– Тадж? – окликнула я. – Ты там?
– Да. – Он откашлялся. – Просто… ну, мои родители ничего не знают. Я им не сказал.
– Про дантиста?
– Да.
Я замялась.
– Они сильно рассердятся, если узнают?
– Не совсем. – Он глубоко вздохнул, и в телефоне зашуршало. – Знаешь… Может быть, приедете ко мне в пятницу? Я вам все расскажу.
Мы подъезжаем к дому Таджа, расположенному в нескольких кварталах от озера. Домик выкрашен под цвет почвы; на подъездной дорожке стоит «субару», а из окна выглядывает белый терьер. Во дворе среди сосновых корней торчит табличка в виде футбольного мяча с надписью «Здесь обитает горный лев из старшей школы Свитчбэк-Ридж».
Тадж открывает нам с улыбкой, и мне становится немного легче.
– Привет, – говорит он, пропуская нас в дом. – Заходите.
Внутри тихо, не считая собаки, которая скачет вокруг наших ног и, едва мы снимаем обувь, начинает обнюхивать ступни в носках.
– Спасибо тебе огромное за то, что согласился встретиться, – говорю я. – Мы готовы снимать там, где ты разрешишь.
Тадж показывает на гостиную – уютную комнату, на стенах которой повсюду висят семейные фотографии. Марен заходит первой и начинает устанавливать камеру.
– Так нормально? – Тадж показывает на свою фланелевую рубашку. – Я не знал, что надеть по такому случаю.
По такому случаю. Просто ликвидация моей мечты. Недельный тур с извинениями.
– Отлично, – отвечает Миллер, подталкивая меня под локоть к гостиной, поскольку я все еще стою столбом.
– Итак. – Тадж плюхается на диван. Мы с Миллером садимся в кресла напротив, а Марен хлопочет между нами, устанавливая штатив. – У скольких человек вы планируете взять интервью?
– У десятерых, – отвечаю я. – Между встречами мы записали видеозвонки с людьми из разных штатов. С Маттео из Бостона, который совершенно перестал писать после того, как «ПАКС» разрушил его надежду стать писателем. С Викторией из Сан-Франциско; ей всего четырнадцать лет, но она больше не верит, что станет летчицей. С Альмой из Пенсильвании, которой предсказано, что она станет тренером по гимнастике, хотя из-за прошлогодней травмы она боится даже заглядывать в спортивный зал.
До начала занятий в школе нам надо сделать еще четыре звонка, но с каждым разговором становится только труднее.
– А для чего вы это делаете? – Тадж дергает себя за рукав, натягивая манжету на ладонь. – Вы их хотите где-то показать?
– Именно, – отвечаю я. В углу тикают высокие часы. Я глубоко вдыхаю и крепко сжимаю подлокотник. – Дело в том, что компания, с которой мы сотрудничаем, не хочет закрывать проект «ПАКС». И мы подумали, что, может быть, если люди разрешат нам рассказать о том, что с ними произошло, никто больше не захочет пользоваться «ПАКС» и тогда его придется слить в любом случае.
Тадж слегка хмурит брови.
– Ты хочешь слить свое собственное приложение?
Я чувствую взгляд Миллера, но не отвожу глаз от Таджа.
– Да. Из-за историй вроде твоей.
– Вроде моей… – повторяет он.
Я киваю и кошусь на Марен – она показывает мне большие пальцы.
– Ты можешь рассказать только то, что хочешь сам, – объясняю я Таджу. Он проводит ладонями по коленям. – И не надо ничего скрывать. Нам нужна правда.
Несколько мгновений Тадж смотрит в пол, потом кивает и поднимает голову.
– Хорошо, – говорит он.
Я слышу тихий щелчок. Это Марен начала запись. Тадж берет со столика возле дивана фотографию в рамке.
– Э, это моя сестра.
Мы с Миллером одновременно склоняемся над фото, на котором изображена улыбающаяся маленькая девочка в балетной юбочке. У нее такие же темные волосы и длинные ресницы, как у Таджа.
– Дара, – поясняет он, не выпуская фотографию из рук. На лице сестры остался отпечаток пальца. – Она умерла, когда ей было семь лет. Четыре года назад.
У меня сжимается сердце. Четыре года назад мы только перешли в старшую школу. Я была знакома с Таджем, но ничего не знала о его жизни.
– Мне очень жаль, – тихо, искренне говорит Миллер.
– Да, спасибо, – слабо улыбается Тадж. – Она попала в аварию, когда ее подвозили домой из школы. Нас с ней не было. – Он аккуратно ставит фото обратно на столик и, не отводя взгляда от сестры, продолжает: – Умерла в больнице до того, как приехали родители. – Тадж прерывисто вздыхает. – После этого я поклялся себе стать врачом скорой помощи, чтобы спасать таких же, как она, детей. И помогать семьям вроде моей.
Я крепко зажмуриваюсь; мне страшно открыть глаза. А я тогда сказала ему: «Дантист тоже врач». Но сейчас речь не обо мне, а о нем. Я открываю глаза и встречаюсь взглядом с Таджем.
– Но «ПАКС» сообщил, что я стану стоматологом. Я не решился рассказать об этом родителям, ведь мы почти не говорим о сестре. Но она в каждой комнате, молча присутствует при всех разговорах. Когда родители увидят это интервью…
Он умолкает, а я с трудом удерживаю в себе вопрос: «Ты меня теперь ненавидишь?»
– Мне будет тяжело, – договаривает Тадж. – Я надеялся, что, став врачом, немного облегчу их боль, и свою тоже, но, похоже, ничего из этого не выйдет.
– Тадж, – мягко произносит Марен, и мы все оборачиваемся к ней, – «ПАКС» ничего не решает. И никто не помешает тебе поступить в медицинский институт.
– Это да, – отвечает Тадж. Глаза у него темные и влажные, как грозовое небо. – Только стану ли я теперь туда поступать?
Неделя сложная и мучительная. Я знаю, что делаю все, что могу в данной ситуации, но мне по-прежнему очень плохо. Люди, к которым мы приходим в дом, глядя на меня, рассказывают, как я сделала им больно. До меня им жилось гораздо лучше, и это правда, с которой мне теперь приходится жить. Единственное, чем я могу помочь, – это не дать пострадать другим.
Наша последняя поездка назначена на субботу. Лейла живет во Фриско, это в часе езды от Свитчбэк-Ридж. К тому времени, когда мы добираемся до места, Марен так срочно нужно в туалет, что она практически отпихивает хозяйку с дороги, чтобы успеть добежать.
У Лейлы большой дом за пределами города. Он совсем новый, внутри еще пахнет краской. В комнатах пустовато, мебель выглядит очень современной и неудобной, как будто, покупая ее, хозяева знали, что редко будут находиться дома. Из больших окон гостиной открывается вид на Диллонское водохранилище – сверкающая на солнце вода, окруженная со всех сторон горами.
– Папы нет дома, – говорит Лейла, впуская нас в дом.
Сейчас полдень, первый день нового года. Девушка не упоминает о матери. Как и мы, она учится в выпускном классе, осенью собирается поступать в Пенсильванский университет, уже известно, что ее туда берут. К нашему приходу Лейла надела платье и старательно завила волосы, словно собралась на собеседование с потенциальным работодателем.
– На самом деле я должна радоваться, – говорит она без всякого выражения. – Две недели назад меня приняли в учебное заведение моей мечты. Но я ничего не чувствую.
Она откашливается, показывает нам экран своего телефона, на котором виден интерфейс «ПАКС» – знакомый логотип, безупречный визуал, в создании которого я принимала прямое участие.
– Советник по финансам, – произносит Лейла, пока мы читаем то же самое на экране. – Фриско, Колорадо.
В комнате повисает тяжелое молчание, мы ждем, когда она договорит.
– Единственная фирма в городе принадлежит моему отцу, – объясняет Лейла. – Все кончится тем, что мне придется работать на него.
Когда Марен наконец-то размещает свое оборудование в универсале, забирается туда сама и захлопывает за собой дверцу, я беру Миллера за руку. Нас только двое на подъездной дорожке. Интервью мы взяли, можно возвращаться домой. Но слова Лейлы все еще звенят у меня в ушах, напоминая о переживаниях, вызванных мной. «Две недели назад меня приняли в учебное заведение моей мечты. Но я ничего не чувствую».
За спиной Миллера раскинулся жилой квартал – большие, высокие дома среди заснеженных деревьев. Миллер заслуживает совсем иного – ему следовало бы сидеть в старой библиотеке где-нибудь на Восточном побережье, обсуждая древние сказания, ведь именно это доставляет ему наибольшую радость.
– Прости меня, – прошу я, потому что не могу больше молчать. Эти мысли мучают меня с Нью-Йорка, с момента появления статьи. – Когда она заговорила про университет, я…
Миллер делает шаг ко мне и сжимает мои пальцы.
– Мне так хочется все исправить.
– Ро, все в порядке. – Он наклоняет голову, смотрит мне в глаза. – Ты так говоришь об этом, как будто я умираю. Но пока неизвестно, что будет дальше. Возможно, все еще закончится хорошо.
– Но ты заслужил, чтобы тебе оплатили учебу, как и договаривались.
Он вздыхает, проводит пальцем по моей ладони.
– Существуют кредиты, – говорит он. – Можно учиться и работать, поступить в государственное и многие другие учебные заведения. Всегда есть варианты. Не переживай, ладно?
– Но если…
– Если что? – Так холодно, что с каждым словом наше дыхание вырывается белыми облачками. – Что, если моя идеальная вторая половинка живет в паре кварталов от меня? Что, если она создала для школьного проекта приложение, которое стало суперпопулярным и изменило ее жизнь?
Миллер улыбается. Его лицо – самое любимое на всем белом свете. За последние четыре дня мы совершили экскурсию по созданным мной переживаниям и огорчениям, повидались с людьми, которые злятся на меня, имея на это полное право. Но Миллер простил меня сразу за все, с самого начала.
– Каждый день происходят самые неожиданные события, иногда даже молния может залететь в бутылку, – говорит он. – То, что мы ничего не знаем о каком-либо колледже, еще не значит, что там будет плохо.
Он прав, конечно, он прав. Появление «ПАКС» заставило меня забыть о неуверенности и сомнениях, с которыми люди обычно смотрят в завтрашний день, и теперь неизвестное будущее вызывает у меня ужас. Но ведь будет и хорошее. Может случиться все что угодно. И, наверное, не стоит этому мешать.