[433]. Из Бердичева через двое суток его перевели в Лукьяновскую тюрьму Киева, где пришлось сдать шашку, причем всерьез обсуждалось, арестован ли Егорьев или же взят в плен. С занятием Киева красными в конце января Егорьеву удалось освободиться, причем, как он вспоминал, «у Крыленко я застал т.т. Подвойского и Дыбенко и, указав, что я не украинец и обещав, что в случае опасности для Москвы я, как москвич родом, готов стать на ее защиту, просил отпустить меня к моей Особой армии, командармом которой продолжал считать себя. Просьба эта была уважена…»[434]
В 1918 г. на территории гетманской Украины, по сути находившейся под германским протекторатом, оказались тысячи офицеров старой армии. Многие из них пошли служить в гетманскую армию. Фактически Украина тогда была наиболее спокойным местом на охваченных Гражданской войной землях бывшей Российской империи. К тому же по отношению к Центральной России это было наиболее близкий в территориальном и культурном плане регион. Здесь сохранялся русский язык, а военная служба по своим принципам была очень похожа на дореволюционную.
По этим причинам масса офицеров решила перебраться сюда, спасаясь от красного террора и втягивания в Гражданскую войну. Как правило, офицеры были настроены антибольшевистски, но отнюдь не в украинском, а, скорее, в русском имперском духе. Как справедливо отметил современный украинский исследователь М.А. Ковальчук, «для многих кадровых офицеров служба в армии Украинской Державы была лишь вынужденным этапом в борьбе за “возрождение России”»[435]. Единственная оговорка – эта борьба для русского офицерства не заключалась в кавычки.
По свидетельству украинского генерала и бывшего офицера русской армии А.И. Удовиченко, в это время «как в государственный, так и в военный аппарат было собрано для работы немало людей, которые в силу своих русофильских тенденций смотрели на Украину как на плацдарм для формирования антибольшевистских сил»[436]. Тот факт, что большинство офицеров, служивших на Украине при гетмане Скоропадском, были враждебно настроены по отношению к украинской национальной идее, признают и сами украинские авторы[437].
Полковник Б.И. Бучинский писал генералу А.И. Деникину 23 июля 1922 г.: «С огромным интересом прочел I том Ваших “Очерков” и еще раз пережил ту горечь и боль, которую пережили все любящие свою Родину люди, когда на наших глазах разваливалась армия и гибла Россия. К сожалению, в 18 и 19 годах, когда была полная возможность избавить Россию от большевизма и дать ей национальное правительство, дело наше провалилось. Интересно, как Вы объясните это в Вашем труде. Я полагаю, что несчастье все в том, что большинство преследовало свои личные цели мелкого карьеризма[438] и благополучия, совершенно не заботясь об интересах страны. Достаточно вспомнить[439], что большинство офицеров Ген. штаба, старших начальников и чиновников явились к нам только после крушения гетманства, потеряв там свое жалование»[440]. Таким образом, по мнению одного из штаб-офицеров Генерального штаба, которое, скорее всего, разделял и сам Деникин, подчеркнувший наиболее острый фрагмент этого письма, в гетманской армии офицеры задерживались из-за жалованья и карьерных соображений.
При увольнении летом 1918 г. офицеров военного времени из гетманской армии с предоставлением им права доучиваться в военных училищах, многие из уволенных пополнили ряды противников режима, поддержав народных вожаков С.В. Петлюру и Н.И. Махно[441].
После падения режима гетмана Скоропадского из украинской армии бежали тысячи бывших офицеров русской армии, которым было не по пути с пришедшими на смену Скоропадскому радикальными украинскими националистами из Директории. Тем более что Директория была ответственна за расстрелы офицеров в Киеве и гонения на офицерство. Численность офицерского корпуса сократилась примерно вдвое. Даже начальник украинского Генерального штаба подполковник (с 31 октября 1918 г. – полковник) А.В. Сливинский (Слива) после крушения гетманской власти оказался в Одессе, был зарегистрирован у красных, а затем перешел к белым[442]. В белых армиях отношение к офицерам, пошедшим по пути национализации, было отрицательным (хотя и не столь нетерпимым, как к красным), при попадании к белым такие офицеры подлежали военно-полевому суду.
В то же время служба в национальных армиях предполагала ряд условий, шедших вразрез с традиционными взглядами русских офицеров. К примеру, признаком лояльности офицера петлюровскому (в меньшей степени гетманскому) руководству являлось отсутствие с его стороны контактов с какими бы то ни было организациями или частными лицами, устойчиво ассоциировавшимися с Россией, неиспользование русского языка в устной или письменной речи, презрительное отношение к «москалям» (как во многих украинских документах того времени именовались русские). В Украинской галицийской армии выходцы из старой русской армии должны были служить вместе со своими недавними врагами – австрийцами, поскольку кадровые офицеры бывшей австро-венгерской армии составляли основу старшего и высшего командного состава галицийских войск. Только младший и средний комсостав был представлен украинцами и галичанами.
Офицерами, действительно связавшими свою судьбу с украинским национальным движением, могут считаться лишь те, кто находился в украинских войсках на протяжении всей Гражданской войны. Разумеется, таких было гораздо меньше, чем прослуживших в украинских армиях какой-то период войны. Например, среди выпускников академии Генерального штаба таких было только 10 %, в том числе знаковые для украинского национального движения фигуры генералов В.Н. Петрова, А.И. Удовиченко и некоторых других. Как правило, эти люди, сделавшие в украинских формированиях неплохую карьеру, являлись махровыми националистами и русофобами. Например, на страницах своих мемуаров генерал Удовиченко писал о белых и красных «москалях», порабощавших Украину[443]. Точно так же рассуждал и бывший начальник Генштаба УНР генерал Петров, потомок шведов и норвежцев, любивший для подчеркивания своей «щирости» ходить в украинской «вышиванке».
Интересны рассуждения служившего в украинских войсках генерала русской армии Г.Е. Янушевского о различных категориях украинских офицеров. Офицеры военного времени из бывших унтер-офицеров, по мнению Янушевского, были одной из наиболее ценных составляющих украинского офицерства. «Эта категория старшин[444], по крайней мере, знала низшую, ремесленную сторону военного дела»[445]. Янушевский считал, что с грехом пополам они могли быть младшими офицерами и даже сотенными командирами. Генерала больше всего возмущало самомнение этих лиц, которые, несмотря на отсутствие должного образования, претендовали на посты в армейском руководстве, а некоторые даже дослужились до генеральских чинов. Другой категорией украинского офицерства военного времени была учащаяся молодежь. Как правило, это были националисты-романтики, увлеченные борьбой за Украину. Большинство же офицеров из повстанческих «отоманов» и «отоманчиков» никакого образования не имели. Их основным занятием был грабеж, при этом такие командиры гордились тем, что они «щирые» (искренние) и «певные» (надежные), поскольку умели говорить на «ридной мове». Не случайно головного атамана С.В. Петлюру украинские офицеры неофициально именовали «уголовным атаманом»[446]. Янушевский резюмировал: «В те времена разговор на каком-нибудь ином языке, кроме украинского, считался вполне достаточным основанием для изгнания из армии без всякого разговора образованных старшин как “непевных”»[447].
Уровень подготовки украинских офицеров ярко демонстрирует интереснейший доклад от 20 мая 1919 г. командующего Северной группой армии УНР полковника В.И. Желиховского головному атаману и наказному атаману о состоянии войск группы. В докладе отмечалось, что новые работники штаба группы не были знакомы с функциями штабного аппарата[448]. «В самом штабе Северной группы пришлось встретить[449], как уже и раньше отмечено, аппарат расстроенный, многие из офицеров, за исключением оперативного отдела, оказались мало подготовленными к своей работе; например, управление дежурного генерала не могло составить точной и приведенной в систему ведомости состава войсковых частей, штабов и инстанций, входящих в состав группы. В результате пришлось отчислить от должности дежурного генерала полковника Ластовского и назначить взамен его, а также кое-кого из офицеров – офицеров из состава штаба Отдельного пограничного корпуса. В штабе группы работа, по-видимому, не имела характера систематически точно налаженного часового механизма, каковою она должна быть на самом деле, чтобы действительно быть продуктивной. Раньше все делалось, очевидно, между прочим, походя, и большинство распоряжений отдавались писались самолично бывшим начальником штаба, генералом Агапеевым, который, благодаря этому, один был в курсе всех дел и вполне ориентирован, а остальные чины штаба – в очень малой степени»[450]. По мнению Желиховского, «офицерский состав в частях в общем стоит далеко не на должной высоте… были случаи, когда офицеры первыми покидали порученные им боевые участки, когда под их влиянием козаки отказывались идти на позицию… Особенно трудно стоит вопрос с[о] старшим командным составом на ответственных должностях – командиров полков и начальников дивизий… Очень тяжело стоит вопрос с офицерами Генерального штаба: в