[5] и не инстаграм[6]. Во всяком случае… пока. – Она виновато улыбается, словно боится, что я обижусь, но я не обижаюсь. – То есть он еще не знаменит на весь мир и есть не у каждого.
Я не понимаю, к чему она ведет, поэтому просто говорю:
– Ага.
– Но Миллер скачал «ПАКС», – продолжает Марен. – И полностью заполнил анкету, иначе его данные не попали бы в приложение.
Я медленно моргаю, пытаясь разобраться в буре поднявшихся во мне чувств.
– Ему не все равно, – говорит Марен. – Он про тебя думает.
У Эстер редкий приступ нежности. Когда я вхожу с улицы, она лежит, свернувшись рыжим круассаном, у папы на коленях и тихо посапывает. В кресле напротив сидит Вера. Едва я закрываю входную дверь, она отключает звук на телевизоре.
За всю неделю папа не сказал мне ни единого целого предложения, но сейчас вдруг произносит:
– Мы смотрели прямую трансляцию. – Я уже сбросила босоножки, но все еще стою в прихожей, и кафельная плитка холодит мои босые пятки. – Что там было? Кто он?
Мы смотрим друг на друга. Я догадываюсь, как он себе это представляет. Какой-то безликий парень, обнимающий меня за плечи. Неведомый незнакомец, способный на что угодно. Наверное, кто-то типа Деклана Фрея.
– Это Миллер, – коротко отвечаю я, поскольку добавить нечего.
Папа шумно выдыхает, его напряженно вздернутые плечи опускаются. На какое-то мгновение он даже прикрывает глаза.
– Слава богу, – произносит он.
Для него Миллер – хорошо знакомый и безопасный. Человек, которому можно доверить единственного члена своей маленькой семьи. Но для меня Миллер – совсем другой.
– Папа… – говорю я, не двигаясь с места, потом бросаю взгляд на Веру, и она кивает, словно знает, о чем пойдет речь. Папа смотрит на меня, не снимая ладони с изогнутой спины Эстер. – Я не стану заниматься всем этим, если ты будешь на меня злиться.
– Малышка, – отвечает он, – я не уверен, что хочу, чтобы ты в принципе этим занималась.
Я закусываю губу, и он легонько хлопает ладонью по дивану возле себя. Когда я присаживаюсь рядом, Эстер приоткрывает глаз, показывая, что заметила мое появление, и снова зажмуривается.
– Я буду этим заниматься, – говорю я. Папа еще не включил свет, и гостиная постепенно погружается в темноту. На кухне в трещинах между рамами заводят песни сверчки. – Я должна попытаться. Вот Вера меня понимает. – Я киваю на Веру, и она вопросительно вздергивает бровь: «Неужели?». Но я упрямо продолжаю: – Почему же ты не хочешь?
Папа тоже поднимает взгляд на Веру. Может, она со мной и не согласна, но не показывает этого. Она никогда не поправляет меня при других, только наедине. Это ее дар мне.
– Мне понятно, насколько это для тебя важно, – медленно произносит папа. Он еще в рабочей футболке с кармашком, на котором вышито: «Бобы на озере». Нижний край футболки измазан джемом. – Но я еще и твой папа, и моя главная задача – следить, чтобы ты была в безопасности. Понимаешь?
– Я в безопасности, – киваю я. И это правда – физически. Я цела, руки-ноги на месте.
– Это будет безумно тяжело. Ты осознаешь, до какой степени?
– Оно того стоит.
– Надеюсь. – Папа чешет Эстер между ушами, и она отвечает низким мурчанием. Он снова смотрит на Веру, потом со вздохом поворачивается ко мне. – Знаю, что не смогу всю жизнь обращаться с тобой, как с маленькой, не удержу тебя в этом доме рядом с собой, не помешаю меняться. Но я надеялся, что у меня есть в запасе еще год, прежде чем ты пустишься в самостоятельное плавание по взрослому миру, полному проблем и волнений.
– Я справлюсь.
Папа грустно улыбается.
– Знаю, что справишься. Конечно, справишься.
– Тогда почему ты расстраиваешься?
Он кладет ладонь – такую большую, теплую, знакомую – мне на плечо.
– Мне просто очень не хочется, чтобы ты уходила.
Я сглатываю и вспоминаю Марен: «Ты не обязана проходить через такое испытание».
– Пит, – мягко произносит Вера, и мы оглядываемся на нее. – Оставишь меня наедине с нашей девочкой на пару минут?
Папа колеблется, потом кивает и встает с дивана. Перекладывает Эстер мне на колени, легко проводит ладонью по моим волосам и, прежде чем выйти из комнаты, целует в макушку. Я, жмурясь, вдыхаю запах его одеколона, чувствую отросшую за день щетину. У нас все будет хорошо, я уверена.
– Итак, – произносит Вера, убедившись, что папа ее не слышит. – Алистер Миллер.
Я утыкаюсь взглядом в Эстер, провожу рукой по ее спине и тут же получаю в ответ раздраженный скрип, после чего быстренько засовываю ладонь под себя.
– Да.
– Рассказывай.
– Что рассказывать?
Наши глаза встречаются, и на какой-то миг она удерживает мой взгляд. Вера – хитрюшка; всего-то полтора метра ростом, тает с каждым днем, но у нее еще хватает сил командовать мной.
– Что ты чувствуешь? – спрашивает она. Откашливается, тянется за стаканом с водой и делает глоток. – Похоже, все серьезно.
Что я чувствую? Чувствую себя убитой. Я почти прикоснулась к своей мечте, и тут возник Миллер, который в любой момент может ее разрушить. Я создала нечто прекрасное, а его затоптали грязными сапогами. Мне страшно, потому что я очень долго убеждала себя не думать про Миллера, а теперь не знаю, смогу ли сдержать эмоции, когда он окажется так близко.
Но я говорю лишь:
– Это нечестно!
– Что именно?
– Ну почему именно Миллер? – Я не успеваю даже произнести его имя до конца, у меня срывается голос.
Вера тоже любила Миллера. Он был моей тенью, мы постоянно крутились у нее дома и во дворе. Конечно, поначалу Вера спрашивала, что между нами произошло, но я каждый раз отмахивалась, и в конце концов она перестала задавать вопросы.
– Это никак не мог быть Миллер. Может, мы неправильно построили алгоритм?
Вера смотрит на меня долгим взглядом, потом говорит:
– А он точно никак не мог быть?
И я вдруг понимаю, что вот-вот разревусь. Вот глупость.
– Конечно нет.
Вера протягивает мне руку, и я сдвигаюсь на край дивана, чтобы дотянуться до нее. Она неожиданно крепко сжимает прохладными пальцами мою ладонь.
– Неужели ваша ссора настолько ужасна, что вы не можете помириться? – спрашивает Вера.
Тот же самый вопрос я задаю себе с девятого класса. Он застрял в моем сердце, как пуля.
– Кажется, да, – шепчу я.
Вера начинает поглаживать большим пальцем костяшки моей руки. Мы встречаемся взглядами.
– А может быть, ошибся вовсе не алгоритм, – говорит она.
Мы не можем связаться с Алистером.
Сообщение приходит меньше чем через двадцать четыре часа, в субботу днем. Все утро я, не вылезая из кровати, перечитывала нашу давнюю переписку с Миллером. Вела себя как идиотка, которая, несмотря на солнечные ожоги, продолжает загорать на берегу озера. Делала себе только хуже и больнее.
Я и забыла, какими обрывками ему писала, – ни одного целого предложения, какая-то бессвязная каша. Но Миллер всегда понимал, о чем я, и отвечал полными фразами, не забывая о пунктуации. Тяжелее всего читать наши последние сообщения, точнее, мои. С утра после вечеринки и несколько дней после этого.
Ответь
Пожалуйста, я хочу с тобой поговорить
Я дура, пожалуйста ответь
Миллер
Миллер
Ты серьезно?
В глаза бросается полное отсутствие «извини меня»; сразу хочется кинуться вниз головой со скалы. Не может быть, чтобы я ни разу не попросила прощения в полных мольбы голосовых сообщениях, которые отправляла в течение нескольких дней после того, как покинула дом Деклана.
Снова звякает телефон.
Это Эвелин Кросс. Мы оставили ему несколько голосовых сообщений. В идеале нам следует встретиться завтра, чтобы обсудить ваше первое совместное появление в школе. Может быть, попробуешь с ним пообщаться?
Честно говоря, не знаю, что и думать про Эвелин. Она умная и прямая, я с детства приучена восхищаться такими женщинами. Властная, уверенная в себе, с отличной стрижкой. Но упорно называет себя Эвелин Кросс, хотя мы уже неплохо знакомы, и это кажется мне странным.
Кроме того, у меня нет никакого желания общаться с Миллером.
Я страшно возмущена тем, что она вообще мне это предложила, но вдруг до меня доходит, что напористая Эвелин не вечно будет посредником между нами. Если все пойдет, как планировалось, она не пробудет нашим связным и двух суток. Очень скоро мы с Миллером останемся один на один. Я с размаху хлопаю себя подушкой по лицу, выдыхаю в нее и пишу Миллеру:
Ты получил голосовое сообщение от XLR8?
После стольких лет упрямого молчания он наверняка заставит меня ждать ответа, поэтому я встаю и иду на кухню за бейглом. Но всего через несколько минут – я едва успеваю включить тостер – приходит ответ. Короткий и жесткий:
Получил. Мне это не интересно.
Я смотрю в окно над раковиной, на деревья у нас во дворе. Они раскачиваются под музыку ветра, которая мне отсюда не слышна. Хочется крикнуть: «Мне это тоже не интересно». Меня бросает в жар от злости. «Мне интересно, чтобы ты держался от меня подальше, ты, эгоистичный, затаившийся мерзавец».
Ему понадобилось меньше пяти минут, чтобы отказать мне. Не потребовалось время на размышления. Мне хочется что-нибудь расколошматить, но вместо этого я яростно стучу по буквам:
Я знаю, что ты мне ничего не должен, но для меня это очень важно. Может быть, ты все же согласишься прийти на встречу? Никаких обязательств, просто выслушай их.
Это мучительно тяжело, но я шлю вдогонку еще одно сообщение:
Пожалуйста.
Проходит час за часом. Я съедаю бейгл, подписываю папки к новому учебному году, причесываю Эстер, хотя она категорически против.