ГЛАВА 86 ЗАВЕЩАНИЕ
Неаполитанское королевство, замок Кастель-дель-Ово
Солнце над замком Кастель-дель-Ово стояло в зените. От густого, как патока, воздуха было тяжело дышать. Аромат олеандров смешался с соленым запахом моря и сладковатым — от апельсинов, и этот насыщенный букет притуплял все остальные чувства. Взгляд Ферранте скользил по заливу: пронзительная синева воды отражалась в его глазах, и он в который раз подумал, что понимает, почему его отец так любил Неаполь.
Впрочем, сейчас за его плечами находился город-призрак, измученный чумой и готовый расплавиться под жарким солнцем, несущим ему невыносимые страдания. Новому королю почти что некем было править, только малой горсткой выживших.
Ферранте сжимал в руках завещание отца. Король умер несколько дней назад, и с тех пор сын носил его последнюю волю при себе. Эти листки бумаги представлялись ему талисманом, драгоценным даром, открывающим секреты управления государством и смысл жизни. Так ему казалось, что Альфонсо по-прежнему рядом.
Смерть отца оставила глубокую пустоту в его душе. Перечитывая слова, написанные королем перед смертью, Ферранте каждый раз клялся себе следовать его заветам и идти по жизни, полагаясь на уроки, содержащиеся в двух листах бумаги.
Вот и этим утром он снова погрузился в строки, даровавшие облегчение его разбитому сердцу.
Мой дорогой сын, я умираю и оставляю Вам в наследство все, чем я был на земле. Я живу в Вас, а Вы во мне, так что, несмотря на скорую разлуку, мы всегда будем вместе.
Не забудьте, сейчас Вам нужно поддержать придворных и знать, ведь после моей смерти Вы станете для них главой и защитником. Не бросайте их: именно они составляют Ваше единственное окружение. Особенно заботьтесь об арагонцах и каталонцах: эти люди остаются здесь чужаками, но при этом именно они — основа нашего королевства, а в первую очередь прислушивайтесь к дону Рафаэлю Коссину Рубио и дону Иньиго де Геваре. Пообещайте мне проверить все налоги и пошлины и отменить те, что назначены мною несправедливо, по ошибке или недосмотру. Управляя королевством, исходите из благоразумия, чтите Божьи заветы, проявляйте сдержанность, а единственной Вашей целью пусть будет торжество правосудия. Только в этом случае враги не смогут оспорить Ваши решения, а подданные и союзники поддержат Вас. В любой ситуации стремитесь поступать честно, беспристрастно и справедливо.
Всегда будьте готовы действовать, потому что слова и мысли государя важны, но гораздо важнее его дела. Старайтесь, чтобы то, что Вы говорите, не расходилось с тем, что Вы делаете. Не показывайте свои страхи и не идите ни у кого на поводу, иначе Вас сочтут слабым и клеветники растерзают Вас, как дикие звери. Проявляйте отвагу в битве: идите на поле боя первым и покидайте его последним. Для солдат нет ничего важнее, чем видеть своего короля уверенным и непоколебимым, готовым внушить смелость и решимость своим бойцам.
Я уверен, что могу положиться на Вас. Всегда помните, кто Вы, и не бойтесь говорить об этом. Я горжусь Вами и совершенно не сомневаюсь, что совсем скоро Вы станете лучшим королем, чем я.
Ферранте сложил письмо. Этим утром он снова не смог сдержать слез. Отец защитил его от завистников и тех, кто кричал на всех углах, что он незаконнорожденный сын: для этого Альфонсо поделил королевство, оставив Неаполь Ферранте, а Сицилию — его брату Джованни.
Но теперь на горизонте появилась новая угроза: Жан Анжуйский решил предпринять отчаянную попытку вернуть Неаполь, в свое время якобы незаконно отнятый у его отца Рене.
Ферранте с беспокойством думал: сможет ли он оправдать надежды отца? Сумеет победить врага в морском бою? С такими людьми, как дон Рафаэль и дон Иньиго, он чувствовал себя непобедимым, но нельзя недооценивать силы противника. Ведь на стороне анжуйца выступили и некоторые из неаполитанских баронов.
Игра начинается, и Ферранте предстоит доказать, чего он стоит.
ГЛАВА 87БОРДЖИА
Папская область, Апостольский дворец
Папа римский был вне себя от ярости. Он отлично помнил, как Альфонсо Арагонский поддержал Базельский собор и его превосходство над властью понтифика с единственной целью — навредить Евгению IV.
— А теперь его сын должен считаться законным наследником престола Неаполя? — саркастично спросил папа, с сомнением глядя на Пьера Кандидо Дечембрио. — Вы понимаете, что это просто безумие? Мы что же, подарим жемчужину Юга какому-то бастарду? Да вы знаете, что, когда я возглавлял Королевский совет в Неаполе, Альфонсо Пятый всеми силами пытался очернить понтифика? Только благодаря мне и Козимо де Медичи он смог получить благословение Евгения Четвертого, которое позволило ему править! А теперь я должен согласиться с тем, чтобы какой-то молодой выскочка, его незаконнорожденный сын, правил Неаполем вместе с кучкой каталонцев?
Пьер Кандидо горько оплакивал смерть Николая V, с которым они прекрасно работали вместе. Новый папа не стал ничего менять, позволив ему сохранить за собой должность секретаря Святого престола и составителя официальных писем Папской области, а потому Дечембрио старался с ним не спорить. Он услужливо соглашался с Каликстом III, как до этого с Николаем V, а еще раньше — с Золотой Ам-брозианской республикой и с Филиппо Марией Висконти. За эти годы Пьер Кандидо отлично научился скрывать свое мнение, и уже давно это не доставляло ему особенных трудностей.
— Вы совершенно правы, ваше святейшество! — ответил он, впрочем, папа его и не слушал.
Альфонсо Борджиа, уроженец Кастилии, уже перешагнул восьмидесятилетний рубеж, но годы совершенно не укротили его вспыльчивый характер. Он продолжал громко выражать свое возмущение:
— Ладно бы этот наглый бастард хотя бы предоставил людей и средства для Крестового похода! Тринадцать кораблей я собрал для битвы с проклятыми турками, и среди них не было ни одного неаполитанского. А я что должен делать? Принять это оскорбление как должное? Да ни за что! Конечно, не он один проявил преступное бездействие. Как вы прекрасно знаете, все христианские правители предпочли ничего не делать, за исключением доблестного Яноша Хуньяди.
— Я полностью согласен с вами, ваше святейшество.
— Да что вы говорите! — отозвался Каликст III. — Еще бы вы были не согласны! Знаете, что я хочу сделать?
— Нет, ваше святейшество, но я вас внимательно слушаю.
— Я хочу издать буллу, в которой объявлю, что неаполитанский престол свободен. Знаете почему?
— Не знаю, — в искренней растерянности ответил Пьер Кандидо Дечембрио.
— Такого вы не ожидали, правда?
— То, как ваше святейшество видит ситуацию, нередко меня изумляет, — согласился секретарь Святого престола.
— Дечембрио, вы невероятный подхалим.
— Поверьте, я говорю совершенно искренне, ваше святейшество.
— Не думаю, что это так, друг мой. Вы очень хитры и отлично знаете, как вести себя при дворе, это точно. Но я всегда чувствую лукавство, хоть и стар, как Мафусаил.
— Ваше святейшество…
— Пожалуйста, оставьте при себе свои льстивые речи, давайте перейдем к сути. Так вот, я говорил… знаете, что я думаю? Я думаю, что Ферранте не только не законный наследник Альфонсо Пятого Арагонского, но и вообще не его сын.
Дечембрио от всей души поразился этому заявлению, но решил промолчать и послушать, что еще скажет вошедший в раж понтифик.
— Да, именно так: он сын чернявого прислужника короля, и я не собираюсь отдавать Неаполь самозванцу.
— Но, ваше святейшество… — решился наконец Дечембрио. — И Евгений Четвертый, и Николай Пятый признали его законным наследником…
— Безусловно, — перебил его папа, — и их нельзя винить за это. В отличие от меня, они не жили при дворе Альфонсо и не видели того, что видел я!
— Но, ваше святейшество, вы понимаете, что таким образом вновь обострите вопрос о наследовании арагонского престола?
— Конечно. Но не думаете ли вы, что я разрешу править Неаполем тому, у кого на это нет никакого права? По-вашему, я побоюсь открыть истину? Нет, Дечембрио, я намерен добиваться торжества справедливости, даже если это и приведет к небольшой стычке.
— В прошлый раз такая «небольшая стычка» длилась двадцать лет!
Понтифик внимательно посмотрел в глаза своему секретарю:
— Дечембрио, вы вообще на чьей стороне? После таких заявлений можно и усомниться в вашей верности! Я не стану этого делать, потому что вы хорошо справляетесь со своими обязанностями, но прошу вас внимательнее выбирать слова.
Пьер Кандидо молчал. Папа был прав. Работники Папской курии оказывались на дне Тибра и за гораздо меньшие дерзости.
— В любом случае я не допущу этого безумия! Может, Ферранте думает, что я слишком стар, а потому готов пойти на любые уступки, но нет, он еще не знает, на что я способен! Я понимаю, что на конклаве меня выбрали как компромисс между Колонной и Виссарионом Никейским, который не мог стать папой из-за своего греческого происхождения. Моя кандидатура стала лучшим решением для всех сторон, и поэтому я стараюсь вести себя сдержаннее и благоразумнее, чем многие мои предшественники. Однако в этой истории я не уступлю! Я пока единственный испанец среди понтификов, поэтому лучше всех разбираюсь в «арагонском вопросе». Я никого ни в чем не виню, но буду признателен, если все, кто не обладает достаточными сведениями, будут молчать и слушаться. Ясно я выразился, Дечембрио?
Намек был совершенно прозрачен.
— Безусловно, — только и сказал секретарь Святого престола, предчувствуя, что решение, принятое папой с такой легкостью, обойдется в долгие годы кровавой бойни. Но именно бойни и хотел воинственный понтифик из рода Борджиа, пусть он никогда открыто не признался бы в этом. Дечембрио ничего не оставалось, кроме как повиноваться и сказать то, что папа хотел услышать, или, точнее говоря, промолчать о том, чего папа слышать не хотел. Поэтому секретарь не произнес ни слова.
— Я подготовлю текст буллы, чтобы Ферранте не воображал лишнего. Со всех сторон хвалят правление Альфонсо, но если бы они только знали, что это был за человек, сомневаюсь, что Франческо Сфорца или дож Паскуале Ма-липьеро расточали бы ему эти похвалы. Ступайте выполнять свою работу, Дечембрио, не буду вас больше задерживать.
Секретарь Святого престола кивнул, поцеловал перстень на руке папы и удалился со всей возможной поспешностью.
ГЛАВА 88УСКОЛЬЗАЮЩАЯ ВЛАСТЬ
Папская область, палаццо Колонна
Власть окончательно ускользает из их рук. Бессмысленно отрицать очевидное. Антонио Колонна возлагал такие надежды на брата, думал, что теперь он наконец-то станет папой римским, но зря. Подумать только, всего двадцать лет назад Рим был у их ног! А теперь? Все досталось этому высокомерному испанцу Борджиа! Чертов старик! Впрочем, долго он, конечно, не протянет. А что будет потом? Нужно обязательно победить на следующем конклаве. Вот почему Антонио поспешил к Просперо: хотел узнать, каковы их реальные шансы. В прошлый раз они упустили победу в последний момент, все из-за какого-то кардинала, поддержавшего Орсини, Антонио уже и не помнит, как его звали. Это не должно повториться.
Колонна скакал почти без остановок от самого Неаполя, где проводил теперь почти все свое время. Когда он добрался до родового палаццо, то был с ног до головы покрыт пылью и потом, а кроме того, ужасно зол и готов тут же затеять ссору. С годами последнее происходило с Антонио все чаще и чаще, из-за чего братья старались держаться от него подальше, особенно Одоардо. А вот Просперо совсем его не боялся. Кардинал по сути был единственным, кто решался спорить со старшим братом. Сейчас он спокойно поджидал Антонио в саду, укрывшись от жары в тени раскидистого вяза, среди зарослей самшита и мирта. Ароматы растений растворялись в тяжелом влажном воздухе, утомлявшем душу и тело.
Младший Колонна потягивал прохладный мятный настой и тут же распорядился, чтобы брату тоже подали этот напиток. Едва они сели друг напротив друга, Просперо заговорил первым, не дав Антонио взять инициативу в свои руки, чем его изрядно удивил:
— Итак, вы заявляетесь сюда без предупреждения, весь в пыли и поту, с этаким хищным взглядом, а я что должен делать? Дрожать от страха? Мне не сложно, но, честно говоря, я и так отлично знаю, что привело вас сюда. Это очевидно. Однако, боюсь, я должен буду снова разочаровать вас, дорогой брат. На следующем конклаве меня тоже не выберут, успокойтесь уже.
Антонио заставил себя сохранить хладнокровие.
— Почему вы так считаете? — только и спросил он.
Просперо тяжело вздохнул:
— Достаточно взглянуть на факты. Если кратко, то дела обстоят следующим образом: совершенно ясно, что, как бы ни хотелось Каликсту Третьему быть главой Церкви, осталось ему недолго. Он не только стар, но еще и болен и слабеет с каждым днем, хотя и пытается это скрыть. А раз следующие выборы, по всей вероятности, состоятся довольно скоро, то что можно от них ожидать? Я почти уверен, что папой станет Гийом де Эстутевилль, кардинал Руана. Почему? У него много сторонников и влиятельных друзей в конклаве. Если же его не выберут, что будет весьма удивительно, то единственная альтернатива — Эней Сильвий Пикколомини. Мне ни к чему рассказывать вам, какую великолепную церковную карьеру он построил.
— Значит, вы думаете, у нас нет никаких шансов?
— Именно это я и пытаюсь вам сказать.
Настала очередь Антонио тяжело вздохнуть. Потеряв терпение, он повысил голос:
— Но, Просперо, вы понимаете, что наша семья на краю гибели?
— Можете кричать сколько угодно, этим вы никак не измените исход следующего конклава, — ответил младший брат.
— Тогда скажите мне, что нужно сделать, чтобы его изменить!
— Это невозможно.
— А если подкупить кардиналов?
— Сделаем вид, что я этого не слышал, но в любом случае ответ остается прежним: нет. Это не поможет. Фамилия, которую мы носим, стала для нас и удачей, и проклятием. Когда дядя Оддоне обеспечил наше будущее, наделив нас землями и владениями по собственному желанию, только на основании того, что он был папой римским, он навлек на нас вечную ненависть со стороны Орсини и всех, кто пришел после него. К счастью, благодаря вашим ловким политическим маневрам эти земли почти полностью остались за нами. Однако единственное, что мы теперь можем, — это управлять ими и укреплять семью вокруг ветви Дженаццано. Думаю, вы и это поняли, раз взяли в жены Империале. Кстати, как поживают малыши Просперо и Джованни?
— Нормально, — процедил сквозь зубы Антонио. — Я не об этом хочу с вами поговорить!
— Потому что вы всегда говорите только о том, о чем хотите, не правда ли, дорогой брат? Существуют только ваши желания! Так вот я хочу сообщить вам раз и навсегда: я устал слушать о том, чего хотите вы! Может, Одоардо позволяет вам так себя вести, потому что до смерти вас боится, но я не потерплю подобного обращения, понятно? Я вас не боюсь, никогда не боялся, и меня совершенно не интересует, что вы собираетесь делать. Вы уже и так всякого натворили в нашей семье: вы враждовали со Стефано, добивались его жены, угрозами и уловками заставили ее выдать за вас дочь. Вы убили Сальваторе. А еще вы похитили казну Святого престола! Но все это ваше дело, не мое, только одно я могу сказать точно: я не стану плясать под вашу дудку. Я кардинал Римской церкви, и этого мне вполне достаточно. Возможно, я никогда не стану понтификом, ну и что? Может, во мне нет качеств, которые нужны для подобной роли, вы когда-нибудь думали об этом? Почему я должен быть инструментом для достижения ваших целей? Лично я никогда не выбирал вас главой нашей семьи.
Антонио покачал головой:
— Просперо, как это нередко с вами бывает, вы ничего не поняли. Я не для личной выгоды приехал к вам сегодня.
— Конечно, — перебил его Просперо. — Теперь вы скажете, что действуете во благо семьи. Чтобы укрепить ее. Чтобы обеспечить всем нам положение и власть. Увольте меня от ваших забот, увольте всех нас от этого!
— Если вы дадите мне договорить, то поймете, что это правда! — вне себя от ярости вскричал Антонио. — Все, что вы сказали, верно. Я не спорю. Более того, я сделал бы все это снова. Этот город проклят, брат мой. Если вы считаете, что в подобном месте можно выжить, не прибегая к хитрости, расскажите мне, как это сделать, я с удовольствием послушаю. Но если у вас нет других предложений, то прошу вас помолчать! Конечно, я замарал руки кровью, я совершал плохие, даже ужасные поступки, я знаю это. Но если бы не я, мы все остались бы ни с чем. Почему-то вы не возражали, когда дядя отписывал вам земли, вы приняли их точно так же, как я и Одоардо. Зато теперь с пренебрежением отзываетесь о богатстве, которого не заработали и которое смогли удержать только благодаря моим закулисным интригам и преступлениям. Вы боитесь это признать, но на самом деле злой гений вам помог, да еще как. И этот злой гений — я! Только вот слушать об этом вам неприятно, это вас раздражает, потому что вы-то почтенный кардинал и не хотите иметь ничего общего с братом-злодеем. Гораздо проще каждое утро, поднимаясь с кровати, рассказывать самому себе одну и ту же сказку. Как же я устал от вашего двуличия!
Антонио вскочил и с силой ударил по чашке с мятным настоем, которая разлетелась по земле тысячей осколков. Затем, не дожидаясь ответа, развернулся и ушел. Если бы он пробыл в саду еще хотя бы секунду, то наверняка попытался бы убить собственного брата.
ГЛАВА 89МАТЕРИНСКИЕ СТРАХИ
Миланское герцогство, замок Санта-Кроче в Кремоне
Галеаццо Мария постоянно заставлял ее беспокоиться. Не проходило и дня, чтобы Гуинифорте Барцицца не жаловался бы, что он ленится, теряет время, предаваясь бесполезным занятиям, да еще и позволяет себе совершенно неподобающее поведение по отношению к другим юношам и еще более неподобающее — по отношению к девушкам.
Бьянка Мария боялась, что прошлогоднее пребывание при дворе герцога Борсо д’Эсте навсегда испортило характер Галеаццо Марии. Желая заручиться расположением Франческо, синьор Феррары долго уговаривал его отправить своего первенца к нему, а когда тот прибыл, безбожно избаловал мальчика, усилив его врожденную склонность к безделью и удовольствиям. Кроме того, в характере Галеаццо Марии проявлялась некая тяга к жестокости, все чаще он внезапно становился грубым и агрессивным.
Хуже всего было то, что юноша абсолютно перестал слушаться мать. Франческо же постоянно отсутствовал, чаще всего из-за безумной затеи с миланским замком, над которым трудился архитектор Антонио Филарете, восстанавливая здание по рисункам герцога. Франческо отдался этому делу с огромным рвением, уступавшим разве что его желанию предаваться любовным утехам с очередной фавориткой. Бьянка Мария надеялась, что годы умерят его безудержный пыл, но герцог, похоже, не спешил расставаться с этим пороком. Она старалась не обращать внимания на его похождения. Рядом с Бьянкой Марией были дети, однако, хотя она ни за что не призналась бы в этом даже самой себе, герцогиня чувствовала себя одинокой и уставшей от бесконечных жалких оправданий мужа.
Мать всячески поддерживала ее, но в роли бабушки готова была оправдывать любые поступки Галеаццо Марии.
Именно появление Аньезе прервало поток мрачных мыслей Бьянки. Несмотря на почтенный возраст, ее мать сохранила элегантность и необыкновенное очарование. Глубокий взгляд голубых глаз, длинные светлые волосы, теперь уже серебристые, перевитые нитями жемчуга, скромное платье из дамасского шелка — ей не нужны были украшения, чтобы выглядеть по-королевски.
Аньезе села напротив дочери и внимательно посмотрела ей в глаза.
— Я переживаю за Галеаццо Марию, — сказала пожилая дама.
Неужели она наконец прекратит оправдывать провинности внука?
— Что он натворил? — обеспокоенно спросила Бьянка.
— Рассказывает всем подряд, что Сусанна Гонзага — уродливая горбунья, что он ни за что бы на ней не женился и что правильно вы сделали, когда разорвали помолвку. Говорит, что таких, как она, надо ссылать в монастырь.
Так и правда, наверное, было бы лучше. Бьянка Мария тяжело вздохнула. Прохладный осенний воздух не приносил желаемого облегчения.
— Нужно что-то делать, этот мальчишка совсем отбился от рук.
— Это правда. Вы знаете, я всегда его защищала, но теперь его поведение становится просто опасным. Если о его словах узнают, мы рискуем навсегда испортить отношения с семьей Гонзага. А сейчас нам никак нельзя этого допустить, не забывайте.
— Ваши напоминания ни к чему, я прекрасно знаю, в каком мы положении. Но Галеаццо Мария больше никого не слушает.
— Надо что-то придумать!
— Его отец вечно в отъезде. Его наставник обладает множеством знаний, но слаб характером. Что же до меня, то я потеряла власть над сыном уже очень давно.
— Я могу попробовать поговорить с ним, иногда он еще слушает меня.
— Матушка, если вы хотите попытаться, разумеется, я не стану вам мешать, но, боюсь, Галеаццо Мария видит в вас любящую бабушку, которая всегда встает на его защиту. Я не виню вас, в конце концов, он ваш внук. Если вам удастся то, что не удалось никому другому, я буду вам безмерно благодарна, но не хочу тешить себя иллюзиями. Признаюсь, у меня почти не осталось надежды.
— Ну же, не надо отчаиваться.
— Я просто делюсь с вами своими мыслями.
Аньезе вздохнула.
— С тех пор как Галеаццо Мария побывал в Ферраре, он сильно изменился. Водные турниры, изысканные пиршества, охота, театральные представления — все эти «благородные дела» отдалили его от учебы и от дисциплины, которая так необходима молодому человеку. Он решил, что может делать что хочет, по примеру того, что видел при дворе Борсо д’Эсте. Герцог проявил любезность, но, желая задобрить Франческо, он научил нашего сына совсем не тому, чему следовало.
— Я тоже так считаю, но в то же время мы не можем возложить всю вину на синьора Феррары. В конце концов, Галеаццо Мария жил при его дворе совсем недолго. Это было бы слишком просто!
— Вы правы. Я постараюсь сделать что смогу, посмотрим, удастся ли мне чего-то добиться.
— А я сообщу Франческо, как ведет себя Галеаццо Мария, чтобы он тоже не оставался в стороне.
— Подождите пока, дайте мне попробовать. У вашего мужа много других важных забот, не взваливайте на него и этот груз.
— Но этот груз, как вы выражаетесь, должен быть главным предметом его беспокойства!
— Это было бы прекрасно, но вряд ли возможно. Не сейчас.
— А когда, если не сейчас? Да и чем таким важным он занят? Своими любовницами? Замком, который он строит вместе с Филарете на развалинах жилища моего отца?
— Дочь моя, не говорите так. Конечно, у вашего мужа бывают моменты слабости, но это случается со всеми мужчинами. Вы должны смириться с этим и простить его.
— Конечно, вы так говорите, но ведь мой отец, которого все так ругают, всю жизнь любил вас одну!
— Филиппо Мария был совершенно особенным. Я любила его больше всего на свете. Но во всем, что бы он ни делал, он сильно отличался ото всех остальных мужчин, которых я когда-либо знала. Повторяю, проявите терпение. Любите детей, которых подарил вам муж, и будьте снисходительны к нему. Он всегда возвращается к вам, и это единственное, что имеет значение, поверьте. Лучше сосредоточимся на том, чтобы изменить поведение Галеаццо Марии, пока мы еще можем это сделать. Давайте договоримся так: дайте мне полгода, и если я не смогу на него повлиять, поступим по-вашему. Что скажете?
Бьянка Мария покачала головой:
— Вы слишком добры к ним обоим. И уговариваете меня отнестись с пониманием, как будто это я совершаю ошибки.
— Дочь моя, не говорите ерунды, — сказала Аньезе, подходя к Бьянке и обнимая ее. — Я прекрасно понимаю ваши страхи, сомнения, обиды, я лишь пытаюсь донести до вас, что такие трудности встречаются в любом браке. Будьте понимающей, сильной, терпеливой, и увидите, что у вас с Франческо все наладится. А насчет Галеаццо Марии мы договорились, правда?
Бьянка Мария позволила матери погладить ее по голове, с наслаждением отдавшись этой простой ласке.
— Хорошо, — сказала она, — мы договорились.
ГЛАВА 90ИДАЛЬГО
Неаполитанское королевство, замок Сант-Эльмо
Король Ферранте пребывал в беспокойном ожидании. Проклятый папа Борджиа умер. Слава богу, вовремя. После того как он предал Ферранте анафеме, против короля сразу же восстали несколько самых ненадежных местных баронов, которые только и ждали подходящего повода. Но гораздо хуже было то, что безответственное поведение Каликста III — этого неблагодарного, который в свое время получил столько почестей от его отца, а теперь отплатил сыну таким постыдным образом, — дало повод объявить свои притязания на престол Неаполя Жану Анжуйскому, недавно высадившемуся в Ка-стелламаре.
Теперь Ферранте ждал вестей от своих верных послов, которых он отправил в Рим на встречу с только что избранным новым папой Пием II. Конечно, дон Рафаэль Кос-син Рубио и дон Иньиго де Гевара уже немолоды, обоим за пятьдесят, но только им король мог доверить такое важное дело. Эти двое всю жизнь хранили верность сначала его отцу, а теперь ему, и Ферранте не представлял себе лучших советников.
Именно их он ждал, стоя на галерее крепостной стены замка Сант-Эльмо. С высоты холма Вомеро король смотрел на Неаполь и с удовольствием отмечал, как надежно защищена эта крепость. Учитывая коварные замыслы местных баронов, он предпочитал находиться в надежно укрепленном замке с хорошим обзором местности.
Ферранте залюбовался Неаполитанским заливом, сверкающим на солнце от Баньоли до полуострова Сорренто. Вдалеке виднелся величественный и ужасный Везувий. За ним необыкновенной красоты острова — Капри и Прочида. Лазурная вода искрилась, словно покрытая золотой пыльцой.
Он подумал, что не пожалеет жизни, чтобы сохранить свое королевство на такой прекрасной земле.
В этот момент у него за спиной раздались уверенные шаги. Король обернулся и увидел своего верного идальго из Медины. Кудри дона Рафаэля окрасились серебром, но это никак не повлияло на его военную выправку. Державшийся чуть позади дон Иньиго был ему под стать.
— Ваше величество, — обратился к Ферранте идальго, опускаясь на одно колено.
Де Гевара повторил его жест.
— Слушаю вас, дон Рафаэль, и прошу вас, встаньте. Это мне нужно опускаться на колени перед вами, хотя бы из уважения к вашим летам.
— Ни в коем случае, ваше величество, — отозвался идальго, вставая.
— Итак, какие вести вы привезли из Рима?
— Замечательные, ваше величество. Мы встретились с новым понтификом. В первую очередь хочу сказать, что Эней Сильвий Пикколомини — человек совсем иного сорта, нежели Борджиа. Он глубокий знаток словесности, у него утонченные манеры и прекрасное образование, а кроме того, он непримиримый враг Османской империи. Словом, папа производит отличное впечатление. Он сразу же нас успокоил и уверил, что признает законность вашего правления в ближайшее время. Кроме того, он пообещал нам свою поддержку и дал понять, что Франческо Сфорца также может стать нашим надежным союзником.
— Ваши слова наполняют мое сердце радостью, дон Рафаэль, — с заметным облегчением сказал король Ферранте. — Однако даже с поддержкой Франческо Сфорцы и папы остается вопрос: обещанного признания моих прав будет достаточно, чтобы утихомирить Жана Анжуйского?
— Ваше величество, — вмешался дон Иньиго, — к сожалению, отлучение от церкви, объявленное предыдущим папой, стало подходящим поводом для похода анжуйца. Безусловно, новое заявление от имени Пия Второго поможет усмирить неаполитанских баронов или хотя бы часть из них, но для того, чтобы заставить отступить французов, этого недостаточно. Не говоря уже о том, что со времен анжуйцев это королевство воспринимается как входящее в сферу влияния Папской области, а значит, каждый новый правитель должен сначала получить одобрение действующего понтифика.
— Ваше величество, — добавил дон Рафаэль, — я полностью разделяю то, что сказал дон Иньиго, даже, более того, думаю, что скоро нам придется взяться за оружие. Вы отлично знаете, насколько шатко равновесие, достигнутое в этом королевстве: из примерно четырехсот пятидесяти городов и деревень в его составе не больше сотни находятся под вашим прямым управлением, а остальные принадлежат множеству мелких правителей и семей во главе с…
— …дель Бальцо, Сансеверино, Караччоло, Копполой, Петруччи, Трамонтано и прочими.
— Именно. В связи с чем несложно догадаться, что многие увидят в нападении Жана Анжуйского, недавно высадившегося в Апулии, отличный повод поднять восстание, о котором они давно мечтали, — продолжил дон Рафаэль. — Принадлежность к Итальянской лиге по крайней мере защитит нас от полной изоляции.
— Франческо Сфорца уже сообщил, что готов предоставить нам своих рыцарей и пехоту, поставив своего брата Алессандро во главе этого войска, — подчеркнул дон Иньиго.
— Было бы также хорошо привлечь Георгия Кастриоти Скандербега — албанского героя, который ищет новую родину для своего народа, разбитого турками, — сказал дон Рафаэль.
— Это было бы чудесно, — согласился Ферранте.
— И вполне естественно, учитывая, что он был в хороших отношениях с вашим отцом.
— Что же касается баронов, то больше всего меня беспокоят Джованни Антонио Орсини дель Бальцо — правитель Аль-тамуры и князь Таранто, — а также Антонио Кальдора, герцог Бари, — заметил дон Иньиго. — Они коварнее, лицемернее и опаснее всех остальных. Мне больно говорить об этом, ведь первый из них — мой тесть. Однако, говоря откровенно, я ему не доверяю.
— Согласен, — подтвердил идальго из Медины.
— Хорошо, господа, — подвел итог король, — мы с благодарностью примем всех, кто готов нам помочь, и будем безжалостны к нашим врагам. Как говорил когда-то мой учитель фехтования, — добавил Ферранте, глядя на дона Рафаэля, — пойдем в атаку и будем бить насмерть.
ГЛАВА 91 ИЗАБЕЛЛА
Неаполитанское королевство, замок Сант-Эльмо
— Значит, это правда, — сказал Изабелла. — Вы будете сражаться с Жаном Анжуйским и с моим дядей.
— У меня нет выбора, любимая, — ответил Ферранте.
«Как же она красива», — подумал он, с восхищением глядя на свою жену: огромные синие глаза, длинные, черные как ночь волосы. Она разволновалась, и на белоснежной, будто алебастровой коже выступил легкий румянец. Очарованный, Ферранте поцеловал Изабеллу в алые губы.
— Этот поцелуй не смягчит боль от вестей, которые вы сообщили.
— Я знаю. Но у меня нет другого выхода. Если я позволю Жану и вашему дяде захватить Апулию, то очень скоро мы потеряем все королевство.
— Я понимаю. Но точно нет никакого другого решения, Ферранте, вы уверены?
Король покачал головой:
— Неужели вы не понимаете, любимая? Я хотел бы сделать иной выбор, но у меня нет такой возможности. Мне нельзя показывать свою слабость. Пытаться вести переговоры с тем, кто не хочет тебя слушать, — пустая трата времени. Жан намерен захватить Неаполитанское королевство. Он считает, что имеет на это право, так как его отец был свергнут с престола. Но больше всего меня расстраивает то, что его поддержал ваш дядя.
— Вы так говорите, словно это моя вина.
— Теперь вы несправедливы, я никогда такого не говорил. Но я не могу закрыть глаза на то, что происходит. Мне нужно ехать. Со мной отправятся дон Рафаэль Коссин Рубио, дон Иньиго де Гевара и мои лучшие солдаты. Я пришел попрощаться с вами, мадонна. Надеюсь получить ваше благословение.
— Неужели я могла бы отказать вам в нем? — с горечью в сердце произнесла Изабелла. — Я восхищаюсь вашим мужеством, вашей щедростью и всем тем, что вы делаете, чтобы защитить меня и королевство. Простите, что призывала вас отказаться от наступления. Я знаю, что это ваш Долг короля. Иногда мне кажется, что я плохо справляюсь с ролью королевы. Ох, но что я такое говорю? Вы едете рисковать жизнью, а я еще пытаюсь жаловаться. Однако должна признаться вам, что боюсь. Прошу вас хотя бы не атаковать всегда в первых рядах войска. Вспоминайте хоть иногда, как тяжело мне пережить ваш отъезд. Пообещайте, что будете писать и что обязательно вернетесь.
— Обещаю вам, любовь вам. Знайте, что разлука с вами — самое тяжелое испытание из всех, что преподносит мне жизнь, и часть меня умирает от мысли, что нам нужно проститься.
Ферранте обнял ее и поцеловал, вложив в эту ласку все свои мечты и надежды. В его сердце не было никаких других женщин. Никого, кроме Изабеллы. Никто не смог бы сравниться с ней в изяществе, доброте и царственном великолепии.
Изабелла погладила супруга по голове и полностью растворилась в его поцелуе. Она наслаждалась убаюкивающим теплом его объятий и слушала, как в его груди гулко бьется сердце. Ей казалось, что она тонет, что в ее душе разгорается пламя, а жгучая боль подбирается к груди, вскрывая ее раскаленным мечом.
Молодая женщина поцеловала Ферранте еще горячее, впиваясь в его губы. Затем взяла его руки и положила их себе на грудь. Он сорвал с нее платье, и мягкий шелк скользнул вниз, словно змеиная кожа. Ее запах заполнил все вокруг, от него захватывало дух.
Изабелла застонала. Ей хотелось, чтобы он овладел ею здесь и прямо сейчас. Неизвестно, когда они увидятся вновь.
На глазах Изабеллы выступили слезы: она знала, что это прощание может оказаться последним. Ферранте губами осушил соленые капли и принялся покрывать поцелуями каждый кусочек ее кожи.
Изабелла была его храмом забвения, чем лучше он узнавал ее, тем больше утрачивал себя, становясь с ней единым целым. Он благодарил судьбу за то, что она подарила ему эту волшебную русалку, богиню, чудесное создание, изменившее всю его сущность, открывшее смысл всего, что действительно важно.
Когда Ферранте, измученный и счастливый, перевел дух, Изабелла уже прекратила плакать. Одиночество и понимание — значит, такова ее судьба? Ей остается лишь сдаться и беспрекословно ждать?
Супруг еще сжимал ее в объятиях, но Изабелла открыла глаза и пообещала самой себе, что никогда не покорится судьбе.
Она будет сражаться. Она готова пойти на смерть, лишь бы защитить любовь своей жизни.