– Говорил. Я и подумала, что он к ним поехал. В пятницу. И заночевал там.
– Город, поселок? Быть может, деревня? Название не вспомнишь?
– Нет. Вроде бы недалеко. Две или три станции.
– В сторону Москвы? Или Клина? Может, они под Тверью живут?
Алена смешалась.
– А, вот вы где! – Снегин увидел Гулевую. – Кто-то работает, а кто-то с кавалером. Быстро ты, Петренко. Вроде и с прицепом, а все одно мужиков находишь. Оно понятно: доступных женщин все любят. А ты с разбега в койку.
– Не надо завидовать! – вспыхнула Алена.
– Чему? Разве что ты моложе. Зато про меня слухи разные не ходят.
– Про тебя-то как раз и ходят.
Снегин с интересом наблюдал за перепалкой женщин. Бильярдные шары катились по зеленому сукну, искали лузы.
– Люба, а хотите, я и вас мороженым угощу? – миролюбиво предложил он.
– А хочу!
– Присаживайтесь. – «Очная ставка», – подумал он.
– Не буду я с ней сидеть! – резко встала Петренко. – Потом сплетни пойдут! Любка их и распространяет! Мне надо работать, вы уж меня извините.
– Но Марьяна Ильинична тебя отпустила, – напомнил Снегин.
– Мне нечего больше сказать. Между прочим, Люба, этот мужчина из полиции. Тебе лишь бы ярлыки навесить.
– Из полиции-и? – прищурилась Гулевая. – Очень интересно!
«А ведь она меня сдала. Петренко, – Снегин аккуратно, чтобы не заляпаться, доел растаявшее мороженое. – Интересный персонаж эта Гулевая».
– Люба, а вас допрашивали? – спросил он.
– И не раз! Вы не там ищете, вот что я вам скажу.
– А где надо искать?
– Наши мужики все порядочные. Никто не стал бы этим заниматься.
– Этим – это чем?
– Сначала Гриша, теперь Микола, – продолжала кипеть Гулевая. – Конечно! На беженцев все можно повесить! Прав у нас никаких!
– Вы ошибаетесь, у вас очень много прав. Успокойтесь, пожалуйста.
– Вот вы уйдете, а клиенты не вернутся! И что нам делать?
– Люба, а кто выбрасывает еду в мусорный контейнер?
– Я пойду, – резко сказала Алена.
Снегин не стал ее удерживать, он переключился на Гулевую.
– Откуда мне знать? – сказала та. – Завелся привереда. Раньше такого не было.
– Раньше? А когда началось?
– А как все это началось. Неделю назад.
– Очень интересно.
Бац! Один из шаров упал в лузу! Снегин понял, что ему здесь делать больше нечего. Нужны еще факты. Но перед тем как покинуть конеферму, он забежал на рецепцию. Алена опять сидела за монитором и смотрела в него не отрываясь. Хороший работник.
Снегин скользнул взглядом по приемной, отметил вешалку для верхней одежды, полочку для обуви. И одну любопытную деталь.
– Не ладите вы с Гулевой, – сочувственно сказал он Алене. – Я тебя понимаю. Неприятная женщина. Сплетница. Завистливая. Небось Середу у тебя пыталась отбить.
– Еще как! – щеки у Алены порозовели. – Потому и наговаривает, что не получилось!
– Но может, все-таки получилось? – подмигнул Снегин. – А что, если Гулевая знает, где сейчас Середа? Или сама его прячет? Как считаешь? Может такое быть?
– От нее всего можно ожидать. Да хоть у Марьяны Ильиничны спросите. Любка соврет – недорого возьмет. Нечистая она.
– Вот и я так думаю. Ладно, побежал. Не расстраивайся. Все наладится.
– Спасибо.
Снегин был доволен, что хоть немного ее успокоил. Перед глазами стоял светловолосый мальчик с большими грустными глазами.
– Подвезете меня в санаторий, где живут беженцы? – спросил он у водителя служебной машины, выйдя за ворота.
Его ждали, во всяком случае, «карету» подали мгновенно. Снегин надеялся, что в тыкву к вечеру она не превратится и обратно его тоже отвезут.
– Что удалось узнать? – по телефону спросил майор. – Она сказала название населенного пункта?
– Петренко его не знает. Но я кое-что понял. Неделю назад стали выбрасывать дорогие продукты.
– Онегин, ты бредишь? При чем тут продукты? Где скрывается Середа?
– А это и есть след, товарищ майор.
– Ты загадками не говори.
– Я сейчас съезжу в санаторий, а вечером напишу подробный рапорт. И про сено.
– Какое еще сено?
– На прикладе и дуле. Интересное сено. Как и продукты в контейнере. Вы чужого бьете, а там свояк.
– Ты говори, да не заговаривайся. Бильярдист хренов. Толком скажи: где Середа?
– Он здесь. Рядом.
– Где именно?
– Ну не знаю я. Пока. Но найду.
– Ладно, работай. Вечером жду подробный рапорт.
Снегин ехал и уговаривал себя: надо. Он должен побеседовать с детским психологом. Узнать, что за истерики у маленького Саши и почему. Его мать постоянно срывается с работы, возит ему шоколадные конфеты, утешает, гладит по головке. А мальчик все равно молчит. Или уже не молчит?
Разговор с Гулевой Снегина насторожил. Вранье и нестыковки. Агрессия. Но главное: как только он уехал из санатория, ощущение, будто на него смотрит киллер, у Снегина пропало. Прямо сразу и отпустило после того, как закрылись ворота конефермы. Он даже ветровку готов был снять. Но оружие-то табельное куда деть? Сдать водителю на хранение? Очень смешно.
Поэтому Снегин, вздохнув, застегнул ветровку и отправился искать детского психолога. Санаторий был типично советский. Снегин родился спустя год после развала Советского Союза и ничего по отношению к нему не чувствовал. Это была история. Страницы из учебника. Который он сдал на «хорошо» и тут же об этом забыл. Родители да, ностальгировали. Снегин подозревал, что идеализировали тогдашнее бытие.
Он же без особого энтузиазма разглядывал однотипные кирпичные дома, которые накрывала густая тень огромных деревьев, которые небось еще при Ленине посадили. А выросли они при Сталине. При Брежневе их опилили, а теперь это «культурное наследие». Которое скоро оградят и навесят таблички. Патриархи местного парка, безмолвные свидетели истории.
«А на одной из табличек напишут: здесь был Евгений Снегин. Не путать с Онегиным. Который Ленского убил. Евгений Снегин убийц разоблачал… Фу ты, какой же бред в голову лезет! О деле надо думать. О работе».
Снегин, торопясь, перешагивал через трещины в асфальте, потом пошла выщербленная плитка. И запах здесь был особый. Пахло щами и накрахмаленными простынями. Перед некоторыми корпусами были натянуты бельевые веревки. Видимо, в этих домах и жили беженцы.
– Кого вы ищете, молодой человек? – строго спросила женщина в оранжевом жилете и с метлой, которой она орудовала вяло, все больше по сторонам смотрела.
Снегин без раздумий сунул дворничихе под нос удостоверение:
– Где здесь детский психолог? Который с беженцами работает?
Дворничиха молча ткнула пальцем в самое высокое здание, построенное по типу клуба, а не жилого корпуса. «Администрация», – прищурившись, прочитал Снегин.
– Спасибо, – вежливо поблагодарил он ее. И спросил: – А Петренко и Середа в самом деле роман крутили?
– Алена быстро его охомутала, – хмыкнула женщина и энергично взмахнула метлой. Снегина окутало облако пыли, и он чихнул. – Бойкая девица.
– У нее ребенок маленький, а вы осуждаете.
– Вот и думала бы о ребенке.
– А не зависть ли это? Вы вот замужем?
– Разведена. А ты никак предложение делаешь, голубь? Я согласная. – Дворничиха поправила яркий, под стать жилету, платок на голове.
– У меня уже есть невеста, – брякнул он. – А вы меня интересуете исключительно как свидетель. Вы лично видели, как Петренко заходила в комнату к Середе?
– Нет. Но я видела, как она оттуда выходила. Она и не пряталась. Ребенок, выходит, один, ночами плачет, слезами горькими захлебывается, а мамаша к мужику в это время шастает. Вывод какой?
– Какой? – эхом откликнулся Снегин.
– Мужик ей дороже ребенка. А психолог у себя. Еще один факт. Мамаша где?
– На работе.
– Ага! Знаем мы эту работу!
– Я лично ее там видел. Сегодня. Вы сплетница, – сердито сказал Снегин.
– А ты пацан еще. Ступай, поговори с Марией Михайловной. От людей ничего не скроешь.
Снегин понял, что Мария Михайловна и есть детский психолог. Сейчас беженцам оказывают не только материальную помощь, но и психологическую, откомандировали местных врачей, всех, у кого нашлись свободные часы.
Снегин нашел Марию Михайловну в игровой. Кроме Саши, там было с десяток детей разного возраста, но взгляд Снегина моментально выцепил светловолосого мальчика. Все дети улыбались, а он нет. Хотя и не плакал. Сосредоточенно расставлял на детском столе кубики с буквами.
– Вы учите его читать и писать? – спросил Снегин у русоволосой полной женщины. Глаза у нее были цвета кофе с каплей молока. Теплые и глубокие. – А не рано?
– Говорить-то он не может. А сказать хочет. Для него это важно. А вы кто? – спохватилась Мария Михайловна.
Снегин молча показал ей удостоверение.
– Что вы хотели узнать? – устало спросила детский психолог. – Саша серьезно болен. Посттравматический синдром. У него был психологический шок, когда рядом разорвался снаряд. Он чудом остался жив. Но перестал говорить. Его мать рассказывала, что тащила сына из-под обстрела. Но почему ребенок туда попал? На ней-то ни царапины. Говорит, мальчик был с отцом. Отец погиб.
– Я вижу, вы с неприязнью относитесь к Алене Петренко. А почему?
– Такому ребенку надо уделять много времени, – сердито сказала Мария Михайловна. – А она наскоками. Прибежала и тут же убежала.
– Она работает.
– Надо было бросить работу. Я вообще не понимаю, зачем Алене эта конеферма. У Саши на мать неоднозначная реакция. Иногда после ее звонка он начинает рыдать. Видимо, замкнуло. Это ведь она тащила его из-под огня. Цепочка ассоциаций. Я говорила с Аленой. Мне важно было знать подробности.
– Она часто звонит сыну?
– Позванивает. Мне. Ребенку важно слышать голос матери. Я передаю Саше телефон. И оставляю их одних.
В это время Саша замер с кубиком в руке. Снегин заметил, что мальчик пытается сложить слово «мама». Он подошел и машинально положил на место нужный кубик.