интересует и не касается, и что на все у него есть собственное мнение и собственное решение, составляющие его личное дело и способные разрешить все благополучно и самостоятельно. Думаю, что все его расчеты на прибытие Калмыкова и двух полков из Забайкалья, которые давно уже обещаны, но что-то до сих [пор] не являются (какие это полки, держится в секрете, но, зная состав семеновских войск, я не представляю себе, что он может сюда послать; почти невероятно, чтобы это были полки унгерновской дивизии).
К вечеру выяснилось, что самое большее, на что мы можем рассчитывать по части мобилизации офицеров, – это человек 600–700 и по большей части весьма сомнительного боевого значения; было два собрания с очень крикливым настроением, но без каких-либо признаков подъема и воодушевления.
28 января[1997]. Видел Станишевского и очень бойкого и патриотически настроенного штабс-капитана Павлова; оба высказались очень пессимистически по поводу офицерских формирований; уже выяснилось, что резкий против них протест начался среди офицерских жен, громко кричащих против новой игры головами их мужей и заявляющих, что не допустят розанов-семеновских махинаций, которые только поссорят офицеров с «будущим правительством» и создадут для них опасности тюрьмы и расстрелов.
Выходит, что владивостокские «офицерши» уже решили нашу судьбу; опять на горизонте «mene, mene, tekel, upharsin[1998]»[1999], да еще с такого неожиданного румба. «Взвешены и найдены легкими»[2000] – обидно слышать это из подобного источника, но для моего пессимизма, да еще и после опыта омского крушения, в такой оценке есть основания и грозные предостережения.
Появились первые беженцы из Никольска; там властвуют советы и комиссары; обращение пока вежливое, как то полагается в медовые дни каждого революционного переворота. Старшие начальники арестованы, с офицеров сняли погоны. Нападение партизан произошло рано утром и явилось полной неожиданностью для никольских пацифистов, вообразивших даже сначала, что партизаны явились сдавать оружие; по слухам, защищались только офицеры Уссурийского артиллерийского дивизиона и погибли у своих орудий. Враштель с частью офицеров ушел в направлении на Гродеково, но, по последним японским сведениям, нагнан партизанами, окружен и сдался.
Как ни тяжело наше положение, но надо что-то делать. Весь день провел в движении, стараясь собрать наиболее стойкие офицерские остатки.
В общем, при штабе округа набирается офицерская рота около 100 человек, в числе которых 60 строевого типа и с бодрым настроением, есть и четыре пулемета с подготовленным составом; передал в роту небольшой запас английского обмундирования, которое подарил мне Нокс для снабжения нуждающихся офицеров (половину я отправил в Никольск для выдачи выписывающимся из тамошнего госпиталя).
Вечером узнал от Станишевского, что к Вериго приезжали офицеры из Инструкторской школы, заверили в своей преданности атаману Семенову и просили арестовать Розанова. Это уже полная неожиданность; до сих пор эта школа считалась надежнейшим оплотом твердого порядка, и Розанов всячески с ней носился. Очевидно, гнилые бациллы общего развала перебрались и на Русский остров; там, как нарочно, набрали новый состав юнкеров и, как мне говорил заместитель Крашенинникова Думбадзе, при этом проскочило немало ненадежного и шаткого элемента.