Этот контракт – мой шанс получить то, что я хочу. Не поступая в колледж, громко заявить о себе в области высоких технологий. Эвелин была права во время нашего разговора в конференц-зале с видом на горы – я не смогу сделать это в одиночку, без команды. Идеальных во всем вариантов нет. Предложение XLR8 меня вполне устраивает.
– Папа, с их средствами…
– Их средствами! – Он практически выплюнул это слово. – Гениальная стратегия: найти тебе пару и получить с этого прибыль, как в дурацком шоу с конкурсантками, которое вы с Марен смотрите.
– «Холостяк»?
– Да, «Холостяк». – Мы садимся в машину, и папа смотрит на меня. – Ты не доказательство, Ро. Ты мой ребенок.
– Да знаю, – говорю я, и он вскидывает брови. – Знаю, знаю. Но это же только временно, пап, мы же не по-настоящему будем встречаться. Попритворяюсь несколько месяцев, а потом…
– В течение нескольких месяцев притворяться, что влюблена в совершенно незнакомого человека? Ты сама-то понимаешь, что говоришь?
Конечно понимаю. Ну да, не супер. Но это же мелочь, всего лишь не самый красивый способ получить очень-очень-очень желаемое. И потом, я действительно создала умный алгоритм. Он найдет такого партнера, который мне понравится, – ведь это его работа. Может, даже будет прикольно, может, мы и правда…
– Нет, – говорит папа. Это звучит настолько непреклонно, что у меня начинают дрожать руки. Меня охватывает паника. – Да еще и Сойер в это втянуть? У нее своя работа. Она…
– Нет-нет-нет, – вскрикиваю я, но он уже заводит машину. – Папа, Сойер будет счастлива. Это и есть ее работа. И потом, послушай, если я соглашусь, мне не надо будет уезжать из Колорадо, понимаешь? Если мы в феврале получим финансирование, реально можно будет запустить проект, и тогда я останусь здесь после окончания школы. Я буду жить в Денвере, постоянно видеться с тобой, и мне совершенно не понадобится уезжать в Калифорнию.
Опять у него на скулах заходили желваки. Он на меня не смотрит, но и не трогается с места. Я думаю о маме, бросившей его в погоне за той же мечтой. О том, как я несколько месяцев подряд приучала его к мысли, что мне тоже придется уехать.
– Мне не надо будет уезжать из дома. Пожалуйста, папа, – говорю я тихо и жалобно.
Мы оба замолкаем, и целую минуту слышно лишь гудение мотора у нас под ногами. Папа раздумывает, и я уже начинаю надеяться, что сумела его убедить. Но в конце концов он смотрит на меня и говорит:
– Мы не поставили отметку на парковочный талон.
Я поднимаюсь на лифте на одиннадцатый этаж одна. Двери открываются в холл XLR8, и Миа встречает меня улыбкой:
– Вы что-то забыли?
Я как дурочка машу парковочным талоном. Руки все еще трясутся.
– Нужно поставить отметку.
– О-о-о, вы вовремя спохватились. – Миа обегает свой большой белый стол, чтобы забрать у меня листок. – Они сдирают за потерянные талоны по восемьдесят баксов, представляете? У меня наклейки в другой комнате, я сейчас.
Она мгновенно исчезает за стеклянной дверью, а я оглядываю изящный, пронизанный солнцем холл. Мне до боли хочется считать его своим – холлом, куда я прихожу каждый день, местом, где я работаю. Я не мигая смотрю на искусственную монстеру и к тому времени, как возвращается Миа, принимаю решение.
– Еще мне надо подписать контракт, – сообщаю я, забирая у нее парковочный талон. – Эвелин сейчас свободна?
Ее глаза слегка округляются.
– Господи, конечно. Прям сразу и подпишем. Сейчас я ее поймаю. – Миа нажимает на кнопку внутренней связи у себя за столом. – Эвелин? Роуз вернулась, чтобы подписать контракт.
Стук собственного сердца так громко отдается у меня в ушах, что я с трудом слышу, что она говорит. Эвелин появляется в холле, кажется, в мгновение ока. В руках у нее – тонкая стопка бумаг.
– Роуз, – улыбается она еще в дверях. – Я не ожидала тебя так скоро. А где папа?
– Он на парковке, – отвечаю я. – Он просто… э-э… просто…
– Решил подождать в машине?
– Да, – выдыхаю я.
Эвелин жестом приглашает меня присесть на диван.
– Нам может понадобиться его подпись. – Она раскладывает документы на белом столе. – Он ведь согласится подняться на минуточку?
– Не нужно, – говорю я, не глядя ей в глаза. Кажется, это самый постыдный и волнующий момент в моей жизни. – Мне уже есть восемнадцать.
Эвелин бросает на меня быстрый пристальный взгляд и тут же протягивает ручку.
– Ну хорошо. Отлично.
– Еще один вопрос, – говорю я, и она перестает перебирать бумаги и поднимает на меня глаза. Я натягиваю рукав блейзера на выступающий краешек шрама, серебристо-матового, как рыбья чешуя. – Мой соавтор – Вера Кинкейд. Я не смогла бы составить анкету без ее помощи. Она дала мне все необходимые знания. Следует сделать ее одним из совладельцев приложения, выделив проценты из наших долей.
Эвелин не отрываясь смотрит мне в глаза.
– Сколько процентов она хочет?
– Не знаю, – отвечаю я, пытаясь незаметно вытереть влажные ладони о штаны. – Надо с ней поговорить.
– Хорошо, мы высчитаем, – взвешенно произносит Эвелин. – Давай сегодня подпишем контракт в таком виде, а потом уточним и переделаем.
– Нет. – Я держусь гораздо увереннее, чем себя чувствую. – Нужно вставить цифру до того, как я подпишу.
Эвелин моргает, но если она и удивлена, то хорошо это скрывает.
– Может быть, поступим так, – предлагает она, доставая вторую ручку из кармана комбинезона. – Я сделаю приписку о дополнительных расчетах, и, если твой соавтор согласится с причитающейся ей долей, внесем изменения в контракт. – Она ясно и четко пишет под контрактом: «Высчитать долю Веры Кинкейд», ставит рядом свои инициалы: «ЭЗК» и пододвигает мне лист: – Поставь свою подпись вот здесь и на пунктирных линиях на каждой странице.
Я киваю, склоняюсь над бумагами и расписываюсь везде, где указано. Потом встаю и пожимаю руку Эвелин. У нее гладкая холодная кожа.
– Это правильный выбор, Роуз, – улыбается она, и я наконец-то перевожу дыхание. – Нас ждут великие дела.
У Веры нет своих детей, но она всегда относилась к папе как к сыну, а ко мне, соответственно, как к любимой внучке, а это значит, что мне дозволено несколько больше, чем положено. Вот почему, рассказывая о том, как все прошло в XLR8, я ожидаю, что Вера Кинкейд подмигнет мне, как это умеет только она, и скажет, что я храбрая. Но вместо этого она хмурится. Глубоко так. Недовольно.
– Что такое? – спрашиваю я.
Мы сидим у нее за домом на веранде, которую папа построил из сосновых досок несколько лет назад. Солнце движется к горизонту, в воздухе ни ветерка, по-летнему тепло и сонно. Сегодня среда; папа со мной не разговаривает.
– Мне кажется, можно было найти другой способ.
– Наверное, можно, – отвечаю я. – Только вдруг он все равно не согласился бы, и оказалось бы, что я зря старалась.
– Зря? – Верин голос едва шуршит, но я боюсь задумываться об этом. – Еще неделю назад ты даже не догадывалась, что твоей работой заинтересуется акселератор. Ты делала «ПАКС» не для этого, Рози.
Она права – я и не предполагала, что такое может произойти. Создавая «ПАКС», я думала лишь о проходном балле за школьный выпускной проект и папином одобрении, о том, чтобы продемонстрировать ему, на что я способна без всякого диплома высшего учебного заведения. А то, что случилось на прошлой неделе, – это было, как если бы я нарисовала «палку, палку, огуречик», а Лувр захотел купить мой рисунок. О подобном даже не мечтаешь, но, поняв, что это возможно, уже не готов согласиться на нечто меньшее.
– Ну да, правда, – говорю я. – Но разве можно упустить такой случай? И как папа мог ожидать от меня, что я его упущу? Я всегда мечтала работать в компании вроде XLR8. Он это знает и все равно сказал «нет».
– Это только один из вариантов твоей мечты, – отвечает Вера. – Быть может, он желает для тебя лучшего варианта.
Что может быть лучше современного офиса в высотном здании в твоем же городе? Плана, ведущего к «Селеритас»? Как сформулировала Сойер, когда я написала ей после встречи в XLR8: «И это все на самом деле!»
– Не уверена, что может быть что-то лучше этого.
– Тебе восемнадцать, – говорит Вера. – Как ты можешь быть уверена в чем бы то ни было?
Я закатываю глаза, и она наконец слабо улыбается.
– Ты предала его, Рози. Это тебе несвойственно, и он обижен.
И тут внезапно передо мной снова возникает лицо Миллера – прямо перед закрытыми глазами: он потрясенно молчит, а я от него отворачиваюсь. Его взгляд говорит: «Возможно, тебе очень даже свойственно предавать», хотя на самом деле он со мной вообще не разговаривает.
Я смаргиваю его лицо. Вера выжидательно смотрит на меня.
– Я не назвала бы это обидой, – говорю я.
Папино каменное молчание наводит меня на мысль о неприступной крепости. Трудно поверить, что это тот самый человек, который все лето терпел мое бесконечное жужжание про «ПАКС». Который ждал меня ужинать после очередного дня у Веры, чтобы послушать, что мы там вместе с ней придумали.
В течение нескольких месяцев я была полностью поглощена проектом; его создание было подобно попытке подобрать ключ к священной тайне. С каждым часом в омытой солнцем Вериной гостиной законы жизни становились все четче и понятнее. «Чтобы узнать вот эту конкретную информацию о человеке, – учила меня Вера, – чтобы предсказать его поведение в данной ситуации, нужно задать вот такие вопросы».
Все было так ясно. Я придумала, как научиться понимать людей с помощью математической формулы, как предугадывать и кодировать их поведение, если оно не выходит за рамки стандартного. Всего лишь анкета на гладком цифровом экране. Приложение, которое дает ответы на главные вопросы в этой жизни.
– Мы можем объяснить что угодно, – сказала я папе в конце июля, когда алгоритм был практически написан. – С помощью нашего приложения можно понять все на свете. Тебе суждено было построить этот дом, стать шеф-поваром, ну и все остальное. Это заложено в тебе.