Самой же главной причиной успеха большевиков, по словам Строева, являются промахи их противников: а) возвращение земли помещикам, о котором стало сразу известно всему крестьянству, являющемуся подавляющей массой Красной армии; б) грабежи и насилия добровольцев, заставляющих население выбирать из двух зол меньшее (большевиков); в) быстрое растворение сравнительно небольших кадров добровольцев в огромной массе мобилизованных, на настроениях которых решение аграрного вопроса и должно было, прежде всего, сказаться.
VIII. Роль Германии в Советской России. Ни одного красноармейца с винтовкой и каской Строев в Красной армии не видел. Офицеров германского Генерального штаба в Красной армии, по его словам, нет[2084]. Немецких войск, присланных из Германии, также нет. Есть интернациональные бригады, составленные из военнопленных немцев – чисто идейных большевиков, для которых чужды интересы своего. Что же касается разрушения, происходящего[2085] в настоящее время, русской промышленности, то это обстоятельство весьма удовлетворяет немцев, так как их мечта в будущем экономически поработить Россию, и в этом отношении немцы работают вовсю. Вся их энергия, по словам Строева, затраченная в Прибалтике, заключается в том, чтобы к моменту восстановления в России, она (видимо, Германия. – А.Г.) хотя бы небольшим кусочком земли непосредственно граничила бы с Россией.
IX. Общее заключение о военных действиях на Южном фронте в данное время. По мнению Строева: 1) красные остановились на линии Дона с целью подтянуть свои тылы. 2) Если подтвердится переброска новых сил на царицынское направление, то со стороны красных следует ожидать двойного удара в общем направлении на ст. Тихорецкая с задачей – открыть дальнейшую дорогу на Баку. 3) Вопрос боевых действий против красных сводится к тому, чтобы, прежде всего, нанести поражение сравнительно небольшому числу отборных частей противника (конная армия Буденного), не обращая особого внимания на остальные войска, даже в случае частичного их успеха.
Х. Доклад политического характера, составленный на основании показаний Строева, будет представлен дополнительно.
П[одлинный] п[одписал] за начальника разведывательного отделения полковник Дрон
подпоручик Никольский
HIA. P.A. Koussonsky collection. Box 10. Folder 42. Подлинник.
Машинопись.
Документ 2. Автобиография М. П. Строева (Рихтера).
24 апреля 1948 г.
Копия
Автобиография
Отец мой – из мещан, 14 лет начал службу телеграфистом и, постепенно поднимаясь по служебной лестнице, кончил начальником почтовой конторы. Закончил он только двухклассное училище, но был грамотным человеком; отлично знал языки, поскольку дед его по отцу был выходцем из Саксонии, бабка – полька, а мать – француженка. Сам он считал себя русским, по-русски говорил безукоризненно, по религии – православный. Мать русская; дед мой по матери, видимо, происходил из помещичьей семьи, в период восстания декабристов был забрит в солдаты, с лишением прав. Отпущен он был с военной службы только при Александре II и то – в звании ефрейтора. Фамилия отца была Рихтер; поскольку она не соответствовала фактическому положению дела, еще в 1912 году было возбуждено ходатайство о перемене фамилии, удовлетворенное только после начала Первой мировой войны.
Учебу я начал в духовном училище и продолжал в семинарии; учился отлично, но, почувствовав отвращение к богословию и философии, ушел из 4 класса дух[овной] семинарии и через 5 месяцев сдал экстерном на аттестат зрелости при 1-й Киевской гимназии. Успешность подготовки (более половины пятерок на экзаменах), особенно по математике, привела меня на математическое отделение физ[ико-]матем[атического] факультета Киевского университета. Пребывание в университете (1905–1906 гг.) было периодом моего политического развития. Я включился в движение революционно настроенной молодежи в армию и поступил в Киевское военное училище. В училище вскоре попался (на пустяке) и удержался только благодаря начальнику его, боевому генералу [Л.И.] Коссовичу, которого как раз в это время увольняли за либерализм. О продолжении агитационной работы в дальнейшем не могло быть и речи, я втянулся в военное дело и полюбил его, сохраняя революционные традиции до нового подъема.
Предвидя войну с Германией и будучи воспитан русскою прогрессивною литературою в духе нелюбви к немецким культуртрегерам, усиленно готовился к войне, закончив первым и военное училище, и Военную академию (с Лееровскою премией и принятием к изданию дипломной работы). После окончания академии (в мае 1914 года) взял вакансию в штаб войск гвардии и Петербургского военного округа, работа в котором вскоре была оборвана начавшейся войной.
Штабную работу на фронте (по оперативной части и связи) совмещал с боевыми полетами в качестве наблюдателя в отрядах [П.Н.] Нестерова (XI корпус[н]ом), [А.С.] Воротникова (IX корпус[н]ом) и [С.А.] Бойно-Родзевича (XVIII[2086] корп[усном]). Используя каждую возможность, непосредственно участвовал в боевой работе всех родов войск, кроме танков, которых тогда не было; несколько раз участвовал в атаках, в разных условиях обстановки. В период службы в штабах пехотных дивизий, когда поездки на аэродром были затруднены, я много поработал с воздухоплавателями и был одним из пионеров фотограмметрического дела. За первые 14 месяцев войны получил все боевые награды, какие только мог получить молодой офицер, в том числе офицерского «Георгия» (4-й степени) и дважды – Георгиевское («золотое») оружие (случай исключительный, так как Георгиевское оружие, присуждавшееся, как и орден Георгия, специально собиравшеюся георгиевскою думою, можно было получить только один раз, произошло это в связи с переходом из одной армии в другую и представлением к награде за боевую работу в новой армии прежде, чем собиралась дума в старой армии).
Осенью 1916 года, будучи переутомлен и контужен во время Брусиловского наступления, подлежал эвакуации для лечения, но подал ходатайство о назначении преподавателем в только что организованную [военную] школу летчиков-наблюдателей в Киеве. Вместо этого получил от тогдашнего «полевого генерал-инспектора авиации» (б[ывший] великий князь Александр Михайлович) предложение – занять у него должность штаб-офицера Генштаба. Фактически это была должность начальника штаба, которую я и исполнял затем до декабря 1917 года под разными штатными названиями (генерал для поручений, начальник авиационного отдела в Полевом управлении авиации и воздухоплавания). Свой первый педагогический опыт в школе летнабов я все-таки осуществил в конце 1916 года и начале 1917 г. – в порядке совместительства.
После февральского переворота был крепким оборонцем, изыскивая новые формы управления армией и авиацией. Был одним из тех активных работников центра, которые на фоне общего разложения армий и упадка снабжения самолетами сумел[и] в 1917 году поднять боеработу русской авиации в борьбе с немецким империализмом более чем на 20 %. В частности, я был одним из организаторов и участников 1-го Всероссийского авиасъезда, собранного вопреки запрещению Керенского и Ставки и вынесшего много полезных постановлений по упорядочению организации и работы авиации, ее школ, снабжения и «промышленности». Открыто выступал против «офицерского союза» и сыграл немалую роль в борьбе с корниловским путчем, доказывая офицерам безнадежность бунта и организуя подпольным методом сопротивление солдатских масс в самом Могилеве; делалось это вне связи с большевиками, организация которых в Могилеве отсутствовала в связи с особым вниманием, уделенным борьбе с большевизмом контрреволюционным офицерством (не без участия, конечно, комиссаров Временного правительства при Ставке). В результате подвергся бойкоту со стороны большей части офицеров Ставки и мелким служебным ограничениям вроде задержки присвоения очередного военного звания (по этой причине, а также потому, что на генштабистов не распространялось правило об ускоренном присвоении званий за боевые полеты, я кончил Первую мировую войну капитаном, занимая должность с правами начальника дивизии).
После Октябрьского переворота я стал оборонцем в квадрате и, продолжая оставаться на старой должности в Могилеве, провел некоторые меры, облегчившие в дальнейшем спасение значительной части фронтового авиаимущества и начальное строительство красного воздушного флота; в частности, большую роль сыграла директива о стягивании авиасредств к фронтовым авиапаркам, бывшим опорными точками большевизма в старой авиации. При первой возможности установил связь с петроградскими организациями воздушного флота и в декабре 1917 года был назначен членом организуемой «Всероссийской коллегии по управлению воздушным флотом республики». Предыдущая служба в Полевом управлении авиации и воздухоплавания дала мне школу работы в общегосударственном масштабе, уроки которой были успешно использованы после Октября, с учетом новых задач и новой обстановки. Поскольку в то время почти все крупные специалисты воздухофлота саботировали, а новые работники были неопытны, мне пришлось лично провести напряженную работу в центре по начальному строительству Красной авиации – начиная от радикальной реорганизации «Главвоздухфлота» и кончая составлением первого советского наставления по боевому применению авиации. Основные организационные установки по этой работе я получил лично от товарища Ленина. В дальнейшем мне пришлось вести борьбу с мелкобуржуазною группировкою авиаработников, связавшейся с Троцким и потерявшей влияние на дела воздухфлота только после партийной чистки 1922 г. Перестав играть ведущую роль в руководящем аппарате авиации, я в дальнейшем чередовал боеработу на фронтах Гражданской войны с работою в центре. Первое назначение на фронт – в Царицын – было оформлено в июле 1918 года[2087]