Командующий VI Уральским армейским корпусом генерал-майор Н.Т. Сукин 3 мая 1919 г. писал командующему Западной армией генералу от артиллерии М.В. Ханжину: «Беспрерывные марши по невероятно трудным дорогам, без дневок и ежедневные бои последних двух недель без отдыха, без обозов, голод, отсутствие обмундирования (много людей буквально босых, в рваных теплых… пропуск…[934] без шинелей) – вот причины, которые окончательно могут погубить молодые кадры дивизий, люди шатаются от усталости и от бессонных ночей и боевая упругость их окончательно надломлена. Прошу отвести дивизии в резерв для приведения их в порядок»[935]. Именно генерал Сукин, доведенный до отчаяния сложившейся ситуацией, не постеснялся выставить перед прибывшим в Уфу вскоре после ее взятия Колчаком босой почетный караул[936]. Сукин в отчаянии писал: «Нет даже хлеба»[937]. Генерал Пепеляев отмечал, что «район военных действий выеден дотла, тыл богат бесконечно, но транспорт таков, что с ним, в его настоящем положении, воевать нельзя»[938]. Порой не хватало самого необходимого. В частности, в июле 1919 г. во II Уфимском армейском корпусе не имелось кипятильников, что вело к желудочно-кишечным заболеваниям личного состава[939].
По мнению генерала Бангерского, «взятие Уфы давало возможность образовать прочный тыл, пополнить войска мобилизованными, снабдиться обозом и вот теперь в начале мая начать наступление крупными силами, подтянув корпус г[енерала] Каппеля и сформировав еще новые войска»[940]. Но этого сделано не было – у белых не имелось возможности сделать передышку в Уфе, а наличных ресурсов для похода на большевистский центр оказалось недостаточно.
Колчаковский тыл
Венцом чудовищного состояния колчаковской военной машины был тыл, который белыми контролировался очень слабо. Во многих местах царили произвол и беззаконие как со стороны властей, так и со стороны их противников. Капитан Г.С. Думбадзе, направленный по окончании ускоренного курса Военной академии в Красноярск – один из крупных центров Сибири, – вспоминал: «Прибыв в Красноярск, я впервые увидел огненное пламя партизанщины, охватившее всю губернию. Хождение по улицам Красноярска было сопряжено с большим риском. Банды красных и отдельные большевики под видом правительственных военнослужащих убивали офицеров, пользуясь покровом ночи. Никто не был уверен, кем он остановлен для проверки документов: настоящим законным патрулем или маскированными красными террористами. Поджигание складов и магазинов, перерезывание телефонных проводов и многие другие виды саботажа происходили буквально каждые сутки. Свет в домах не зажигался или окна завешивались темной материей, иначе ручная граната бросалась на свет в квартиры. Я помню, как мне приходилось ходить по улицам ночью, держа в кармане заряженный браунинг. Все это было буквально в сердце белой Сибири»[941].
Вся Енисейская губерния и часть Иркутской были охвачены партизанским движением, приковавшим к себе значительные силы белых и постоянно ставившим под угрозу снабжение Восточного фронта по Транссибу. В мае 1919 г. партизаны систематически ежедневно разбирали пути (иногда на значительном расстоянии), что приводило к длительным срывам движения поездов (например, в ночь на 8 мая в результате диверсии железнодорожное сообщение было прервано на две недели), сжигали мосты, обстреливали поезда, совершали их крушения, перерезали телеграфные провода, терроризировали железнодорожников. На каждые 10 дней к началу июня приходилось 11 крушений, из-за чего восточнее Красноярска скопилось более 140 составов с боеприпасами и снабжением, которые были бы совсем не лишними на фронте[942]. Однако на железной дороге царил беспорядок и без дополнительного вмешательства партизан. В итоге проблема со снабжением в начале 1919 г. стала предметом практически каждодневного обсуждения в штабе Западной армии.
Думбадзе писал: «Нет точной мерки для определения страшного морального, политического и материального ущерба, причиненного нам партизанами. Я всегда буду при своем мнении, что дела в Енисейской губернии были ножом в спину Сибирской армии. Советский генерал Огородников… говорит, что белые проиграли в Сибири без всяких стратегических поражений от Красной армии[943], а причина их гибели была в беспорядках в тылу. Имея опыт на этом вооруженном тылу, я не могу не согласиться с тем, что говорит Огородников»[944]. Восстаниями были охвачены уезды Тургайской и Акмолинской областей, Алтайской и Томской губерний. На их подавлениях использовались тысячи солдат, которые при иных обстоятельствах могли быть направлены на фронт. Кроме того, само по себе участие десятков тысяч боеспособных мужчин в партизанском движении наглядно свидетельствовало о провале колчаковской мобилизации в Сибири.
Небезынтересны данные о численности войск дальневосточных казачьих атаманов Г.М. Семенова, И.П. Калмыкова и И.М. Гамова. По данным на 21 февраля 1919 г. (канун весеннего наступления), у Семенова было 7500 штыков, 4500 сабель, 84 пулемета, 30 орудий и 3 бронепоезда; у Калмыкова – 300 штыков, 250 сабель, 18 пулеметов, 12 орудий; у Гамова – 530 штыков, 560 сабель, 9 пулеметов и 5 орудий. В общей сложности 8330 штыков, 5310 сабель, 111 пулеметов, 47 орудий и 3 бронепоезда. Всего в Приамурском военном округе находилось 10 140 штыков, 5630 сабель, 130 пулеметов, 62 орудия и 3 бронепоезда[945]. Едва ли все эти силы были так уж необходимы для борьбы с партизанами, победить которых в конечном итоге все равно не удалось. Полковник Ф.А. Пучков в марте 1919 г. горько иронизировал в этой связи в оперативной переписке по вопросу переброски одной из бригад: «В районе юго-западн[ее] Чишмы эта бригада столь же нам полезна, как отряды атамана Семенова»[946].
Сил для обуздания казачьего сепаратизма у Колчака не было. В результате вместо того, чтобы помогать фронту, атаманы-сепаратисты сосредоточили свои усилия на интригах и подковерной борьбе против Колчака. Чего стоит письмо Семенова действовавшему в Семиречье атаману Б.В. Анненкову, написанное втайне от Колчака 25 мая 1919 г. Семенов писал: «Великодержавные тенденции омского правительства и стремления его к самой крайней централизации… создают чрезвычайно трудные условия совместной работы с ним. Однако обстоятельства настоящего момента таковы, что, к моему глубокому сожалению, я лишен возможности открыто объявить о своем отношении к нему[947], но в недалеком будущем такой момент наступит, и я открыто заявлю о недопустимости дальнейшего преступного толкания нашей исстрадавшейся Родины на путь авантюристической германофильской политики»[948]. При чем тут невесть откуда взятое германофильство колчаковского правительства, – непонятно, зато налицо стремление к сепаратизму и сколачиванию союза атаманов в противовес Омску. Из-за атаманщины белый Восточный фронт не получил с Дальнего Востока ни одной воинской части, тогда как подкрепления были бы совсем не лишними и, возможно, могли бы переломить ситуацию.
Разгром Колчака
В июне – июле 1919 г. красные практически безостановочно наступали на Урале. Советский главком И.И. Вацетис 6 июня распорядился приостановить наступление на Восточном фронте с тем, чтобы закрепиться на реках Белой и Каме, что давало возможность перебрасывать силы на другие фронты[949]. РВС Восточного фронта считал необходимым продолжать наступление, пользуясь откатом колчаковцев. Члены РВС фронта через голову Вацетиса заручились в этом вопросе поддержкой большевистского лидера В.И. Ленина и не выполнили приказ главкома. Пленум ЦК РКП(б) издал распоряжение о продолжении наступления[950]. Однако Вацетис 24 июня представил обширный доклад с детальным обоснованием предложенного им решения[951]. Итогом конфликта стали смена главнокомандующего, арест Вацетиса и замена его командующим Восточным фронтом Каменевым.
В июне на Восточный фронт из прифронтовых районов было направлено около 600 коммунистов. Однако за период 14 июня – 12 июля Восточный фронт получил лишь 34 200 человек пополнений, что было недостаточно для восполнения потерь и убыли от переброски войск на другие фронты (с середины мая по конец июня с фронта сняты три стрелковые дивизии, четыре стрелковые и две кавалерийские бригады общей численностью до 45 тысяч штыков и сабель при 500 пулеметах и 100 орудиях)[952]. Тем не менее красные продолжали успешное наступление. 1 июля были взяты Пермь и Кунгур, 4 июля – Красноуфимск, 13 июля – Златоуст, 14 июля красные вошли в Екатеринбург, 24–25 июля заняли Челябинск и Верхнеуральск, 4 августа белые оставили Троицк. По некоторым данным, потери 1, 2, 3 и 5-й советских армий за первую половину июля составили лишь 138 убитых, 664 раненых и 89 пропавших без вести[953]. 2-я и 3-я советские армии продвинулись на 280–300 км со скоростью 18–20 км в сутки. Учитывая размеры занятой территории, в достоверность незначительных потерь верится с трудом. Однако если эти сведения достоверны, они представляют собой наиболее очевидное доказательство грандиозного развала колчаковских армий, отступавших фактически без сопротивления.