ГЛАВА 92ВЫ СДЕЛАЛИ МЕНЯ КОРОЛЕВОЙ
Неаполитанское королевство, замок Сарно
Карета ехала по дороге, покачиваясь и подпрыгивая на кочках.
Изабелле пришлось лишиться своей главной красоты. Она потрогала едва отросший пушок на бритом черепе, и на глаза навернулись слезы. В этот момент королева чувствовала себя голой и испуганной. Одетая как монах, рядом со своим духовником, она ехала в карете навстречу неизвестности, надеясь лишь на то, что дядя сможет ее понять.
Конечно, это безумие — рисковать своей жизнью во имя любви. Но Изабелла сделала бы это еще тысячу раз. Теперь ей стало стыдно за испытанное сожаление, пусть оно и длилось лишь мгновение. Как она могла? Ей пришлось всего лишь слегка поступиться своим тщеславием, а каково пришлось солдатам, разбитым войском Жана Анжуйского среди полей Сарно!
Ферранте тогда едва не расстался с жизнью. Его чудом спас Марино Лонго, который закрыл короля собственной грудью и принял стрелу, предназначавшуюся ему. Ферранте вернулся в Кастель-Нуово весь в пыли и крови. Изабелла сама снимала с него одежду, промывала раны теплой водой, разминала до боли затекшие мышцы. Наконец она помогла ему заснуть, приготовив настой из меда и ромашки, который притупил мучившую его тревогу. На следующий день Ферранте отправился в церковь Сан-Доменико-Маджоре, чтобы помолиться, а на третье утро снова уехал воевать.
Она похоронила еще одну частичку своего сердца, прощаясь с любимым, но приняла его решение.
Ферранте сдержал обещание и писал супруге каждый месяц. Он рассказывал ей о результатах сражений, о том, что приходится переживать ему и его людям, об изнуряющих осадах, о бесконечном ожидании, о запахе пороха, об оранжевых всполохах выстрелов, о блеске клинков, о реках крови, которые льются на землю, жаждущую новых страданий и смерти.
Изабелла плакала, читая эти письма, полные любви и страданий. Сама она не могла ни на что повлиять, и бессмысленное течение одинаковых дней изводило ее. Она твердила себе, что Ферранте обязательно справится, что ему удастся победить в этой проклятой войне, разделившей их. Дон Рафаэль и дон Иньиго сражались вместе с ним, а Альфонсо, его отец, благословлял сына с небес. Изабелла ждала и копила ярость, постепенно оттачивая ее в своей душе, словно оружие: рано или поздно наступит момент для битвы. Спешка непозволительна, это было ясно еще с того дня, когда король покинул Неаполь во второй раз, а она не знала, доживет ли до рассвета. Много дней Изабелла не могла произнести ни слова.
А теперь?
Теперь она едет на встречу со своим дядей, чтобы высказать ему все, что у нее на душе. Королева понимала, что он оказался в руках Жана Анжуйского: тот разгромил Андрию и Таранто и угрожал смертью самому дяде, его любимой Анне и всем его подданным.
Но, может, ей все же удастся переубедить его.
Изабелле казалось, что ее сердце вот-вот разорвется от тревожного ожидания, когда карета остановилась. Гвардеец требовал документы. Кучер объяснялся как мог. Наконец Изабелла услышала стук в дверь кареты, а еще через мгновение та открылась.
Солдат осветил фонарем ее лицо, и она решила сказать правду:
— Я Изабелла де Клермон, племянница Джованни Антонио Орсини дель Бальцо, князя Тарентского и правителя Альтамуры. — С этими словами она скинула капюшон.
Солдат растерянно смотрел на нее.
— Капитан! — позвал он.
Вскоре в карету заглянул еще один человек. Изабелла повторила свою речь, и им позволили ехать дальше.
— Вы сделали меня королевой, а теперь разбиваете мне сердце. Вы понимаете это, дядя? Когда вы предавали моего мужа, задумались ли вы хоть на миг, какую боль это принесет мне? Только этот вопрос я и хотела вам задать. Пожалуйста, ответьте мне, если можете.
Князь Тарентский удивленно смотрел на племянницу. Это был высокий человек с худым лицом, которое казалось совсем высохшим из-за забот последнего времени. Сейчас к ним неожиданно прибавилась еще одна, причем очень важная.
Не дождавшись ответа, Изабелла продолжила наступление:
— Думаете, моя мать, ваша сестра Катерина, одобрила бы ваши действия? Хотя бы о ней вы должны были подумать!
Дядя взглянул на нее с искренней заботой:
— Малышка моя, как же вы добрались сюда из Неаполя через разоренные земли, охваченные войной?
Он попытался обнять ее.
Изабелла увернулась от объятий, и капюшон соскользнул с ее головы, открыв полностью бритый череп.
Джованни Антонио ахнул:
— Изабелла… Ваши волосы…
— Я их обрезала, — бросила она, сдерживая слезы. Плакать нельзя ни в коем случае. Уж точно не сейчас. — Мне пришлось сделать это, чтобы казаться мужчиной, а еще лучше — монахом. Только так я могла надеяться добраться сюда живой. Но это ерунда по сравнению с тем, что происходит с нашим несчастным королевством.
Князь Таранто хотел ответить, но не находил слов, словно утратив дар речи. Он не ожидал ничего подобного и оказался совершенно не готов к натиску племянницы.
Изабелле показалось, что дядя сомневается. Нужно было воспользоваться моментом и атаковать снова.
— Я понимаю, вам тоже пришлось непросто. Могу только представить, что устроил здесь Жан Анжуйский: наверняка он жег апульские деревни, насиловал женщин, убивал мужчин, а добравшись до ворот Таранто, заставил вас выбирать между жизнью и смертью. Что вам оставалось делать? Знаю, никто не пришел вам на помощь. Я не виню вас, это было бы несправедливо. Но точно так же несправедливо и то, что вы предали своего короля и свою племянницу, позволив Жану Анжуйскому уничтожить все, что нас связывало. Понимаете, что стерпеть подобную измену невозможно?
Князь покачал головой:
— Вы правы, Изабелла, вы совершенно правы, я повел себя как трус…
— Дядя… — перебила она.
— Нет, дайте мне договорить. Я испугался и встал на сторону того, кто пощадил меня, хотя должен был хранить верность договоренностям с Арагоном. Я стольким обязан Альфонсо и Ферранте! Но, как вы верно отметили, под обстрелом из бомбард сложно рассуждать здраво. Я совершил ошибку и заслуживаю ваших упреков и даже, возможно, вашей ненависти.
— Дядя, я вовсе не ненавижу вас. Если бы это было так, неужели я приехала бы сюда, доверив вам свою жизнь?
— Что же я могу сделать, чтобы исправить то, что совершил? Если я сейчас восстану против Жана Анжуйского, он тут же убьет всех дорогих мне людей.
Изабелла молчала, не зная, что еще сказать. Она надеялась, что ее слова напомнят дяде о долге чести и родственных узах, но, похоже, этого оказалось недостаточно.
— Единственное, что в моих силах, — это медлить и выполнять приказы Жана Анжуйского с опозданием. Я не смею открыто выступить против него, но готов способствовать победе Ферранте своим бездействием. К сожалению, это все, что я могу предложить. Мои руки связаны.
— Уже это будет неоценимой помощью, дядя.
— Вряд ли, но это хотя бы что-то. Простите, что я не могу выступить против анжуйцев рядом с Ферранте Арагонским. Условия, в которых я оказался, не позволяют мне сделать это. Однако я надеюсь, что ваш супруг сумеет извлечь пользу из моего промедления, и тогда он наверняка одержит победу.
— Благодарю вас, дядя, я не могу и просить вас о большем, — сказала Изабелла. — Я понимаю, на какой риск вы идете.
— А теперь, Изабелла, пожалуйста, идите в покои, которые я подготовил для вас, примите горячую ванну. Уверен, вы ужасно устали после такого тяжелого путешествия. Я распоряжусь, чтобы вам принесли чистую одежду. Позже, когда вы отдохнете, мы поужинаем вместе, нам есть что обсудить.
— Спасибо, дядя, я последую вашему совету.
— Замечательно. Возможно, сегодня вечером мы вместе найдем способ выиграть эту проклятую войну.
ГЛАВА 93ДРАКУЛА
Папская область, млюк Святого Ангела
— Вы видели его? — спросил понтифик у папского легата, только что вернувшегося из Будапешта.
— Конечно, ваше святейшество.
— И он в самом деле так ужасен, как все говорят?
— Он не слишком высок, но очень силен и выглядит устрашающе: крепкий, холодный, безжалостный, — отвечал Никола ди Модрусса. — У него большой орлиный нос, похожий на клюв хищной птицы, раздутые ноздри, лицо худое, с красноватой кожей. Огромные зеленые глаза смотрят на собеседника так, словно хотят проникнуть ему в душу, а кайма из длинных черных ресниц усиливает пугающий угрюмый вид. Он бреет бороду, но носит усы. У него высокий лоб, широкие виски, бычья шея и длинные черные волосы, которые подобно змеям струятся по его плечам, крепким, как скала.
— Друг мой, вы описываете человека совершенно необыкновенной внешности.
— Это так, ваше святейшество.
— А правда то, что о нем рассказывают?
— Насчет того, каким образом он убивает врагов?
— Именно.
— Да. Когда я встретил его при дворе Матьяша Корвина, короля Венгрии, он утверждал, что посадил на кол свыше двадцати тысяч человек, повергнув в ужас Мехмеда Второго Завоевателя. И поверьте мне, этот человек гордится своими деяниями.
Да помилуй нас Господь. Но ведь это война. Ваши слова заставляют обливаться кровью мое сердце. Никола, но все же, сражаясь с великим злом, необходимо провалять решимость. Я вынужден признать, что этот дьявол, этот князь тьмы оказался единственным, кто ответил на мой призыв сплотиться против турок. Если бы не он, вряд ли бы мы сейчас могли спокойно беседовать.
— Матьяш Корвин также рассказал мне, что Влад Дракула не только поверг в ужас Мехмеда Второго, но и нанес ему значительные потери во время ночной вылазки. Правда, князю не повезло: говорят, Дракула хотел найти палатку султана и убить его, но тот, опасаясь за свою жизнь, приказал поставить в лагере не меньше десятка одинаковых палаток, чтобы убийца не знал, в какой его искать. Вот почему той ночью треть лагеря была уничтожена, но Мехмед остался жив.
— Этот человек ужасен, но при этом отважен.
— Как бы то ни было, Мехмед понес серьезные потери во время этого нападения. Затем он двинулся в сторону Тыр-говиште — столицы Валахии, откуда Влад правит своими землями, и там его встретил целый лес из тел, насаженных на кол. — Папа Эней Сильвий Пикколомини молча слушал Николу ди Модруссу, пораженный ужасным рассказом. — Затем воевода Валахии и Трансильвании отравил воду в колодцах и выставил против турок отряд больных чумой, чтобы распространить заразу среди войска султана. Тогда Мехмед якобы заявил, что не будет воевать на земле человека, готового идти на такое, чтобы защитить свой народ, и отступил, оставив сражаться своего фаворита.
— Своего фаворита? — переспросил понтифик, по-прежнему внимательно слушая легата.
— Раду Красивого, брата Влада.
— Что?!
— А, вы не знаете историю про двух сыновей Влада Второго Валашского?
— Нет.
— Ну, я расскажу, она недлинная. Каждый год воевода Валахии и Трансильвании должен в качестве дани отдавать султану тысячу мальчиков со своих земель. Отобранные у родителей и воспитанные турками, они потом образуют пехоту османской армии.
— Янычары! — воскликнул папа.
— Именно, ваше святейшество. Влад и Раду были в числе этих детей. Они жили в плену в крепости Эгригез, терпели пытки и лишения. В результате этого ужасного военного воспитания мальчики выросли совершенно разными: если сердце старшего, Влада, пропиталось жгучей ненавистью к туркам, то Раду стал любовником Мехмеда.
— И теперь поход на Валахию и Трансильванию превратился в братоубийственную войну…
— Иначе и не скажешь.
— Но это ужасно. Как будто без того мало горя…
— Именно. Вот почему Влад просит вас помочь ему окончательно разгромить Раду и османское войско.
— Я немедленно займусь подготовкой войска при содействии Венеции, а также соберу деньги, которые мы передадим Матьяшу Корвину, чтобы он поддержал Влада Дракулу в этой кампании.
— Имейте в виду, что Раду располагает не меньше чем сорока тысячами солдат, а также бомбардами и осадными орудиями, которые ему оставил султан. Кроме того, он поднимает против Влада венгерских бояр!
— Как сделал Жан Анжуйский, когда привлек на свою сторону неаполитанских баронов, чтобы сражаться против законного короля Ферранте Арагонского.
— Насколько я слышал, король, хота поначалу ему пришлось непросто, сейчас успешно отражает наступление.
— Надеюсь, что ему удастся одержать победу как можно скорее! Понимаете, Никола, ужасно, что перед угрозой османского нашествия христианские короли и герцоги не могут продумать ничего лучше, чем убивать друг друга. Когда несколько лет назад я выпустил буллу Vocavit nos, чтобы призвать их всех в Мантую и организовать крестовый поход, никто не явился: все слишком заняты своими мелкими проблемами, внутренними сварами из-за лишнего клочка земли и не понимают, что целой цивилизации, всей нашей культуре грозит гибель. Константинополь стал первым уроком, но эти несчастные уже позабыли о нем и снова пекутся лишь о себе! Подумать только, ведь они основали Итальянскую лигу во имя поддержания мира. И в чем, спрашивается, состоит их помощь? Так что, как видите, Дракула наводит ужас, но он хотя бы защищает веру от Антихриста, равно как и Георгий Кастриоти Скандер-бег и Янош Хуньяди. Вот герои, на которых мы можем рассчитывать. Дьявольские отродья. Чудовища. Но чем лучше их все эти князья, которые объявляют себя христианами, а думают лишь о собственной выгоде? Неужели обман, алчность, сладострастие, трусость — меньшие преступления, чем излишняя жестокость в бою? Я не могу одобрить деяния Дракулы, но и не могу выносить бездействия всех этих фигляров, окружающих меня! Вот почему я решил поддержать Ферранте Арагонского. Его отец Альфонсо хоть и руководствовался собственными желаниями и целями, но все же понимал значимость тех военачальников, чьи имена я только что назвал, отдавая им должное и обещая свою поддержку.
— Я понимаю, ваше святейшество.
— В таком случае давайте устроим так, чтобы Дракула получил необходимую помощь. Я поручаю вам организовать отправку и сделать все, что сочтете необходимым. Вот соответствующая доверенность, — сказал понтифик, протягивая Николе ди Модруссе лист бумаги с подписью и печатью.
Легат опустился на колени у ног папы.
— Тем временем будем надеяться, что Ферранте победит неаполитанских баронов, — заметил Эней Сильвий Пикколомини. — Как же я устал от этих бесконечных междоусобиц!
ГЛАВА 94ТРОЯ
Неаполитанское королевство, долина Троя
Раскинувшаяся перед ним желто-зеленая долина была выжжена солнцем. Под доспехами Ферранте покрывался потом от напряжения и невыносимой жары. Он тяжело хватал ртом воздух. Король сомневался, сможет ли сегодня сражаться: даже дышать было трудно. Воздух казался густым, словно мед.
Рядом с ним находились неразлучные дон Рафаэль Коссин Рубио и дон Иньиго де Гевара.
Ферранте взглянул на сорок семь рядов рыцарей в железе и коже, выстроившихся под командованием Роберто ди Сан-северино и Роберто Орсини. Антонио Пикколомини, герцог Амальфи, возглавлял пехотинцев и оруженосцев.
Над задними рядами построения развевалось знамя Орео Орсини, отвечавшего за солдат арьергарда.
Словом, все были на месте: рядом с ним, со своим королем, твердо намеренные сражаться против захватчика. Капитаны осматривали войска, чтобы убедиться, что они готовы к бою и имеют все необходимое оснащение. Ожидание становилось невыносимым.
Солнце уже поднялось высоко.
Вдруг Ферранте увидел неприятеля. Совершенно неожиданно — видимо, из-за сравнительной малочисленности отряда. Группа рыцарей во главе с Марино Марцано решительно атаковала левый фланг под командованием Роберто Орсини. Сила удара вкупе с пылом и яростью Марцано позволили врагу клином прорвать ряды арагонцев. Придя в себя от первой атаки, оставившей на земле немало раненых и убитых, Орсини, казалось, начал сдерживать напор, но вскоре стало ясно, что одному ему не справиться. Тогда арагонский капитан, не вовлекая Роберто ди Сансеверино, отступил к центру построения. Ко всеобщему удивлению, Марино Марцано последовал за ним, криками подгоняя своих солдат.
— Отличное решение, — отметил дон Рафаэль. — Роберто Орсини не смог отбить атаку, но увел врага за собой, чтобы тот попал в ловушку в центре нашего построения. Таким образом, он не нарушит позицию правого фланга, а Марино Марцано окажется окружен: в пылу сражения он не понял смысла этого маневра.
— Джакомо Пиччинино со своими солдатами пока остается на месте, — заметил Ферранте.
— Вот увидите, сейчас анжуец прикажет выступать правому флангу, чтобы не дать Роберто ди Сансеверино атаковать Марцано в центре наших позиций, — вмешался дон Иньиго.
Будто услышав его слова, рыцари под командованием Жана Анжуйского и Андреа Томачелли Капече, герцога Альвито, словно черти, ринулись на правый фланг построения арагонцев, сойдясь в схватке с солдатами Роберто ди Сансеверино.
Обломав первые копья о доспехи арагонцев, анжуйцы наступали небольшими группами, держа мечи на изготовку. Но длилось это недолго, потому что Роберто ди Сансеверино, в отличие от Орсини, смог выдержать удар. Его рыцари сохранили построение, и началась огромная схватка, в которой постепенно стало очевидно, что преимущество на стороне арагонцев.
Ферранте видел, как Сансеверино вытащил боевой иел и поверг рыцарей герцога Альвито в ужас своей почти что звериной яростью. Капитан кинулся на группу врагов, обращая их в бегство с неистовым пылом.
— Сансеверино жаждет крови, — отметил Ферранте.
— Битва оборачивается в нашу пользу, ваше величество, — сказал дон Иньиго.
Это и правда было так.
Словно в подтверждение слов дона Иньиго, Роберто ди Сансеверино закричал изо всех сил:
— Да здравствует Его Величество Ферранте Арагонский, король Неаполя! Смерть и позор Жану Анжуйскому!
Со всех сторон в ответ раздались воинственные крики, и рыцари Сансеверино волной накрыли французов и герцога Альвито.
Видя, что совершают его люди, Ферранте почувствовал себя растроганным. Этот день обещал обернуться великой победой. Но радоваться было рано, король знал, что теперь настал его черед действовать. Левый фланг, переместившийся в центр, практически разгромил бойцов Марино Марца-но. Справа Сансеверино постепенно одолевал противника, но Джакомо Пиччинино с французской пехотой все еще продолжал наступать.
— Как мы поступим? — спросил король Арагона у дона Рафаэля. — Атакуем их и разгоним?
— Нет, — ответил идальго, — мы не будем попусту расходовать преимущество, которое Сансеверино зарабатывает, рискуя собственной жизнью. Подождем, пока Пиччинино сам двинется в атаку, и тогда мы, имея численное превосходство, встретим его как подобает.
Ферранте кивнул. Он посмотрел на небо: солнце начинало двигаться к закату, битва длилась уже довольно долго. Король вновь перевел взгляд на поле боя и увидел, что какой-то человек из войска противника, покинув строй, отчаянно пытается добраться до Пиччинино.
Андреа Томачелли Капече, герцог Альвито понял, что Джакомо Пиччинино не сойдет с места, пока не получит команду. До этого он уже попытался было двинуться вперед, но Жан Анжуйский сделал ему знак подождать, и капитан выполнил приказ. Однако теперь, когда ситуация на поле боя явно поворачивалась не в лучшую сторону для французских сил, было совершенно необходимо, чтобы пехота предприняла последнюю отчаянную попытку атаковать центр арагонского построения.
Андреа покинул строй и во весь опор помчался к Пиччинино. Он снял шлем, не в силах выносить жару и чтобы лучше ориентироваться. Капитан знал, что так он рискует получить шальную стрелу или удар меча, но это было неважно. Ему не требовалось сражаться, в этот момент на него возлагалась иная миссия. Конь Андреа повалился на землю из-за ран, нанесенных копьями. Он оказался на земле, залитой кровью, покрытой обрубками тел и обломками оружия: это был правый фланг Роберто ди Сансеверино. Герцог Альвито попытался как мог приблизиться к центру анжуйского построения, но до них было слишком далеко, никто не видел его знаков и не слышал его команд. На бегу он увидел человека, догоняющего его с правой стороны, и сделал единственное, что мог в этой ситуации: выдернул пику, воткнутую в грудь мертвого француза, лежащего в грязи, и выставил ее против врага. Тот мчался с таким пылом, что заметил оружие в руках Андреа лишь в последний момент и, не успев вовремя остановиться, практически сам налетел на острие, проткнувшее его грудь.
Герцог Альвито толкнул противника изо всех сил, и пика прошла насквозь через его тело.
Отбросив мертвого врага, Андреа продолжил бег. Он мчался все быстрее, войска Джакомо Пиччинино были уже недалеко и наверняка видели его.
Когда до анжуйцев оставалось несколько десятков метров, герцог замахал руками, крича:
— Атакуйте, атакуйте! За Жана Анжуйского! Смерть арагонцам! Вперед!
Тогда французская пехота наконец рванулась вперед, но Андреа не суждено было это увидеть. Он почувствовал боль и обнаружил копье, воткнувшееся ему в плечо. Из раны хлынула кровь. Нечеловеческим усилием герцог выдернул железный наконечник, вонзившийся в его плоть.
Он упал на колени и взглянул на войско неприятеля. Андреа видел шлемы и мечи, мертвых лошадей и залитые кровью знамена. Видел глаза, полные ужаса, и рты, раскрытые в предсмертном крике. Потом все застлала черная пелена, и он упал лицом на пыльную землю.
— Они выступили! Наконец-то! — воскликнул Ферранте, пытаясь перекричать шум битвы, крики, ржание лошадей и лязг мечей о доспехи. — Дон Рафаэль, передайте приказ Алессандро Сфорце двигаться вперед. Пусть он оставит свои позиции позади анжуйского лагеря и атакует французский арьергард под командованием Эрколе д’Эсте, отрезав тем самым пути к отступлению для людей Жана Анжуйского. Мы нападем на врага со спины, и победа останется за нами.
— Конечно, ваше величество.
— А мы двинемся на Жана Анжуйского. Пикинеры — в первый ряд, потом копейщики, дальше мечники!
Отдав приказ, Ферранте поспешил к первым рядам войска. Его верные телохранители скакали рядом: дон Рафаэль Кос-син Рубио справа, дон Иньиго де Гевара — слева.
— Давайте покончим с этим! Мы должны победить! Арагон или смерть!
Ответом Ферранте были одобрительные крики пехотинцев.