Палуба японского транспорта была сплошь завалена вещами семеновской партии, а часть оставалась еще на берегу; шла спешная погрузка, блистали новые чемоданы и дорогие сундуки. У меня лично [из] всего имущества был портфель с обоймами, а у Розанова и этого не было. Вериго и часть семеновцев были уже на транспорте. Нас разместили по каютам, задраили все люки и запретили показываться и громко разговаривать; все это только для соблюдения нейтралитета, т. к. транспорт стоит около эгершельдского маяка, а вся эта территория огорожена стенкой с воротами, охраняемыми японским караулом.
Поздно вечером на пароход пришла Валя (пешком, измученная); моя выдумка выручить крепостные штандарты (большой в 35 ф[утов] длины я собирался отправить императрице Марии Федоровне, а малый оставить себе для того, чтобы им обернули мой гроб во время отпевания) чуть-чуть не окончилась печально. Оказалось, что штабс-капитан Серых, служивший в японской разведке и уполномоченный поддерживать связь с берегом для бывших на броненосце русских офицеров, вошел уже в связь с красным штабом, и моя последняя записка на имя жены была передана им для перлюстрации.
Спасли две случайности: первая – я не написал подробностей и имени Станишевского, а вторая – красная разведка предупредила того же Станишевского, ведавшего зданием штаба крепости, что ночью будет засада для захвата лиц, вознамерившихся пробраться в кабинет коменданта, и у перепуганного насмерть Андрея Константиновича, моего верного сослуживца в течение пяти лет, хватило сил и времени сообщить об этом своей жене, которая нашла Валю и укрыла ее у себя до отправления на транспорт.
Слушая все эти подробности, пережил тяжелые минуты.
Поздно вечером семеновцы под главенством Вериго и розановские адъютанты устроили попойку; несколько человек явились ко мне в каюту с бокалами вина и с предложением к ним присоединиться. Туго натянутые нервы не выдержали, я выбил у них из руки их бокалы, крикнул: «Как вы, негодяи, смеете пьянствовать и веселиться, когда через несколько часов мы должны оставить родную землю», – и после этого свалился без сознания на пол.
Едва светало, когда японский транспорт, предшествуемый портовым ледоколом, тронулся от пристани. Сквозь полузамерзший иллюминатор я пропустил мимо себя все так знакомые мне рельефы владивостокских берегов и бухт. Потом промелькнул Скрыплевский маяк, за ним прошли в Аскольд[2037]. Начался сильный, со штормом, снег, и родная земля скрылась из вида.
«Взвешены и найдены легкими». «Горе побежденным!»
Конец
HIA. A.P. Budberg collection. Box 1. Дневник. Л. 1–127. Подлинник.
Автограф.
Приложение 13
«Опрошенный, спустившийся на аэроплане…» Документы генерал-майора ВВС М.П. Строева (Рихтера)[2038]
Гражданская война 1917–1922 гг. стала трагедией для народов нашей страны, расколола общество, отголоски ее не утихают и по сей день. Но упрощенная черно-белая картина той войны постепенно уходит в прошлое, а вместо нее, стараниями исследователей, начинает вырисовываться другая, более сложная и интересная. Одним из интереснейших явлений Гражданской войны стали массовые переходы представителей командного состава из лагеря в лагерь. Прежде всего, из Красной армии на сторону антибольшевистских сил. Чем более совершенными были технические средства для таких переходов, тем проще было бежать. Легче других это было сделать летчикам, которые по долгу службы должны были подниматься в воздух, а дальнейшие их действия никто контролировать не мог. Летчики перелетали к белым в массовом порядке, причем одним из самых скандальных случаев был перелет на сторону противника целого 9-го армейского авиаотряда 29 октября 1918 г.[2039]
Немало было случаев вынужденной посадки на вражеской территории из-за технических проблем. Один из таких эпизодов произошел 8 января 1920 г. южнее станицы Грушевской на Дону. Тогда вынужденную посадку из-за отказа двигателя совершил «Фарман-30» начальника авиагруппы особого назначения Южного фронта (вскоре влита в состав 1-й Конной армии) и временно исполняющего должность начальника воздушного флота 1-й Конной армии М.П. Строева (Рихтера) и И.П. Шурыгина, летавших на разведку в район Ростова-на-Дону. Пилотировал самолет Шурыгин, а Строев был наблюдателем. В этот день красные штурмовали Ростов. Летчики старались дотянуть до своих, но не получилось. Узнав, что находится на территории белых, Строев попытался уничтожить аэроплан, что является доказательством вынужденного характера посадки. На фоне разгрома белых трудно поверить в добровольность его перелета. Пленение белыми бывшего офицера, добросовестно служившего большевикам, было чревато самыми печальными последствиями для пленного. Однако в дальнейшем Строев и нашедшиеся в руководстве ВСЮР его товарищи по прежней службе старались представить перелет в глазах белых как добровольный. Об этом даже сообщалось по радио, которое перехватили красные (впрочем, текст перехвата сопровождался пометкой: «Может быть провокацией»)[2040]. Никаких значимых документов у Строева с собой не было. Важные документы об авиации 1-й Конной армии попали к белым позднее, когда в феврале 1920 г. они ворвались в Ростов-на-Дону и захватили там управление авиации 1-й Конной армии.
Суровое отношение к пленным из бывших офицеров обычно не распространялось на личные взаимоотношения между бывшими однокашниками по академии. Интересно свидетельство военного журналиста А.А. Валентинова, по словам которого «опустился он (Строев. – А.Г.) под Тихорецкой в наше расположение, несомненно, по ошибке, так как наши акции в те дни с неудержимой быстротой катились уже к Новороссийску, и никаких надежд на исправление дел у Строева быть не могло. Да и он сам не скрывал происшедшей ошибки. Несмотря на это, когда его привели в поезд ставки и ввели в вагон оперативного отделения, некоторые офицеры генштаба (коллеги, кажется, по выпуску) встретили его оживленными восклицаниями, а капитан Г. даже бросился ему на шею. Делу был придан такой вид, будто Строев опустился к нам нарочно. Ротмистр князь К. (офицер для поручений при генерале Деникине), ошеломленный происшедшим, допустил несколько очень резких выражений по адресу генштаба. Об инциденте доложили генералу Деникину, указав, что Строев опустился нарочно. Генерал Деникин тотчас же уволил 70-летнего князя К. без прошения. Позже вина Строева была доказана»[2041]. В итоге Строева белые осудили на бессрочную каторгу и долгое время держали в тюрьме Екатеринодара, откуда он был выпущен местным большевистским подпольем вместе с другими политзаключенными за день до взятия города красными 17 марта 1920 г. 1 апреля он уже вернулся на прежнее место службы, но в сентябре 1920 г. был отстранен от должности и даже лишен звания «красный летчик-наблюдатель» по несоответствию, «как интриган, не изживший замашек “царского генштабиста”»[2042].
Биография Михаила Павловича Строева (Рихтера) довольно интересна. Он родился 8 ноября 1887 г. в Киеве, в семье надворного советника (в советское время писал, что был сыном почтового служащего[2043]). Это был высоко образованный для своего времени человек. Строев окончил 1-ю Киевскую гимназию (1905), 1-й курс математического отделения Киевского университета Св. Владимира (1906), Киевское военное училище (1908, окончил первым, с занесением имени на мраморную доску) и Николаевскую военную академию (1914). Владел французским, немецким, польским и украинским языками. В старой армии дослужился до чина капитана, участвовал в Первой мировой войне. 28 мая 1915 г. ему было Высочайше разрешено сменить немецкую фамилию Рихтер на Строев. Во время Первой мировой войны Строев был прикомандирован к 9-му корпусному авиаотряду в качестве наблюдателя. Так началась его служба в авиации. Как офицер-генштабист он мог быть весьма полезен на этом поприще. Позднее он находился при штабе 9-й армии для организации воздушной разведки и производства полетов в качестве наблюдателя. За бой 21 апреля 1915 г., в котором Строев командовал пулеметами (одним управлял лично) при штурме высоты 958 – горы Маковка, он был награжден Георгиевским оружием[2044]. 11–12 сентября 1915 г. обер-офицер для поручений при штабе XVIII армейского корпуса Строев отличился в ходе воздушных разведок, которые проводил под сильным артиллерийским огнем противника. Благодаря Строеву было установлено расположение частей и резервов противника, на основании чего началась операция, завершившаяся взятием части неприятельской позиции[2045]. 14 августа 1916 г. Строев был командирован в распоряжение заведующего авиацией и воздухоплаванием великого князя Александра Михайловича. С 6 января 1917 г. состоял исполняющим должность штаб-офицера для поручений при Полевом генерал-инспекторе Военно-Воздушного Флота. В ноябре – декабре 1917 г. возглавил авиаотдел Полевого управления авиации и воздухоплавания Ставки. С декабря 1917 г. был членом Всероссийской авиационной коллегии. В 1918 г. Строев добровольно пошел на службу в Красную армию, участвовал в организации воздушной обороны Петрограда от немцев в феврале – марте 1918 г. Желая быть в курсе развития военной мысли, Строев в 1918 г. прошел подготовку в школе авиации военного времени Московского общества воздухоплавания в качестве военного летчика на аппарате «Фарман-20», однако звание «военный летчик» так и не получил. Тем не менее авиация стала его специальностью на всю жизнь. В Гражданскую войну он занимал ответственный пост помощника начальника Полевого управления авиации и воздухоплавания при Полевом штабе РВСР, участвовал в боях против конницы К.К. Мамантова и А.Г. Шкуро, действовавшей в советских тылах. В 1918–1919 гг. дважды встречался и беседовал с В.И. Лениным, в том числе весной 1919 г. по вопросу об организации воздушной связи с Венгерской советской республикой.