Эффективность заложничества, нацеленного на перебежчиков, в немалой степени определялась пропагандой результатов. Как известно, пропаганда в Советской России была поставлена образцово. Однако свидетельств о взятии в заложники семей военспецов в газетах того времени встречать не приходилось. Следовательно, изменники о возмездии ничего не знали. В антибольшевистских источниках упоминания также единичны. Антибольшевистская мемуаристика, являющаяся основным средоточием подобных сведений, представляется ненадежным источником. Тем не менее объективность требует обратить внимание на эти свидетельства.
В частности, военспец РККА генштабист Н.С. Махров в конце августа 1919 г. передал через линию фронта своему родному брату – начальнику военных сообщений Кавказской армии Генерального штаба генерал-майору П.С. Махрову – известие о том, что он служит в РККА по принуждению, находится под контролем военного комиссара и не может перейти к белым, поскольку в заложниках у большевиков остаются его жена и дочь[1271]. О том, насколько такого рода сведения соответствовали действительности, данных нет. Нельзя полностью исключить возможное стремление Н.С. Махрова обеспечить свое будущее на фоне успешного продвижения белых к Москве и изобразить себя в качестве вынужденного сотрудника большевиков (по нашим данным, в РККА Махров поступил добровольно).
По ряду свидетельств, прежде всего мемуарных, после перехода к белым бывшего генерала и руководителя антибольшевистского военного подполья в Москве Н.Н. Стогова большевиками была казнена его жена[1272]. Арестована она была вместе с сыном в связи с делом «Национального центра», попав в чекистскую засаду на квартире политического лидера этой организации Н.Н. Щепкина[1273]. Казнь жены Стогова исключить нельзя, но проверить эти сведения пока не удалось.
Согласно послужному списку на 1909 г., Стогов был женат первым браком на дочери умершего потомственного почетного гражданина Екатерине Тихоновне Саниной, родившейся 9 мая 1877 г. В семье было пятеро детей: Татьяна (1902 года рождения), Надежда (1903 года рождения), Николай (1905 года рождения), Екатерина (1906 года рождения), Ольга (1908 года рождения)[1274]. В эмиграции его супругой была Анна Дмитриевна, она скончалась во Франции в 1987 г. По всей видимости, сын генерала Стогова и его полный тезка был расстрелян в период Большого террора в 1937 г. в Казахстане.
Бегство Стогова, одного из самых высокопоставленных военспецов РККА, было настоящей пощечиной для большевиков, которые даже на уровне первых лиц знали о подозрениях против него, а сам Стогов дважды арестовывался в 1918–1919 гг. Реакция большевиков могла быть совершенно непредсказуемой. Не исключено, что на волне возмущения репрессиям могла подвергнуться семья перебежчика[1275].
По некоторым данным, как заложница была казнена супруга бывшего военного министра генерала В.А. Сухомлинова[1276]. В этом случае, однако, не шла речь о семье военспеца-изменника, поскольку Сухомлинов не служил в РККА. Супруга генерал-майора Б.А. Левицкого, расстрелянная, по некоторым данным, вместе с мужем[1277], также не относится к заложникам за него, вопреки утверждениям эмигрантских авторов[1278].
Даже ангажированный историк-эмигрант С.П. Мельгунов, целенаправленно собиравший материалы (безотносительно их достоверности) о любых проявлениях красного террора[1279], по вопросу о заложничестве семей военспецов привел лишь единичные примеры, основанные на данных, которые невозможно проверить. В частности, он отмечал, что о расстрелах в 1918 г. жен-заложниц за военспецов, бежавших к белым, рассказывали деятели киевского Красного Креста. Кроме того, основываясь на данных зарубежной печати, Мельгунов упоминал о расстреле в марте 1919 г. в Петрограде родственников офицеров 86-го пехотного полка, перешедшего к белым[1280], а также писал о расстрелах родственников офицеров, подозревавшихся в переходе к белым в Кронштадте в 1919 г.[1281] Однако есть все основания усомниться в достоверности этих примеров. Первый случай приводится им по слухам, источник второго также ненадежен, а сообщение изобилует неточностями (видимо, речь идет о 86-м стрелковом, а не пехотном полку, перешедшем к белым отнюдь не целиком и уже после марта 1919 г. – в конце мая[1282]). Третий пример также лишен конкретики. Еще один пример подобного рода – упоминание о расстреле в мае 1920 г. в Елисаветграде семьи из четырех девочек 3–7 лет и старухи-матери 63 лет за сына-офицера[1283]. Такой пример, естественно, вызывает возмущение любого цивилизованного человека, однако Мельгунов не указывает ссылку на источник информации, а целесообразность и возможность подобных репрессий в период, когда внутренняя контрреволюция была практически ликвидирована, вызывает сомнения. Таким образом, даже наиболее ангажированные авторы не смогли привести сколько-нибудь убедительных примеров репрессий в отношении семей военспецов.
Считается, что всего в 1919 г. был взят 5491 заложник[1284]. На заседании ЦК РКП(б) 15 июня 1919 г. был рассмотрен проект декрета о расширении права расстрела, предложенный Ф.Э. Дзержинским[1285]. По утверждению исследователя истории спецслужб О.Б. Мозохина, Дзержинский предлагал расстреливать семьи перебежчиков и преступников, что не встретило поддержки[1286]. Впрочем, Мозохин неверно датирует это заседание ЦК, а об отклоненном предложении расстреливать семьи в изученных нами документах не упоминается.
Троцкий не оставлял идеи с арестами семей изменников и в 1919 г. В колчаковской прессе были напечатаны телеграмма члена РВСР и РВС Восточного фронта К.К. Юренева и распоряжение комиссара штаба 3-й армии: «Реввоенсоветам фронтов, армии, округа, губвоенсоветам округа, губвоенкомам неоднократно предлагалось внимательно следить за тем, чтобы на ответственные командные должности не назначались с неопределенной физиономией, если семья проживает на территории, занятой врагами Советской власти. Между тем указания эти не соблюдаются. Так, в одной из армий Восточного фронта начдивом (начальником дивизии) назначено было лицо, вся семья которого находится у Колчака. Означенный начдив совершил измену, перейдя со штабом [к] Колчаку. Напоминаю снова: регистрация лиц командного состава по семейному положению должна производиться со всей строгостью. Реввоенсоветы армии, фронтов, Всероглавштаба[1287], округа, губернии обязуются строжайше сообразовываться с указанным выше условием при назначении на ответственные посты. Отступления могут допускаться по особому каждый раз постановлению председателя Реввоенсовета Республики. Нарушение предписания повлечет строгую ответственность. № 1149. Реввоенсовет Юренев.
Телеграммой Реввоенсовета на комиссаров частей возлагается самое спешное проведение перерегистрации всех лиц командного состава по семейному положению. Означенные списки с указанием моральной и политической физиономии пришлите срочно в военсовет. Комиссар штарм 3 Рейхардт»[1288]. Эти документы вновь подтверждают отсутствие применения заложничества.
Сохранилась и листовка, подписанная И.В. Сталиным, «К войскам, обороняющим Петроград!», датированная июнем – началом июля 1919 г. В документе упоминалось о том, что «семейства всех командиров, изменивших делу рабочих и крестьян, берутся в качестве заложников»[1289]. Впрочем, этот документ, являвшийся скорее воззванием, вряд ли свидетельствует о такой практике. Отметим, что сам Сталин вскоре был отозван из Петрограда.
В секретной «Инструкции ответственным работникам 14-й армии», составленной 9 августа 1919 г., Троцкий среди прочих мер, необходимых для восстановления боеспособности армии, отмечал: «Каждый комиссар должен точно знать семейное положение командного состава[1290] вверенной ему части. Это необходимо по двум причинам: во-первых, чтобы прийти на помощь семье в случае гибели командира в бою, во-вторых, для того, чтобы немедленно арестовать членов семьи в случае измены или предательства командира. Все сведения о семейном положении командного состава и политработников должны быть сосредоточены в политотделе Реввоенсовета армии»[1291]. Подобное требование Троцкого напрямую свидетельствует о том, что эта мера к августу 1919 г. все еще не применялась в РККА. Кроме того, едва ли арест семьи с последующим ее освобождением (о более суровых мерах в отношении семей изменников не говорилось) мог остановить решившихся на измену. Недоволен был отсутствием применения жестких мер и В.И. Ленин, который писал 8 июня 1919 г. Э.М. Склянскому: «Надо усилить взятие заложников с буржуазии и с семей офицеров – ввиду учащения измен. Сговоритесь с Дзержинским»[1292]. Требование немедленно арестовать семьи изменников звучало и в приказе Троцкого по оборонявшей Петроград 7-й армии 2 ноября 1919 г.
Наконец, 17 декабря 1919 г. был издан приказ Президиума ВЧК № 208 об аресте заложников и буржуазных специалистов, в котором за подписями Ф.Э. Дзержинского и М.Я. Лациса разъяснялось, что заложник – «это пленный член того общества или той организации, которая с нами борется. Причем такой член, который имеет какую-нибудь ценность, которым этот противник дорожит, который может служить залогом того, что противник ради него не погубит, не расстреляет нашего пленного товарища. Из этого вы поймете, что заложниками следует брать только тех людей, которые имеют вес в глазах контрреволюционеров… Они чем дорожат… Высокопоставленными сановными лицами, крупными помещиками, фабрикантами, выдающимися работниками, учеными, знатными родственниками находящихся при власти у них лиц и тому подобным. Из этой среды и следует забирать заложников. Но так как ценность заложника и целесообразность на месте не всегда легко установить, то следует всегда запросить центр. Без разрешения Президиума ВЧК впредь заложников не брать. Ваша задача взять на учет всех лиц, имеющих ценность как заложники, и направлять эти списки нам»