– И тебе здравствуй. – Мать продолжала мыть тарелки.
Лейла подскочила к умывальнику и выключила кран.
– Хватит делать вид, что ты ничего не знаешь. Я всё знаю.
Мать тяжело вздохнула, медленно вытерла жилистые руки об фартук, подняла на Лейлу обычный пустой взгляд, уставший и безнадёжный.
– Что ты хочешь знать? – Она уселась за стол, сцепив руки в замок.
– Правду.
Мать покачала головой.
– Ты так замучила меня её поисками. Зачем? Неужели нельзя просто забыть, оставить это всё в прошлом?
Лейла сжала кулаки, она вцепилась в стул и с грохотом опрокинула его на пол.
– Ты нормальная? Я узнала, что происходило со мной в детстве, почему ты молчала?
– Что происходило? – отозвалась мать равнодушно.
Лейла в ярости подошла к комоду, на котором стояли все фотографии, включая ту самую. Она подлетела к матери и затрясла фотографией перед ней.
– Он! Я увидела, что именно он делал со мной, как ты могла этого не видеть?!
Мать продолжала сидеть и трясти головой.
– Ты с ним почти не оставалась, ты всё выдумала.
Лейла со всего маха шарахнула рамку об стену, из груди вырвался истошный крик.
Она подскочила к комоду, хватала каждую фотографию на комоде и бросала её об стену.
– Ненавижууууууууууууууу… ненавижу вас всех!!! – продолжала визжать Лейла, давя ногами стёкла, жалея, что ЕГО нет уже в живых, потому что, если бы он был жив, она бы точно его убила.
Мать продолжила сидеть за столом. Лейла подлетала к ней, схватила её за плечи и начала трясти.
– Да скажи ты хоть что-то!
Она трясла мать, а та, словно безвольная игрушка, позволяла делать это с собой. Лейла со всей силой толкнула мать в сторону, та упала, ударилась головой об комод и завыла.
Лейла подбежала к матери, чтобы помочь встать, но она замотала головой. Лейла встала и села на диван, а мать продолжала полусидеть, закрыв руками лицо. Сквозь большие некрасивые руки просачивались мамины слёзы.
Лейла никогда не видела, чтобы мать плакала. Она всегда думала о том, что когда однажды увидит её в слезах, то обязательно проникнется к ней жалостью, но нет, сочувствия мать в тот момент не вызвала.
– Прости меня, я виновата, – произнесла мать шёпотом.
Лейла сидела на диване не шевелясь.
– Я не спасла тебя, потому что когда-то не спасли и меня. Я не помню, ничего не помню.
Лейла сделала глубокий вдох. Она вспомнила расстановку и слова.
«Дочка и мама, связанные одним демоном».
Лейла тяжело вздохнула, из груди вырвался стон.
– Он делал это и с тобой?
Мать сидела и качалась взад-вперёд.
– Я не помню, но помню, я не знаю, но знаю… я виновата и не виновата…
Потом мать закрыла глаза и прошептала:
– Я никогда не испытывала то, что ты преподаёшь этим женщинам, никогда.
– Оргазм?
Мать зажала нижнюю губу и продолжала качаться.
Потом она поднялась, еле пошатываясь, подошла к разбитым рамкам фотографий, валявшимся на полу, взяла метлу, веник, смела все осколки и выкинула их в мусор. Снова подошла, взяла одну фотографию и начала рвать её на мелкие кусочки.
Снова взяла метлу, веник, смела кусочки фотографий, выбросила в мусор, подошла к двери, обернулась и произнесла:
– Твой отец ничего не знает, и не надо. Он никогда не любил твоего деда, будто чувствовал. Не говори отцу ничего, мы памятник хотим перекрасить, иначе твой отец откажется, а сама я не стану.
Сказала мать и вышла из дома.
48Лейла
Спустя два года, стоя на берлинской площади после практики де-арморинга, где она всё же дала поработать со своим телом и своими травмами, Лейла думала о том, что если бы сделала это раньше, если бы честно призналась самой себе, что учить чувствовать тело, когда у тебя самой проблемы с телесностью, нехорошо, она могла бы избежать того, что случилось с Региной.
Все последующие годы она будет пытаться избавиться от чувства вины, приходя в уютную студию к новоиспечённому психологу в районе станции Кадорна в Милане, и каждый раз, проходя мимо Регининого мотоцикла, будет нежно трогать её руль, шепча «прости»…
Мотоцикл, который завещала Аните Регина, оставив в тот вечер записку, которую нашла и принесла ей Мария. Там была лишь одна фраза: «Выгуливай свою тень чаще».
49Женя
Спустя год после ретрита
Женя захлопнула ноутбук и нервно отодвинула его в сторону. Ничего не выходит.
Она встала из-за стола и вышла на террасу, которая находилась на крыше. Вечерний город переливался миллионом огней.
Похоже, у неё не получается. Как бы она ни старалась, невозможно создать универсальную программу. Такую, чтобы ты гарантированно получал удовольствие от жизни, включая оргазм. Женя хотела сделать так, чтобы тысячи возможных вариантов проблем совпадали с таким же количеством ответов. Например, если у женщины есть проблемы с родовыми историями, то ей в ответ пусть выпадает вариант единственного правильного решения; если у пользователя приложения есть проблема с принятием своего тела, то ей дают конкретные практики.
По задумке Жени любая могла ввести свои параметры: рост, вес, а также все возможные проблемы: с бессонницей, с оргазмами, нелюбовью к своему телу – и тебе выдавали персонализированный маршрут. Такой гайд, которому ты мог следовать шаг за шагом и исправлять все баги.
Но чем больше Женя работала над программой, тем ей становилось понятней, что невозможно предусмотреть всех вариантов проблем. И она злилась, потому что не могла закончить приложение, а ведь и инвестор уж есть, его помогла найти Сара.
Женя подключила Аниту, которая давала ей психологические советы, и Ноэль, которая согласилась стать подопытным кроликом, но всё равно программа не складывалась.
Она доходила до момента, когда получалось диагностировать какую-то проблему, и всё стопорилось. Программа не могла предусмотреть все варианты возможных решений для каждой ситуации.
«Потому что жизнь надо проживать, невозможно предусмотреть каждый шаг. Это невозможно! И бессмысленно», – писала ей Анита в мессенджере.
Например, Женя задала Аните вопрос: «Что можно было сделать, чтобы спасти Регину». По-честному она начала работать над программой именно после ретрита, а точней, после того, как началось расследование и они узнали о случившемся.
Анита высказала предположение, что Регину могло спасти; не единственное, но одно из решений – психологическая работа по взращиванию собственного внутреннего взрослого, того, кто мог бы дать ей самой то, в чём она нуждалась. Близость и любовь.
«Конечно, идеально, когда ты можешь взять это от кого-то извне, мамы, бабушки, любящего родителя, но если не получается, то можно его себе «вырастить». Иначе маленький глупый ребёнок может натворить дел… и сделать то, от чего его уберёг бы взрослый, которого в этот момент просто не было рядом», – написала Анита.
В дверь позвонили, и это отвлекло Женю от мыслей о собственной никчёмности и сожалений по поводу невозможности создать универсальное приложение.
На пороге стояла мама, одетая в стильную байку с новой красивой стрижкой и новым благородно-каштановым цветом волос. Мама наконец-то стала «похожа на человека», с момента отъезда Жени это был самый лучший мамин образ.
– Круто выглядишь! – похвалила Женя и чмокнула маму в щёку.
– Я модная? – Мама покрутилась, обратив внимание Жени на свои новые тяжёлые ботинки и чёрные кожаные штаны.
– Прямо очень, – хлопнула Женя по спине маму.
– А это что? – ахнула мама.
Женя внутренне зажмурилась, предвкушая комментарии мамы по поводу новой татуировки. Она сделала бабочку на кисти левой руки.
– Милая, – сдержанно прокомментировала мама, прошла в комнату и с улыбкой огляделась. – Так вот оно, твоё гнездо, очень уютно, – мама провела рукой по краю деревянного стола. – Вижу, что с оргазмичностью повседневности у тебя всё в порядке, – ухмыльнулась мама, но быстро осеклась. Лицо её стало серьёзным. – Стол похож на тот в Тоскане, помнишь? – сказала мама.
– Что-то есть… – Женя вздохнула.
Она заказала им с мамой пиццу, и, пока ждали, они пили вино, вспоминали ретрит, после которого жизнь каждой из них изменилась.
Несмотря на весь ужас произошедшего, именно благодаря тем десяти дням Женина, да и мамина жизнь поменялись.
Жене было неловко за эти мысли. На фоне чужой трагедии ей надо было чувствовать сочувствие, жалость, она и чувствовала, но вместе с тем тихо радовалась своей трансформации. Эти противоречивые эмоции горевания и счастья одновременно смущали Женю, но вместе с тем она понимала, что в этом противоречии и есть суть жизни. В ней есть место для хорошего и плохого. Последовательно и одновременно.
В дверь опять позвонили.
– Я открою, – подорвалась мама.
– Это пицца, – сказала Женя, накидывая скатерть на стол.
Через минуту мама вернулась.
– Там какой-то доктор, ну, я так думаю, весь в белом и с чемоданчиком.
– Ой, совсем забыла, это сантехник пришёл кое-чего пофиксить, – спохватилась Женя и впустила в квартиру светловолосого статного парня в светлых джинсах, белой рубашке, с чёрным чемоданчиком в руках.
Парень снял обувь и направился за Женей в ванную.
– Симпатичный, правда? – Женя подмигнула маме.
Мама сделала вид, что ей всё равно. Женя прямо чувствовала, как мама сдерживается, чтобы не прочитать Жене любимую нотацию на тему «он тебе не пара».
– Вот думаю, может, закрутить с ним шуры-муры, представь, какие у нас дети получатся красивенные, мои рыжие волосы, его голубые глаза, ух, – Женя артистично скандировала каждое слово, стараясь не лопнуть от разрывающего её хохота.
Мама аж покраснела, бедняга.
– Ну… – промямлила она.
Женя искренне восхищалась маминой выдержкой, она сидела, поджав губы, вцепившись в бокал вина, как в спасательный круг, который не позволит ей утонуть в море своей же гиперопеки и излишнего контроля.