Мама была чуточку тревожной («чуточку» можно и убрать» – так говорила Женина подружка); в принципе, Женя привыкла к этой маминой особенности, но иногда, когда они ехали куда-то вместе или выбирались за пределы дома, мамина тревожность бросалась в глаза сильней. Хорошо, что они в машине не одни, при чужих людях мама стеснялась показывать и свою излишнюю заботу, которой она так напрягала Женю.
После десяти минут полей с подсолнухами перед ними возникла розовая вилла, а за ней промелькнула голубая полоска бассейна. Металлические кованые ворота со скрипом отворились, и машина въехала на территорию сада, заполненного пальмами, магнолиями и двумя огромными эвкалиптами. Женя хорошо учила ботанику в школе, это точно были эвкалипты.
Машина остановилась, из неё одна за другой вышли пассажирки.
На пороге двухэтажной виллы, у распахнутой настежь деревянной резной двери стояла пышнотелая женщина лет шестидесяти в клетчатом зелёном платье и белом фартуке.
– Добро пожаловать, синьоре белле! Меня зовут Мария, – представилась она и развела руки в стороны, словно хотела обнять каждую из них.
Женя еле сдержалась, чтобы не подойти и не прильнуть к этой уютной, внушающей спокойствие пожилой даме.
– Заходите, мы вам всё здесь покажем, – Мария показала рукой внутрь здания.
По другую сторону от двери стояла девушка вдвое тоньше Марии, но в таком же зелёном платье и белом фартуке и также радушно улыбалась.
Внезапно раздалось громкое рычание. В распахнутые кованые ворота проскочил мотоцикл и, сделав крутой вираж по парковке, остановился. Мотоцикл был красно-чёрным, с металлическими, сияющими на солнце деталями и заострённой стремительной формой в конце, словно у мотоцикла был хвост.
Мария нахмурилась и двинулась вперёд, намереваясь выяснить, что здесь делает мотоцикл. В этот момент мотоциклист снял шлем, и Женя ахнула. Мотоциклистом оказалась красивая загорелая женщина с ежевично-чёрными волосами. Она сняла куртку, явив свету красивую грудь и усеянные татуировками руки. Женщина достала увесистый рюкзак и вразвалочку направилась к входу.
Мария смущённо поздоровалась на итальянском, а мотоциклистка ответила ей на русском языке:
– Привет, я – Регина.
Мария улыбнулась, повторив её имя помощнице. Помощница ответила на итальянском, восхищённо повторив имя несколько раз. Женя стояла рядом с Марией, поэтому услышала, как она переводит Регине:
– Она назвала вас королевой, Реджина по-итальянски – королева.
Видимо, буква «г» в имени Регина было непривычно для итальянского слуха.
Регина хмыкнула, закрутила волосы в хвост и продолжила идти к вилле. Женя заметила на её шее сзади ещё одну татуировку.
Женя давно хотела себе татуировку, но мама постоянно её отговаривала. Вот и теперь, заметив, как Женя пялится на Регину, шепнула ей: «Ты ж не хочешь так же. Женя привычно закатила глаза. Она надеялась, что мама не будет вести себя подобным образом все десять дней, иначе Женя сойдёт с ума. Она и так не была до конца уверена, хорошая ли это идея, приехать на ретрит с мамой. Хотя, рассмотрев всех участниц, Женя поняла, что скучно ей не будет. Особенно теперь, когда прибыла ещё и эта мотоциклистка. Интересно, можно ли будет попросить у неё покататься на мотоцикле?
3Анита
Просторную комнату наполняло мерцание дрожащих огней. Подоконники украшали длинные белые свечи в серебристых канделябрах, а центр комнаты очерчивал круг свечей поменьше и восемь пёстрых подушек.
«Ценность себя, обретение глубокого смысла, исцеление своей сексуальности и конкретные приёмы для того, чтобы сделать вашу жизнь насыщенной и яркой».
Анита отложила программу ретрита, которую она знала почти наизусть. Именно обретение нового смысла волновало Аниту больше всего. После развода любой смысл, кроме детей, скрылся от неё из виду.
В кругу уже сидели три участницы, Анита аккуратно отодвинула подушку подальше из круга, не сильно заметно, но так, чтобы её не было в кругу, а она могла разглядывать остальных. Анита делала вид, что сосредоточена на мерцании свечей, а сама потихоньку разглядывала участниц, старательно скрывая, что созерцание было её любимым занятием.
Справа сидела Женя, ещё в машине Анита заметила, что она была самой юной из всех участниц. На рыжеволосой девушке была широкая, на размера три больше, серого цвета байка. Кучерявые волосы девушки были собраны в неаккуратный узел. Было в ней что-то инфантильное: то ли выражение лица, то ли веснушки, усыпавшие нос и щёки, то ли ногти, короткие, видимо, обгрызенные, выкрашенные в салатовый цвет, то ли то, как она сидела, натянув безразмерную байку на колени и положив на них голову.
С другой стороны от Аниты сидела женщина в роговой оправе, точнее, очки были в роговой оправе, но в целом создавалось ощущение, что это про неё целиком. Она держала спину настолько прямо, будто в неё всадили какой-то прут. Её Анита в машине не заметила, видимо, она приехала отдельно.
– Меня зовут Сара, – сдержанно улыбнулась женщина «в роговой оправе» и протянула руку.
Сара была вся такая собранная, подтянутая, и всё на ней было такое же: добротное и хорошо сделанное. От стильной оправы очков «Тиффани» до платья винного цвета с чётко заострённым чёрным воротником и обуви, кожаных серых балеток с глянцевыми острыми, такими же, как края воротника, носками.
Анита знала толк в таких вещах и могла быстро определить и качество тканей, и вообще всего того, что человек носил. Она любила моду, а как можно её не любить, если ты живёшь в самом стильном городе Италии. Хочешь не хочешь, начнёшь одеваться со вкусом или хотя бы мало-мальски разбираться в одежде.
Сама Анита давно хотела поменять свой, как выражались близкие подруги, «мышиный стиль». За время своего восьмилетнего замужества с Бруно Анита привыкла одеваться неброско и незаметно, так, чтобы, не дай бог, муж не разозлился из-за слишком высоких для его роста каблуков или слишком глубокого декольте.
Возле Жени в позе лотоса сидела экзотической внешности молодая женщина. У неё был тёмный цвет лица, но не тотально-чёрный, а смуглый. Тёмные, выше подбородка, волосы лежали крупными завитками, в больших карих глазах отражалось мерцание свечей. Женщина была одета в чёрный спортивный костюм и сжимала тонкими длинными пальцами цветастую шаль. На безымянном пальце левой руки Анита заметила обручальное кольцо. Этой смуглянки в машине с ними тоже не было, видимо, и она приехала самостоятельно. И Анита вспомнила, что именно она прощалась у ворот с маленьким ребёнком, рыдающим на руках у мужчины итальянской внешности. Наверняка она – вырвавшаяся на волю мама в декрете.
Анита принялась рассуждать, откуда могла быть родом эта красавица, Может, Эфиопия? Нет, цвет кожи был бы темней. Скорее всего, это Восток, Анита так увлеклась географией, что не заметила, как рядом с ней бесшумно уселась Женина мама, имя которой Анита благополучно забыла.
Небольшого роста, с куцым хвостиком, крохотными золотыми серёжками-ягодами, бледной кожей, местами покрывшейся пигментными пятнами, особенно на руках и шее, она показалась Аните аккуратной, чистенькой, от обуви, плетёных коричневых балеток, до небольшой сумочки в тон балеткам, которую прижимала к себе, то и дело трогая круглую металлическую застёжку. На ней были синие брюки и белая блуза с синей каймой на воротнике и рукавах. Сначала женщина суетливо искала место, Аните показалось, что она хочет сесть рядом с дочкой, но та – опять же, возможно, это показалось ей – как-то нахмурилась, и женщина, семеня, направилась в сторону Аниты. Она села рядом, открыла сумочку и достала оттуда пачку с салфетками, вынула одну и высморкалась. Сморкалась она нешумно, деликатно, словно боялась побеспокоить кого-то своим звуком. Она положила салфетку обратно в сумочку и только тогда заметила сидевшую рядом Аниту.
– Меня зовут Оля, – произнесла она тихо, – в машине я не представилась.
Анита хотела было заговорить с ней, но внезапно в комнату ворвалась та мотоциклистка. Короткие шорты, поджарые, без единого жирка ноги, надо же, такое и правда бывает не только в фильмах, и полотно татуировок, на икрах, голени и щиколотке, из иероглифов, дельфинов, морских волн и черепов. Тяжёлые ботинки, майка с бахромой, чуть оголявшая накачанный пресс, глубокое декольте, выглядывавшее из-под чёрной куртки-косухи с металлическими кнопками и вставками. Чёрные стрелки, пирсинг в правой ноздре, пирсинг в брови, яркие красные губы. Она перекатывала от щеки к щеке жвачку.
– Чао! Я – Регина, – чавкнула она, надув пузырь, и шмякнулась на подушку. Потом убрала подушку и села на паркет, скрестив ноги, так что всем стало видно её чёрное нижнее белье.
Глаза у Регины были зеленющими, такими, что Анита была уверена, что это линзы. Эта женщина была настолько сексуальна, вызывающе привлекательна, что Анита не могла оторвать от неё глаз.
– Смотри не влюбись. – Регина подняла на Аниту глаза, хлопнула чёрными длинными ресницами, показав жирные идеальные стрелки, и засмеялась.
Анита засмущалась, перестала пялиться, хотя, когда Регина не видела, старалась хотя бы чуток подсмотреть за её жестами, позой и тем, как та вела разговор.
– Привет, девочки! – заявила видная блондинка. Она стремительно забежала в комнату и так стремительно устроилась около Сары, что та моментально втиснулась в стену. – Меня зовут Маша, – представилась она.
Маша не была ни толстой, ни крупной, она была заметной. Всего в ней было много: большая грудь, пухлые губы, густые волосы, даже шёлковое платье с крупными воланами и юбкой клёш.
В машине на Аниту Маша произвела неоднозначное впечатление.
Когда Анита сказала, что гордится своей белорусской стойкостью, имея в виду, конечно, всё то, что ей пришлось пережить во время развода, Маша повернулась и выдала:
– Ой, да ладно, тоже мне, нашла стойкость.
Анита сразу напряглась.
– Стойкость, – продолжила Маша, взмахнув своими коровьими ресницами, – это когда ты живешь в девяностые в Гольяново и смотришь каждый день на героиновые рожи. Вот бы ты пожила в таких условиях, потом бы говорила.