С тех пор коньяк я стараюсь не пить. Самая крохотная рюмочка для меня эквивалентна, скажем, бутылке вина и влечет за собой не самые приятные последствия.
Однако на этот раз ничего страшного не произошло. Наверно, адреналин поглотил алкоголь. Быть может, я стала лишь немного развязней, поскольку каким-то легкомысленным тоном поинтересовалась:
- Как вас зовут?
- Зачем вам? – усмехнулся сосед по купе.
- Сорокоуст закажу, - брякнула я.
- Я еще не умер.
- Сорокоуст, к вашему сведению, не только за упокой заказывают. За здравие тоже.
- Надо же, - удивился он. – Я не знал.
- Ничего страшного, - снисходительно кивнула я. – Так как?
- Евгений.
Теперь, когда на его лицо не падал свет, глаза его были уже не синие, а снова темно-серые, с каким-то лиловым отблеском. Но той незавершенности, привидевшейся мне раньше, все же не было. Наоборот, словно глубина какая-то появилась, мне вовсе не ведомая. Или я уже начала фантазировать – в коньячных парах и адреналиновых волнах?
- У вас кровь на руке, - ахнула я.
- Где?
- На запястье.
Евгений повернул руку, посмотрел на тонкий длинный порез, сочившийся кровью и испачкавший резинку рукава.
- У вас есть платок? – спросил он.
- Только грязный, - смутилась я.
- Ничего, давайте.
Взяв мой платок, валявшийся в кармане, наверно, с прошлого года – ровно столько времени, сколько я не надевала эти джинсы, - он намочил его остатками коньяка из моего бокала и приложил к порезу. Меня передернуло.
- Спасибо вам, - пробормотала я.
- Не стоит благодарности, - усмехнулся Евгений. – Как говорил Карлсон, пустяки, дело житейское.
- Ничего себе пустяки! Как вы думаете, он… разбился?
- Кто? Тот тип? Не думаю. Он в речку упал. Разве что захлебнуться мог. А вы будете по нему скучать? Может, это был ваш… бойфренд?
- С ума сошли?! – возмутилась я. – Да я его в первый раз вижу. Он меня ограбить пытался.
- Ну и успокойтесь тогда. Кстати, вот ваша сумка.
Он вытащил откуда-то из-за спины мою сумочку и протянул мне.
- Спасибо, - сказала я, заглядывая вовнутрь. Кошелек, паспорт, ключи – все на месте. – А я как-то о ней и не подумала. Скажите, а что вы делали в этом вагоне? Если бы не вы…
- Опустим подробности. Я шел в вагон-ресторан. Увидел вас с этим… хмырем и подумал: что-то не так. Решил постоять минутку, посмотреть.
- Но вы же в другую сторону смотрели. Или у вас на спине глаза?
- Почему на спине? Кстати, кофе хотите? Или посущественней чего? – от обеда я отказалась, Евгений подозвал официанта, заказал солянку, гуляш и два кофе. – Я боком к вам стоял, - продолжил он, когда официант, записав заказ, отошел.
- И что?
- Боковым зрением увидел, что у вас очень неестественное выражение лица, а он держит руку у вашей спины так, словно у него там пистолет или нож.
- Разве можно боковым зрением разглядеть такие подробности? – не поверила я. – Или вы какой-нибудь спецназовец?
- Нет, я всего-навсего авиадиспетчер. Приходится следить сразу за несколькими движущимися объектами на экране, да еще и на другие приборы поглядывать. К тому же я мастер спорта по спортивному ориентированию. Идешь, смотришь на дорогу, на карту, на компас, да еще контрольки ищешь. Поневоле угол зрения расширяется. Кстати, я вас, кажется, узнал. Вы случайно детективы не пишете?
Он назвал мое имя и псевдоним, и у меня отвисла челюсть. Нет, конечно, я видела в живую людей (не друзей и не родственников), которые читали мои книги, но чтобы запомнить и узнать меня по страшнющей, не в фокусе фотографии на обложке?! Такого до сих пор еще не случалось.
- Случайно пишу, - буркнула я. – А вы что, случайно читали?
- Доводилось, - коротко ответил он, воздержавшись от качественной оценки. Я не настаивала. Может, человеку страшно не понравилось, но из вежливости он будет ненатурально врать и выкручиваться, что я, разумеется, замечу и расстроюсь. Уж лучше не нарываться.
Слово за слово, разговор плавно перешел в мирное, ни к чему не обязывающее русло, и я начала успокаиваться, хотя все же меня слегка била дрожь. Второй раз за сутки с небольшим чудесным образом избежать смерти! Затрясешься тут.
Евгений поведал, что работает в Пулково, сейчас в отпуске и едет в Моршанск навестить друга.
- Надо же! – вежливо удивилась я. – А у меня родственник один был, еще до войны, священник. В Моршанске служил. Потом его в Александро-Невскую лавру перевели. А потом, как водится, расстреляли. Как я ни пыталась о нем хоть что-то разузнать, ничего не выходит.
- Почему? – в свою очередь удивился Евгений. – Разве это так трудно? Надо просто отправить в ФСБ запрос, в Питере. Я так о своем прадедушке все выяснил.
- У вас прадедушка, вам проще. А у меня – двоюродный брат прадедушки. Может, по отцу, может, по матери – никто не знает. Так что фамилии – вариантов пять, а может, и больше. Имя – тоже. То ли Алексей, то ли Леонид. Родные звали его Лешка-монашенок.
- Леонид обычно Ленька.
- Ну да, не всегда. Отчество – вообще неизвестно. Год и место рождения – приблизительно. Что можно нарыть с такой вводной? В ФСБ соваться смысла нет. В епархиальный архив – тоже. Подсказали мне координаты одного человека, который в лавре архивами ведает, но и он ничего не смог сделать.
- А для вас это так важно – узнать о нем? Все-таки даже не прямой родственник, - похоже, Евгения рассказанное мною неподдельно заинтересовало.
- Да, - чуть поколебавшись - потому что разговор постепенно приобретал так не любимый мною исповедальный оттенок, - ответила я, - важно. Это единственный священник в нашем роду.
- А где он служил в Моршанске, знаете? Просто я родился в Тамбове и жил там до двенадцати лет, потом с родителями в Питер переехал. А в Моршанске жила моя бабушка, я у нее часто гостил. И город знаю хорошо.
- Нет, не знаю, - вздохнула я, допив кофе. – Единственное, дедушка говорил, что в начале 30-х эта церковь была недалеко от вокзала.
- Вообще-то вокзал несколько раз переезжал с места на место. Но если в начале 30-х… - Евгений задумался. - Пожалуй, эта могла быть старая Барашевская церковь. Или новая?
- Барашевская? – переспросила я. – Это разговорное название? А как по-настоящему?
- Честно говоря, не знаю. Она не сохранилась. Но, думаю, смогу вам помочь. Мой друг, к которому я еду, он корреспондент одной городской газеты. И как раз занимается историей местных церквей. Я выясню у него точное название и адрес церкви, тогда вы сможете написать письмо в архивный отдел Тамбовской епархии и выяснить, кто служил там в 30-е годы. Если, конечно, эти данные сохранились. Дайте мне ваш номер телефона.
Я с готовностью начала диктовать ему номер сотового, но на четвертой цифре запнулась.
- Стоп! Похоже, у меня нет больше сотового. Посеяла на вокзале. Или украли.
Евгений пристально посмотрел на меня, словно зная, что я вру.
- Ну тогда вот вам мой номер, - он достал из портмоне визитку. – Позвоните через месяц.
«Евгений Андреевич Чертков», - прочитала я вслух. И номера телефонов – домашний и мобильный.
- На домашний не звоните, - сказал Евгений.
- Жена не одобрит? – похоже, коньяк вовсю буянил в моей голове.
- Я разведен, - на мою бесцеремонность он внимания не обратил. Или сделал вид, что не обратил. - Просто трудно дозвониться. Или я на смене, или еще где-нибудь. А если дома, то либо сплю, выключив телефон, либо сижу в интернете.
- Чертков, - повторила я, - Чертков. Что-то знакомое. А, ну да. Моя родня из Вараксы, а где-то рядом было поместье графа Черткова. Это не ваш родственник случайно?
- Очень дальний, - кивнул Евгений. – Моя прабабка вышла замуж за кого-то из его племянников. Потом их всех расстреляли. Скажите, Оля… Нескромный вопрос…
- Замужем. Сыну восемь лет. А мне… Скажем так, замуж я вышла уже после окончания университета.
Евгений посмотрел на меня, как на собаку с двумя головами.
- Я же не слепой. У вас кольцо обручальное на пальце. Замужние женщины не всегда кольца носят, но если уж оно есть – стопроцентно замужем. А о возрасте я женщин никогда не спрашиваю.
Я почувствовала себя последней кретинкой. Эдакой чопорной фифой, на добродетель которой никто и не думает покушаться – тоже еще, возомнила о себе! Примерно так же смотрел на меня Генка, когда я заявила ему, что не желаю работы с интимом.
- Тогда…
- Я хотел спросить вас вот о чем. Вы сказали, что для вас важно – узнать о единственном в роду священнике. И я вас встретил в храме. Вы верующая?
- Д-да, - запнулась я, потому что уже знала, о чем он спросит. И не ошиблась.
- Тогда как же вы пишете детективы?
Я сидела и размазывала по стенке чашки нерастаявший сахар. Что я могла ответить? Этот вопрос не задавал мне разве что ленивый. И я сама задавала его себе не раз. Как это совместить?
Я пыталась рассказать себе, что «Преступление и наказание» – это тоже детектив, что Честертон писал не только о патере Брауне, но и эссе о христианстве, что дело вовсе не в жанре, а в том кто и с какими взглядами пишет. Что я пишу не для того, чтобы смаковать чернуху и порнуху. И что сюжеты беру из жизни, даже если и уродую их по своему усмотрению. И что вопросы жизни и смерти, отношения к ним – самые что ни на есть христианские. И что…
Все это я уже говорила не раз. Но почему-то именно сейчас подобное выглядело бы жалко и неубедительно. Словно я оправдываюсь. Оправдываться не хотелось.
- Я думала о том, чтобы написать что-то другое, - медленно сказала я, глядя на свои ногти. – Но, боюсь, что еще не готова к этому.
- Если вам есть, что сказать, выберите другой жанр. В ваших книгах есть разумные мысли, но никто не обратит на них внимание. В детективе главное – интрига, а не философия с психологией.
- Если я выберу другой жанр, обратит ли вообще кто-нибудь внимание на книгу? Да и что толку? Любой, даже самый серьезный роман по сути либо любовная драма, либо производственная. Либо тот же детектив. А чаще всего – всего понемногу. От того, что на обложке не будет картинки с пистолетом, ничего не изменится.