ГЛАВА 122 ЗАГОВОРЩИКИ
Миланское герцогство, близ Новары
Роковая черта пройдена. Настало время мести. Напротив Джованни Андреа Лампуньяни сидел его верный соратник Джироламо Ольджиати.
— Я устал, — говорил Лампуньяни, глядя на пар, поднимающийся от миски с супом. Они расположились за столом в самом углу трактира, где можно было не бояться чужих ушей. Заговорщики предпочитали встречаться подальше от Милана. Джованни Андреа поехал в Новару по своим делам, и Джироламо отправился туда же, чтобы встретиться с ним. Карло в последний момент помешали обстоятельства. — Висконти с нами? — спросил Лампуньяни.
— Конечно.
— Знайте, я больше не намерен ждать ни одного дня. Видеть, как Лючия Марлиани получает звания и титулы, как она становится синьорой Мельцо и Горгондзолы, как носит драгоценности, которых моей жене никогда не надеть, быть свидетелем того, как казна герцогства растрачивается на то, чтобы соблазнить очередную шлюху, — все это сводит меня с ума.
— Вам и не придется далее томиться ожиданием. Не теряйте бдительности, будьте готовы, — ответил Джироламо Ольджиати. — Все уже решено. Споро мы перейдем от слое к делу.
— Когда же? — спросил Джованни Андреа, пораженный решительностью собеседника.
— Утром в праздник святого Стефана.
— На следующий день после Рождества?
— Именно.
— А где?
— В церкви Святого Стефана.
Тут Джованни Андреа не удержался от улыбки:
— Это же идеально!
— Да. Никто не будет ожидать нападения в подобный момент.
— Точно, — подтвердил Лампуньяни. — Отличная идея. Кто это придумал?
— Карло. При содействии Колы Монтано. Маэстро затаил кровную обиду на Галеаццо Марию.
— Его можно понять.
— Но он сумел проявить терпение и выждать.
— Еще как, — отозвался Лампуньяни, содрогнувшись от воспоминания о том дне, когда магистра пороли плетьми на площади Ветра.
— Однако теперь этот час настал, — произнес Ольджиати, отпивая глоток вина.
— Народ провозгласит нас героями.
— Сколько у вас человек?
— Около сотни.
— Вместе с моими и с людьми Висконти наберется двести.
— Не так много, но нам хватит, — удовлетворенно кивнул Лампуньяни.
— Конечно. Я надеюсь, что, едва станет известно о смерти герцога, Милан восстанет. Как произошло, когда умер Филиппо Мария Висконти.
— Я тоже так думаю. Нас будут чествовать как освободителей, — взволнованно сказал Лампуньяни. — Смерть тирану!
— Да, смерть тирану, — подтвердил Ольджиати. — Но не стоит кричать об этом, не то у нас получится самый короткий заговор в истории, — усмехнулся он.
Лампуньяни поднес ложку ко рту, пробуя горячий суп.
— Неплохо, — отметил Джованни Андреа. — Хотя бы кормят в этом трактире вкусно.
— Я его поэтому и выбрал. Но хочу спросить вас, друг мой: а что мы будем делать дальше?
— Когда?
— Когда сбросим с престола династию Сфорца.
— Я думал, мы уже договорились об этом, — ответил Лампуньяни. — Вместе с вами и с Карло мы создадим триумвират, который позаботится об установлении политических условий, необходимых для учреждения республики. Мы поделим между собой задачи и направления работы, чтобы затем передать власть над Миланом народу через его представителей.
— Задачи и направления работы, — повторил Ольджиати. — Звучит неплохо.
— Я знаю. Нужно действовать осмотрительно, друг мой, нельзя, чтобы граждане Милана сочли нас узурпаторами. Мы объясним, что наша главная и единственная цель — вернуть им независимость и возможность самим принимать решения. Кола Монтано поможет нам сделать все по закону. Магистр пользуется симпатией большой части знати — всех тех, кому пришлось не по нраву его публичное унижение. Только так мы сможем стать вдохновителями и защитниками политического преобразования. И только в этом случае оно действительно произойдет. Если мы не справимся, то потеряем доверие народа, а этого никак нельзя допустить.
— Я прекрасно понимаю, о чем вы говорите. Если мы не сможем объяснить свои намерения, нас казнят как предателей.
— Именно. Но если мы убьем герцога с криком «Смерть тирану!», то все в церкви, кто ненавидит Галеаццо Марию Сфорцу, окажутся на нашей стороне, — поддержал Лампунья-ни. — Следом за нашими людьми, которых мы расставим среди публики, они обнажат мечи, и тогда битва будет выиграна в один момент.
— Значит, решено, — подвел итог Ольджиати.
— Осталось лишь дождаться Дня святого Стефана, — подтвердил Джованни Андреа.
ГЛАВА 123ДУРНОЕ ПРЕДЧУВСТВИЕ
Миланское герцогство, замок Сфорца
В душе Лодовико росло беспокойство. Поведение брата переходило все границы и становилось просто опасным, в этом уже не было никаких сомнений. Лодовико разослал шпионов по трактирам, рынкам и борделям города, и вести они принесли неутешительные: герцога называли алчным тираном, человеком, лишенным совести, образцовым представителем династии, которая когда-то жила вместе с народом и для народа, но давно забыла о своих обязательствах, а теперь породила этого молодого бесстыдника. Некоторые считали, что он окончательно испортился после женитьбы. Миланцам не особенно нравилось, что супруга герцога принадлежит к династии синьоров Пьемонта да еще и состоит в родстве с французским королем.
Что же до знати, то там дела обстояли еще хуже. Конечно, наиболее состоятельные слои общества всегда чем-то недовольны, по определению. Каждому кажется, что он недополучил свое. Все хотят больше владений и доходов, титулов и денег. Но сейчас в недовольстве дворян стало мелькать нечто гораздо более глубокое и угрожающее.
Не говоря уже об ученых и мыслителях — другой группе, имеющей вес в обществе, у которой было немало причин для роптания. Не кто иной, как Франческо Филельфо — наставник Лодовико и вечный оппонент Колы Монтано, — недавно вернувшийся из Рима, признался ему, что в университетских кругах Болоньи, где нашел себе приют Монтано, поговаривают, будто тот собирается отомстить за оскорбление, понесенное два года назад на площади Ветра.
Обеспокоенный нескончаемым потоком ненависти и угроз, Лодовико решил встретиться с Боной Савойской и Чикко Симонеттой. Он знал, что если и есть ничтожная возможность того, что герцог прислушается к чьим-то словам, то надеяться стоит только на этих двоих.
И вот теперь Лодовико ждал в приемной гостиной герцогини.
Он обдумывал предстоящий разговор, когда появился Чикко. Вскоре в комнату вошла и Бона Савойская. Высокая и стройная, одетая с невероятной элегантностью. Бону отличала сдержанная, истинно королевская красота. Лодовико улыбнулся, увидев ее.
— Ваша светлость, — сказал он, — господин советник, я пришел к вам с тяжелым сердцем, полным опасений и тревог.
По взгляду Боны Лодовико понял, что она хорошо понимает его состояние.
— Мессер Лодовико, я знаю, что вы имеете в виду, и каждый день молюсь о спасении своего супруга. Я не понимаю, как он может продолжать вести себя подобным образом. Хотя, Чикко тому свидетель, я стерпела от него гораздо больше, чем подобает жене.
Советник кивнул:
— Мадонна, вы знаете, сколько раз я говорил герцогу о своих опасениях, призывая его к сдержанности и осторожности. Мы все живем как на вулкане, и я могу только догадываться, что хочет сообщить нам мессер Лодовико. Но я уже давно твержу герцогу, что в городе и во дворце не осталось никого, кто не затаил бы на него злобу и не жаловался бы на его правление. Однако заставить его одуматься совершенно невозможно.
Лодовико растерянно взглянул на него:
— Я еще не успел рассказать вам о ненависти, что бурлит в трактирах, на площадях и рынках Милана, а вы уже уверяете меня, что нет никакого способа повлиять на моего брата? Мой старый учитель Франческо Филельфо поведал, что в университетских кругах Болоньи болтают, будто Кола Монтано собирается отомстить герцогу за то, что случилось на площади Ветра. Вы слышали об этом?
— Да, слышали, — ответил Чикко. — Потому Кола Монтано и сбежал из Милана, спрятавшись за стенами Болонского университета: герцог дал ему понять, что не потерпит новых волнений. Но, по всей видимости, успокоить этого упрямца не так-то просто. В нем бурлит злоба, неудержимая жажда бунта, которой мне не понять. Однако верно и то, что из Болоньи он никак не может нам навредить.
— В этом я не уверен, — заметил Лодовико.
— Я тоже, — согласилась Бона. — Однако разговаривать с Галеаццо Марией невозможно! Чем больше я прошу его умерить свой пыл, о какого бы рода излишествах ни шла речь, тем отчаяннее он делает все по-своему. С годами я поняла, что лучше всего оставить его в покое, так он наносит меньше вреда.
Чикко взглянул на Лодовико:
— К сожалению, герцогиня абсолютно права: любые предостережения ведут к тому, что герцог злится, отрицает очевидное, смеется над угрозой, игнорирует ее. Он не соблюдает ни малейшей осторожности, и его положение становится опаснее день ото дня.
— Если вы действительно хотите повлиять на Галеаццо Марию и заставить его вести себя подобающим образом, есть только один способ, Лодовико, — сказала наконец Бона. — Вы не представляете, как мне больно говорить об этом, но я не знаю иного решения.
— Что вы имеете в виду?
— Поговорите с Лючией Марлиани.
— Вы уверены?
— Мне тяжело это признать, но на текущий момент только она может в чем-то убедить моего мужа. Я уже давно оставила всякие попытки. Возможно, моей главной ошибкой стало как раз то, что я отдалила ее от двора и отказалась признать законными ее детей.
— Вы были полностью в своем праве, — возразил Лодо-вико.
— Я тоже так думала. Но теперь понимаю, что поступила опрометчиво: это тоже внесло свой вклад в ухудшение ситуации.
— Так как вы советуете мне поступить?
— Как я уже сказала, отправляйтесь в Мельцо и поговорите с Лючией. Вас она послушает.
— Почему вы так считаете?
— Потому что именно вы объединили Кремону и другие города от имени Галеаццо Марии, когда не стало Франческо Сфорцы. И провозгласили его новым герцогом Миланским.
— А вы откуда это знаете? — удивился Лодовико.
— Герцог много раз рассказывал мне об этом.
— В самом деле?
— Он очень вас любит. Или, точнее говоря, высоко оценил ваши действия в тот момент.
— Герцогиня совершенно права. Поезжайте. Вы наша последняя надежда. Может быть, Лючия Марлиани прислушается к вам.
Лодовико растерянно взглянул на собеседников:
— Но я не думаю, что…
— Сделайте это, — сказала Бона. — Вы единственный, кто, может быть, еще способен спасти герцога Миланского от него самого.
ГЛАВА 124СИНЬОРА МЕЛЬЦО
Миланское герцогство, замок Мельцо
Лодовико находился в зале удивительной красоты. Он огляделся по сторонам и поразился изысканности обстановки: кубки из яшмы, резные столы из лучших пород дерева, элегантный кессонный потолок, великолепные гобелены на стенах. Лодовико поспешил в Мельцо сразу после разговора с Боной Савойской и Чикко Симонеттой. Он очень надеялся, что приехал сюда не зря. Его не покидало тяжелое предчувствие, что рано или поздно недовольство действиями герцога разгорится в безудержное пламя, и тогда будет уже слишком поздно.
Лючия Марлиани, синьора города Мельцо, стояла возле камина в конце зала, повернувшись к гостю спиной.
Когда она наконец взглянула на него, Лодовико понял, почему герцог Миланский потерял голову от этой женщины. Лючия была миниатюрной и изящной, ее лицо правильной овальной формы отличала редкостная красота. Маленький, чуть вздернутый нос, высокие скулы, глубокий и в то же время насмешливый взгляд — от всего этого просто захватывало дух. Едва она заговорила, Лодовико понял, что ей также присуща непреклонная решимость.
— Мессер Сфорца, — холодно произнесла Лючия, — я не знаю, что привело вас ко мне, но могу попробовать догадаться. Позвольте мне сразу же предупредить: если вы хотите каким-то образом повлиять на герцога при моем посредничестве, знайте, что лишь зря теряете время.
Лодовико вздохнул. Такое начало сулило, что его и слушать не станут. Но нужно было попытаться.
Он постарался не отчаиваться.
— Мадонна, я хорошо понимаю, о чем вы говорите, и приношу извинения за то, что создал у вас такое впечатление.
Лючия Марлиани удивленно взглянула на Лодовико:
— Так вы приехали не за тем, чтобы просить меня о чем-то?
— Вовсе нет. Напротив, честно говоря, надеюсь, что это я смогу оказать вам услугу.
— В самом деле? — спросила Лючия, и в глубине ее глаз мелькнул огонек любопытства.
— Именно. И причина тому очень проста: я боюсь за жизнь герцога Миланского.
За считаные мгновения ему удалось второй раз удивить правительницу Мельцо:
— Вы уверены? Считаете, что он в опасности? Кто-то ему угрожает?
Лодовико покачал головой. Неужели эта женщина правда не замечает, что происходит вокруг? Глядя на нее, сложно было поверить в подобную наивность.
— По всему Милану жители жалуются на поведение герцога: на неуемные пиршества, на провальные военные кампании, на растрату казны, на сосредоточение власти в одних руках, на возросшие налоги. Знать тоже недовольна.
— И на этом все? — спросила Лючия Марлиани. В этот раз Лодовико услышал в ее голосе плохо скрываемое высокомерие.
— На этом все, — ответил он. — Но герцог, которого ненавидят, это герцог, потерявший любовь своего народа. Подданные отворачиваются от него, а в подобных случаях правителей подчас свергают.
— Возможно, — ответила она все тем же тоном. — Но мне кажется, что Галеаццо Мария — герцог, которого боятся: из-за его отваги, красоты, обаяния.
— Возможно. Но в некотором смысле это еще хуже, — подчеркнул Лодовико. — Если герцога ненавидят и боятся, то рано или поздно он падет жертвой этих двух чувств.
— Вы угрожаете собственному брату?
— Ни в коем случае! Я хочу предупредить его. А поскольку я знаю, что меня он не выслушает, сочтет мои слова плодом больного воображения, я позволил себе приехать к вам, потому что только вы можете повлиять на него.
Лючия Марлиани вздохнула. Ее красота, казалось, побледнела на мгновение.
— Мой дорогой Лодовико, вы переоцениваете мою власть над герцогом. Я всего лишь одна из множества его любовниц, вот и все.
— Мне так не кажется. Я не припомню, чтобы он дарил своим любовницам то, чем теперь владеете вы. Так или иначе, но он считает вас особенной. И если позволите, мадонна, то, увидев вас сегодня, я понял почему.
— В самом деле? И почему же? — с деланым удивлением спросила она.
— Отбросьте ложную скромность. Потому что вы невероятно красивы, вот почему! — со вздохом ответил Лодовико, уставший от этого спектакля. — Скажите лучше, что за игру вы ведете?
— Я вас не понимаю.
— Это же очевидно. Такая женщина, как вы, не может не знать, как велика ее власть над мужчинами. Так что не притворяйтесь, будто не понимаете этого. Вы не хотите помочь мне? Точнее, не хотите помочь моему брату и самой себе? Хорошо, скажите об этом прямо, и я не стану больше докучать вам.
— Да как вы смеете так говорить со мной! Вы явились сюда, в мой дом, твердите о ненависти и заговорах, об ошибках герцога и требуете, чтобы я поддержала вас?
— Я ничего не требую. Но я уверен, что Галеаццо Мария в опасности. А если его жизнь под угрозой, то и ваша тоже!
— Это лишь подозрения. Глупые пересуды. Почему я должна всерьез воспринимать ваши слова? Что вы сделали для герцога до сих пор? Думаете, вы первый, кто пересказывает мне подобные слухи? Эти грязные сплетни? Но Галеаццо Марии совершенно не нужны подобные предостережения, чтобы править Миланом!
Выражение лица Лючии Марлиани изменилось, открыв Лодовико истинный характер этой женщины — безжалостной, эгоистичной, думающей лишь о собственной выгоде.
В этот момент он понял, что все пропало. Если кто-то и впрямь решит организовать покушение на жизнь герцога, то Галеаццо Мария окажется беззащитен, ведь безграничное высокомерие — как его собственное, так и той, кому он больше всего доверяет, — совершенно ослепило его.
Осознание истинного положения вещей лишь усилило боль в душе Лодовико.
— Хорошо, благодарю вас за то, что приняли меня, — сказал он наконец.
Лодовико склонился в учтивом поклоне, но Лючия Марлиани не удостоила его ни единым взглядом.
Он отправился к выходу, чувствуя, что нечто ужасное произойдет совсем скоро.
ГЛАВА 125ДЕНЬ СВЯТОГО СТЕФАНА
Миланское герцогство. церковь Святого Стефана
В День святого Стефана Джованни Андреа Лампуньяни проснулся очень рано. Он умылся и оделся, спрятал кинжал в потайном кармане дублета и отправился на конюшню. Там он сел на лошадь и покинул свой замок в Леньяно еще до рассвета.
К церкви Святого Стефана Лампуньяни прибыл заблаговременно. Его сопровождал десяток гвардейцев, одетых как знатные господа. Они тоже спрятали под одеждой оружие. С неба падали снежинки, и площадь перед базиликой уже окрасилась в белый цвет.
Войдя во внешний притвор церкви, Лампуньяни остановился, давая возможность своим людям смешаться с толпой прихожан.
Он ждал Джироламо Ольджиати и Карло Висконти. Первый вскоре появился. Один.
Чуть позже подошел и второй.
За Карло Висконти следовало несколько человек из его свиты. Судя по складкам одежды, они тоже были вооружены.
— Давайте останемся здесь, в притворе, — шепотом предложил Лампуньяни своим товарищам. — Когда появится Галеаццо Мария, возглавляя процессию и здороваясь по пути со своими приспешниками, я выйду вперед, как будто хочу поприветствовать его. Я опущусь на одно колено, и как только он наклонится ко мне, нанесу первый удар. И вы сразу же последуете моему примеру.
Хорошо, — сказал Ольджиати — Можете на нас положиться, — подтвердил Висконти.
Все трое заняли места согласно плану.
Ждать им пришлось совсем недолго, но Джованни Андреа Лампуньяни каждая секунда казалась вечностью. Тем временем продолжал идти снег, а горожане постепенно заполняли церковь. Знать и придворные, напротив, не торопились про» ходить внутрь, почти все они оставались на паперти, ожидая возможности выразить свое почтение герцогу Миланскому.
Наконец, когда базилика уже была забита людьми, ворота распахнулись, и появился Галеаццо Мария Сфорца во всем своем великолепии. Роскошно одетый, в сопровождении пышной свиты, герцог совершенно не подозревал о грозящей ему опасности: на его лице застыло привычное высокомерное выражение, как будто судьбы всего мира зависели только от него.
Как и предсказывал Лампуньяни, герцог остановился во внешнем притворе, окруженный знатными господами и дамами.
Тогда Джованни Андреа собрался с духом и сделал шаг вперед.
Герцог явно удивился, но, увидев, что вельможа опускается на одно колено, чтобы приветствовать его, не стал возражать.
Воспользовавшись тем, что Галеаццо Мария совершенно не подозревает о его намерениях, заговорщик резко вскочил, выхватил кинжал и молниеносным движением поразил герцога в бок, вонзив оружие по самую рукоятку.
— Смерть тирану! — закричал Лампуньяни и тут же снова ударил Сфорцу кинжалом в живот.
Галеаццо Мария попытался защититься, но не смог ничего сделать. Отступив на шаг, он подал знак гвардейцам в надежде на их помощь.
— Они убьют меня, — прошептал он в ужасе.
Тут подоспели Ольджиати и Висконти и кинулись на герцога, словно дикие звери. Их клинки вонзались ему в горло, в затылок, в голову.
Во все стороны брызнула кровь, окрашивая алым свежий снег.
С невероятным усилием Галеаццо Мария сумел развернуться и, шатаясь, как пьяный, двинулся в сторону своей свиты, но почти сразу бездыханным рухнул посреди церкви, так и не успев добраться до места, где можно было бы спокойно встретить смерть.
На мгновение время будто остановилось. Все застыли на месте, пытаясь осознать колоссальность развернувшейся трагедии. Через секунду гвардейцы герцога обнажили мечи.
Их лезвия сверкнули в бледных солнечных лучах, пробивавшихся через пелену падающего снега: Милан погружался в бездну.