[793]. Генерал Дитерихс от решения военных вопросов долгое время был фактически отстранен и всю первую половину 1919 г. по поручению адмирала Колчака занимался расследованием убийства царской семьи, что могло быть с таким же успехом поручено гражданскому чиновнику. В.О. Каппель с января по начало мая 1919 г. также не участвовал в боевых операциях, занимаясь формированием своего корпуса в тылу.
Командующие всех трех основных армий Колчака были подобраны крайне неудачно. Во главе Сибирской армии был поставлен 28-летний плохо управляемый авантюрист Р. Гайда, с кругозором австрийского фельдшера, более других колчаковских генералов способствовавший своими действиями срыву весеннего наступления. В июле 1919 г. из-за конфликта со Ставкой Гайда был отстранен от должности и уволен из армии, а позднее даже лишен генеральского чина. Западную армию возглавлял генерал М.В. Ханжин – опытный офицер, но артиллерист по специальности, при том, что командарм должен был решать не только узко технические вопросы артиллерийского дела. Командующий Отдельной Оренбургской армией атаман А.И. Дутов был скорее политиком, чем полководцем, поэтому значительную часть времени в первой половине 1919 г. его замещал начальник штаба генерал-майор А.Н. Вагин, на другие руководящие должности в казачьих частях выдвигались почти исключительно казаки по происхождению, иногда вопреки профессиональной пригодности кандидата.
Сам адмирал Колчак как моряк плохо разбирался в сухопутной тактике и стратегии, вследствие чего в своих решениях был вынужден полагаться на штаб во главе с Лебедевым, и одной лишь общей военной культуры[794] Колчаку для успешного руководства оказалось явно недостаточно. Как отмечал генерал-лейтенант А.П. Будберг, «военного дела он не знает совершенно, даже хуже, ибо схватил только общие места и приобрел кое-какие теоретические сведения, дающие видимость знания, но крайне опасные в практическом применении»[795]. Ни Лебедев, ни Колчак, в отличие от противостоявших им советских военных специалистов, не имели опыта управления крупными силами в Гражданскую войну. Существует точка зрения, что Колчак намеренно выдвигал Лебедева, поскольку на его фоне не так заметно было непонимание самим адмиралом основ сухопутной войны[796].
По оценке Будберга, не имевший своего мнения по ряду ключевых вопросов Колчак был «больным идеалистом», «беспомощной игрушкой в руках тех, которые приобрели его доверие и овладели его волею»[797], «это мягкий воск, из которого можно лепить все что угодно; горе в том, что присяжные и доверенные лепщики очень плохи»[798]. Между тем так называемые вундеркинды, оказавшиеся в военном руководстве белой Сибири и сумевшие подчинить своему влиянию Колчака, фатально недооценивали противника и его возможности.
Генерал Д.В. Филатьев писал 16 августа 1919 г. А.И. Гучкову о положении колчаковских войск: «Генералов и офицеров там нет, руководители – зеленая молодежь, главнок[омандующи]й Дит[е]рихс отличается, как Макдональд, поразительной незадачливостью во всех своих делах. Стратегия же и тактика и администрация не прощают забвения своих законов»[799].
Характерным проявлением отсутствия гибкости мышления колчаковского командного состава является история бывшего командира 2-й бригады 35-й стрелковой дивизии РККА полковника В.В. Котомина, перешедшего к белым на Восточном фронте летом 1919 г. Котомин подготовил для белых подробный доклад о состоянии Красной армии. Однако в колчаковском лагере важные свидетельства перебежчика о колоссальных успехах военного строительства в Советской России, установлении там более строгой дисциплины, чем у белых, не были приняты всерьез и даже вызвали скандал, а сам Котомин приобрел репутацию большевика, хотя искренне желал победы белым. Для сравнения, доклад Котомина, позднее захваченный частями Красной армии, привлек к себе самое пристальное внимание высшего военно-политического руководства Советской России, в том числе В.И. Ленина, Л.Д. Троцкого, Ф.Э. Дзержинского. Неудивительно, что победа осталась за теми лидерами, которые продемонстрировали бо輖льшую дальновидность и готовность прислушиваться к разумной критике[800]. Аналогичный доклад с тем же результатом представил полковник-генштабист Г.И. Клерже на рубеже 1918–1919 гг.[801]
Планирование наступления и стратегия Колчака
Существует прямая взаимосвязь между низким уровнем квалификации колчаковских полководцев, отсутствием у белых продуманного плана операции и примитивизмом их стратегического планирования. Совещание командующих армиями, их начальников штабов и адмирала А.В. Колчака 11 февраля 1919 г. в Челябинске, когда решался принципиальный вопрос о наступлении, было откровенным фарсом.
Не приехавший на совещание Лебедев давно уже принял свой собственный план, который Колчак должен был заставить принять всех командующих армиями, а последние имели свои планы действий и руководствовались ими без должной координации с соседями[802]. О легкомыслии сибирских стратегов в вопросах военного планирования писали генералы А.П. Будберг и М.А. Иностранцев[803]. Когда на фронте Западной армии начались неудачи, командующий Сибирской армией и его штаб вместо оказания немедленной поддержки явно и недальновидно радовались неудаче своего соседа слева[804]. Очень скоро красные перебросили часть освободившихся при разгроме Западной армии войск против Сибирской армии, командарм которой повторил печальную судьбу предшественника.
До сих пор был до конца не ясен вопрос о направлении главного удара белых. Весной 1919 г. он мог быть нанесен в двух направлениях: 1) Казань – Вятка – Котлас на соединение с войсками Северного фронта генерала Е.К. Миллера и союзниками и 2) Самара (Саратов) – Царицын на соединение с войсками генерала А.И. Деникина, действовавшими на Юге России. Концентрация значительных сил в выпестованной белым командованием Западной армии и оперативная переписка[805], а также простейшая логика свидетельствуют в пользу главного удара в центре фронта – вдоль линии Самаро-Златоустовской железной дороги на уфимском направлении, являвшемся наиболее важным и перспективным, позволявшем кратчайшим путем выйти на соединение с Деникиным[806]. Свидетельствуют об этом и прямые указания Колчака в начале наступления, когда он распорядился «подтвердить, что в предстоящих операциях главный удар возложен на Западную армию, в целях овладения уфимским районом, почему командармам Сибирской и Оренбургской принять все меры к способствованию Западной армии выполнить поставленную задачу ей и свои действия согласовать с ней»[807].
Тем не менее по разным причинам сконцентрировать все первоначально намеченные для нанесения удара войска в Западной армии, не растягивая их по фронту, и скоординировать наступление с соседними армейскими объединениями не удалось[808]. Правофланговая Сибирская армия была почти столь же мощной по своему составу, как и Западная, а ее действия в значительной степени были связаны именно с северным направлением наступления на соединение с союзниками в районе Архангельска. Сторонником этого пути был сам командарм генерал Р. Гайда, не скрывавший своих взглядов на этот счет даже от гражданских[809]. Белые военачальники свидетельствовали, что из Сибирской армии всегда можно было взять одну-две дивизии[810], а попытки Гайды действовать самостоятельно в северном направлении вместо поддержки наступления Западной армии ударами на Сарапул и Казань являлись серьезной стратегической ошибкой, сказавшейся на итогах операции. На этот существенный промах противника обратил внимание в своих неопубликованных мемуарах советский главнокомандующий И.И. Вацетис[811].
Не случайно еще 14 февраля 1919 г., до начала наступления, Деникин писал Колчаку: «Жаль, что главные силы сибирских войск, по-видимому, направлены на север. Соединенная операция на Саратов дала бы огромные преимущества: освобождение Уральской и Оренбургской областей, изоляцию Астрахани и Туркестана. И главное – возможность прямой, непосредственной связи Востока и Юга, которая привела бы к полному объединению всех здоровых сил России и к государственной работе в общерусском масштабе»[812].
Белые стратеги подробно расписывали преимущества именно южного варианта, отмечая важность создания общего фронта с Деникиным, освобождения казачьих областей и других территорий с антибольшевистски настроенным населением (немецкие колонисты, поволжские крестьяне), захвата зерновых районов и районов угле- и нефтедобычи, а также Волги как важной коммуникационной линии, позволявшей осуществлять транспортировку этих ресурсов[813].
Конечно, при этом неизбежно растягивались коммуникации Колчака, что до соединения с Деникиным могло привести к неудаче, но армия выходила в более развитый район, обладавший более густой, чем восточнее, железнодорожной сетью, к тому же сокращался белый фронт и высвобождались резервы. Впрочем, до координации с белым Югом дело так и не дошло, поскольку наступления двух белых фронтов развивались в противофазе. Крупные успехи Деникина начались уже после того, как колчаковское наступление захлебнулось. Советский главком И.И. Вацетис вспоминал: «Предметом действий для всех контрреволюционных фронтов являлась Москва, куда все они устремились разными способами. Был ли общий план действий у Колчака, Деникина, Миллера? Едва ли. Мы знаем, что проект общего плана был выдвинут Деникиным и Колчаком, но он не выполнялся ни тем, ни другим, каждый действовал по-своему»