Согласно принципам гегельянской диалектики преодолеть – значит привести к синтезу, сохранив положительные аспекты и тезиса, и антитезиса.
Соловьев применяет принципы всеединства к религии. В «Третьей речи о Достоевском», произнесенной 19 февраля 1883 года, он говорит, что Россия искони находилась в борьбе с двумя силами: нехристианским востоком и христианским западом. Самоутверждение в этой борьбе было необходимо для образования государственного тела России. Теперь, когда Россия показала и Западу, и Востоку свои физические силы, эта борьба теряет смысл. России следует показать свои духовные силы в примирении. Задание России – синтез между провинциальным национализмом и космополитическим глобализмом, утверждение религиозного единства в культурной множественности.
По мнению Соловьева, Бог попустил разделение между христианскими церквями, чтобы раскрыть богатство Боговоплощения и Богоискупления. «В человеческом познании и деятельности, – пишет папа Иоанн Павел II, высоко ценивший Соловьева, – есть некая диалектика. Не учел ли ее Святой Дух в Своем Божественном „снисхождении“? Род человеческий должен достигнуть единства через множественность; он учится быть единой Церковью, сохраняя все разнообразие форм мышления и деятельности, культур и цивилизаций. Разве такая точка зрения не соответствует, в известной степени, Премудрости Божией, благу Его и Промыслу? И все-таки это не оправдывает нынешние, все более глубокие разделения!»[113]
Владимир Соловьев первый – веком раньше Иоанна Павла II – поставил вопрос о единстве христиан в терминах диалектики и всеединства.
Учение о богочеловечестве восходит к христианскому догмату о неслитном и нераздельном единстве божественной и человеческой природы Иисуса Христа, утвержденному на Халкидонском соборе в 451 году.
По мнению Соловьева, без воплощения божества в материи мир и человек не имели бы никакого смысла. Соловьев убежден, что Бог стал бы человеком даже в том случае, если бы человек не согрешил. Бог стал плотью ради нас, людей, а не только ради нашего спасения.
«Воплощение Божества не есть что-нибудь чудесное в собственном смысле, то есть не есть нечто чуждое общему порядку бытия, а напротив, существенно связано со всей историей мира и человечества, есть нечто подготовляемое и логически следующее из этой истории (…). Личное воплощение Слова в индивидуальном человеке есть лишь последнее звено длинного ряда других воплощений, физических и исторических, – это явление Бога во плоти человеческой есть лишь более полная, совершенная теофания в ряду других неполных подготовительных и преобразовательных теофаний. С этой точки зрения, появление духовного человека, рождение второго Адама не более непонятно, чем появление человека природного на земле, рождение первого Адама. И то, и другое было новым, небывалым фактом в мировой жизни, и то, и другое представляется в этом смысле чудесным; но это новое и небывалое подготовлено всем прежде бывшим, составляло то, чего желала, к чему стремилась и шла вся прежняя жизнь: к человеку стремилась и тяготела вся природа, к Богочеловеку направлялась вся история человечества (…). Воплощение Божества не только возможно, но и существенно входит в общий план мироздания»[114].
Подчеркнуть целесообразность Боговоплощения не значит ограничить Божию свободу: Бог не обязан был наделить людей таким даром.
По мнению Соловьева, воплощение Богочеловека есть центральное событие космического и исторического процесса. Богочеловечество, соединение Бога с человеком и через человека со всей тварью, должно осуществиться в полноте пространства и времени. Церковь, т. е. человечество, воссоединенное со своим божественным началом чрез посредство Иисуса Христа, есть главный инструмент богочеловеческого процесса. Все земное должно быть обо́жено. Царство Божие – результат этого всеобщего обо́жения.
Соловьев полагает, что Средневековье не уделяет достаточно места человеческому началу, а современная цивилизация – началу божественному. Тем не менее современный безрелигиозный гуманизм, провозгласивший христианские в своей основе ценности свободы, солидарности и прав человека, активно участвует в богочеловеческом процессе. Средоточием богочеловеческого процесса является Церковь, но этот процесс охватывает все элементы человеческой истории, даже те, которые кажутся противоречащими христианству.
Сущность истинного христианства, – утверждает Соловьев, – есть перерождение человечества и мира в духе Христовом. Это перерождение есть сложный и долгий процесс, недаром же оно в самом Евангелии сравнивается с ростом дерева, созреванием жатвы, вскисанием теста и т. п.
Первые христиане ожидали пришествия Царства Божия как внешней чудодейственной катастрофы, которая должна разразиться не сегодня, так завтра. Но, несмотря на грубость такого подхода, перспектива скорого мученичества поддерживала тогдашних христиан на известной духовной высоте и не уступала практическому материализму.
Когда в IV веке язычники обратились в христианство, больше всего их привлекала идея индивидуального спасения. Их волновало спасение души, но не волновало спасение общества, от которого они бежали. За исключением св. Иоанна Златоуста, проповедь восточных аскетов не имела в виду никаких христианских преобразований общественного строя.
Ограничивая дело спасения одной личной жизнью, псевдохристианский индивидуализм должен был отречься не только от мира в узком смысле – от общества, от публичной жизни, – но и от мира в широком смысле, от всей материальной природы. В этом своем одностороннем спиритуализме средневековое миросозерцание вступило в прямое противоречие с самой основой христианства. Христианство есть религия воплощения Божия и воскресения плоти, а ее превратили в какой-то восточный дуализм, отрицающий материальную природу как злое начало.
В то время как мнимые христиане отрекались и отрекаются от Духа Христова в своем ложном спиритуализме, – куда же скрылся сам этот дух? Неужели человечество и вся его история покинуты Духом Христовым? Откуда же тогда весь социально-нравственный и умственный прогресс последних веков?
Большинство людей, стоявших и стоящих сейчас у руля этого прогресса, не признают себя христианами. Но если называющие себя христианами изменяли делу Христову и чуть не погубили его, если бы только оно могло погибнуть, то отчего же заявленные нехристиане (французские революционеры, например), словами отрекающиеся от Христа, не могут послужить делу Христову? Уничтожение пытки и жестоких казней, прекращение, по крайней мере на Западе, всяких гонений на иноверцев и еретиков, уничтожение феодального и крепостного рабства – если все эти христианские преобразования были сделаны неверующими, то тем хуже для верующих[115].
Современный мир давно уже в руках нехристиан. Они и ведут цивилизацию вперед, но вопрос – куда?
«Если [французское] революционное движение, – пишет Соловьев, – и разрушило многое чему надлежало быть разрушенным; если оно унесло с собой и навсегда много неправд, то все же попытка создать общественный порядок, основанный на справедливости, потерпела жалкое крушение. Справедливость есть лишь практическое выражение истины, ее приложение, а точка отправления революционного движения была ложной. Утверждение прав человека, чтобы стать положительным началом общественного переустройства, требовало прежде всего установления истинной идеи человека. Как представляли себе эту последнюю республиканцы – известно: они видели и понимали в человеке лишь отвлеченную индивидуальность, умопостигаемое существо, лишенное всякого положительного содержания. Я не ставлю себе задачей разоблачение внутреннего противоречия этого революционного индивидуализма с тем, чтобы показать, как отвлеченный „человек“ внезапно превратился в не менее отвлеченного „гражданина“, как свободный и властный индивид роковым образом оказался рабом и беззащитной жертвой державного Государства или „нации“, то есть шайки темных личностей, вынесенных революционным водоворотом на поверхность общественной жизни и освирепевших от сознания своего внутреннего ничтожества»[116].
Безрелигиозный гуманизм служил интересам христианства, провозгласив некоторые христианские идеи, о которых забыли сами христиане. Но этот же безрелигиозный гуманизм несет в себе ложь, предрешающую его катастрофический исход.
Жить по Соловьеву – значит уделять «благоговейное внимание ко всему»: ко всем людям, творениям, событиям. Воздавать должное каждому человеку, каждой вещи, каждой идее. Жить в справедливости (добродетели универсальности и всеобъемлемости).
Жить по Соловьеву – значит искать единство во многообразии. Отрицать бесплодное единообразие и при этом активно работать во имя единства и солидарности человеческого рода.
Жить по Соловьеву – значит преодолевать барьеры (физические, интеллектуальные, культурные и религиозные), отделяющие нас друг от друга. Жить в любви, которая есть добродетель общения и взаимопроникновенности.
Жить по Соловьеву – значит практиковать всеединство жизни, обо́живать все аспекты нашего существования, освящать мир, наполняя его христианским духом, строить Царство Божие в самом сердце общества.
Послесловие
Сердце, разум и воля – это тесно связанные между собой силы. Если одна из этих сил отрывается от других, она искажается и искажает весь человеческий организм, порождая искалеченных людей с искалеченным мышлением. В условиях цивилизации, помешанной на «Прогрессе», – чем искалеченнее, тем успешнее. Рационалист Декарт – отец субъективизма и нравственного релятивизма, охвативших всю современную культуру. Сентименталист Руссо – основоположник новой, социально-политической религии, завоевавшей сердца миллионов людей. Волюнтарист Ницше – высококвалифицированный проводник для изобилующих в наше время психопатов и маньяков, жаждущих власти и влияния.