— Вот вас и несет, как мусор. А нас нет. Камень посреди реки видел? Вот так и мы.
— Когда-то и камень вода подмоет и покатит.
— А укрепить его, подпереть?
— Когда-то и река русло изменит. Будете на своем камне одни.
— Мы одни не будем. Перетащим к себе весь мир помаленьку. Видел пирамиду на площади?
— Вверх ногами-то? Видел.
— Перенесся наш человек в нильскую страну, осмотрел пирамиду и вернулся. И мы силой своей такую же мигом воздвигли. И в других странах если что хорошее имеется, к себе утянем.
— А зачем вы ее на маковку поставили? Некрасиво ведь.
— Чтобы видели силу нашу. Простую-то пирамиду любой дурак построит.
— Не скажи. Ее, говорят, тридцать лет строили. Как потрудился, так и погордился. А вам чем гордиться?
— Как чем? А силой?
— А куда вы нильскую страну дели? Тот, у ворот, говорил, что нету-де ее.
— А мы ее отрицаем. Больно близко к нам расположена. Вот мы и сказали хором: «Нет и нет такой страны, нам соседи не нужны!». Их и не стало.
— Я же там недавно бывал. Все на месте. Фараон сидит, командует, рабы вкалывают, крокодилы плавают…
— А ты докажи, что все на месте. Докажи. Докажи, что время идет. Докажешь? Нет. Так что давай все это забудь и помогай нам. Будешь хорошо жить, примерно как мы…
— Как же я буду избранникам богов помогать?
— Говоришь ты складно, уменьем великим владеешь, вот только силы слова у тебя нет…
— Еще спрошу: почему без имен живете?
— Есть имена, есть, только их каждый друг от друга в секрете держит. От нас, конечно, у народа секретов нет. Потому что если имя человека узнаешь, с ним все сделать можно. Взять, к примеру, Начальника Покоя. Он знаешь, сколько имен помнит? Много. Любого, который без звания, в нети отправит запросто. Потому и держится в должности.
— А твое имя знает?
— Знает, да что толку? Оно званием заворожено. А вот если он сможет так про меня сказать, что и без имени всяк узнает, тогда мне, конечно, туговато придется. Только он не умеет так, да и никто не умеет. Мы таких повывели.
— А у нас есть один такой. Про любого все как есть скажет, да складно притом. Достается от него многим. Злятся, конечно, да что сделаешь? И у нас слово силой бывает.
— Плохой человек. Вот бы его да на кол. А ты так не умеешь?
— Не привелось. Дар богов, говорят.
— Нехороший дар. И зачем это боги что попало да кому попало дарят? Мы таких людей не только у себя, мы их повсюду выводим. Положили такое заклятье, чтобы жизнь у них была короткая да несчастная. Крепко мы их прокляли, выдумщиков этих, и тех даже, которые когда-то еще родятся. Может, и отучатся выдумывать. И до вашего доберемся. Я думаю, ослепнет он…
— Вижу, что зря разболтался, хорошего человека подвел…
— О других не думай, о себе думай. Дадим тебе дворец, как у вашего царя… Как бишь его?
— Да кто там у нас сейчас — не скажу. Сегодня он царь, а завтра, глядишь, баранов холостит…
— Ну ладно. Потом вспомнишь. Давай клятву хоть своему Калям-бубу, а я ее скреплю словом. Клянись давай!
— Что-то не хочется. У меня дома родни полно, друзей. И вдруг вы их — да в нети? Пусть уж лучше меня одного.
— Другого найдем. Хоть один да согласится.
— Вот он пусть и соглашается. А я как-нибудь перемогусь. Меня за это Калям-бубу на свою вечную небесную гулянку возьмет. За ним добрые дела не пропадают, нет у него такой привычки. А ты и без грамоты проживешь, и так вон какой мудрый…
— Помрешь страшной смертью!
— Имя мое сперва узнай…
— А мы тебя и без имени.
— Сочинишь про меня что-нибудь? Да тебя твое же заклятье и прихлопнет: башка от лишней мудрости лопнет. А грамоты-то жалко, а? Не хватает ее, грамотешки-то?
— Да я тебя… Ничего, одумаешься, ползком приползешь. Отдам тебя Начальству Покоя. Очутись-ка у него!
4
— Ну, купец, не договорился?
— Не договорился.
— А Мудрец наш как тебе?
— У нас такие мудрецы обычно грушевые деревья околачивают от вредителей. А ты его, поди, тоже не любишь?
— Твоя правда, не люблю.
— Что ж ты мне правду говоришь, зачем это?
— А как же? Скажи я, что люблю его, а вдруг кто-то поблизости произнесет словечко-то? Я его тогда взаправду полюблю, а мне нельзя. Вот у вас хорошо, у вас можно смело врать что ни попадя. Я так думаю: великий человек был тот, кто первым врать наловчился! От таких цари пошли. Пришел он к людям, сказал, что царь, они и поверили: не знали, что врать-то можно. Потом, конечно, опомнились, да уж поздно. Ото лжи пошел на земле порядок.
— А правду говорить все же приходится?
— Так уж выходит. Безопасно только хором врать. Когда все кругом врут, и держава как-то крепче делается… А Мудрец-то тебе много порассказал?
— Да уж как водится…
— Узнаю птицу болтливую… Он тебя, между прочим, велел казнить, да полютей. А я не тороплюсь. Ты мне нужен…
— И я не тороплюсь. Знаю, что нужен. Дело привычное — цену набивать.
— Мое условие такое — поможешь мне его место у Высокого Табурета занять отпущу тебя. Прямо на порог родного дома.
— У тебя поумней меня советчики есть.
— Были бы, кабы сам же не повывел…
— И у нас такое случается.
— А ты — человек подходящий. Ум есть, а силы нет. И вот мы вкупе, сообща…
— Для такого дела время нужно.
— Да будет у тебя это… как его… ну, проклятое оно еще… Будет. И грамоте меня научишь.
— А это зачем?
— Как зачем? Легко ли мне в голове держать все имена и приметы? А так будут они у меня все в подвале, на табличках. Взял табличку, сказал слово — и нет человека. Была страна — нет страны.
— Так ты сам пожелай обучиться грамоте — то и будет.
— Э, чего нет в гоолове, то в слово не перейдет. Тут нам предел положен, как со светилом окаянным…
— Что вы его так невзлюбили?
— Мотается по небу, ночь делает.
— Чем плоха ночь? Бабу приласкать, отдохнуть, поспать. Сон иногда вещий приснится — тоже на пользу.
— Вот-вот, сон. Нам сны видеть нельзя. Особые сторожа по ночам ходят, сны гоняют.
— Как же без снов? Во сне, бывает, с богом поговоришь, он дельный совет даст. Помню, снится мне один раз Калям-бубу…
— Нет, нельзя. Люди разные, им что попало снится. Чуть зазевались сторожа и пропало дело. Одному вот снилось, что всемирный потоп настал. Еле отвели беду. А другому снилась все время всякая дрянь: полулюди-полукони, полубабы-полурыбы, змеевласые девки и прочее. И что же? Разбежалась вся эта пакость по свету.
— Слышал про таких полуконей, одного даже издали видел…
— Эх, заболтались мы с тобой. А все от того, что интересно со сторонним человеком поговорить. У нас как: он знает, что я спрошу, я знаю, что он ответит… Скука. Так что же мы с мудрецом сделаем?
— Думаю.
— Ну, думай. Одтыхай, подумай, поешь, поспи… Ох, беда, солнце опять закатывается! Стой! Не движись! Держи его, люди добрые! Эх, опять усилия не хватило… Иди, купец, спать. _автра трудный день будет.
5
— Ну что, купец, проспался?
— С вами, пожалуй, проспишься: всю ночь песни да пляски, глаз не сомкнул.
— А-а, так то сторожа сон гоняли, я же тебе объяснял.
— Как же вы при таком шуме спите?
— А мы отвар особый пьем на ночь.
— И крепкий отвар?
— Слона в сон повергнет!
— Это вы хорошо придумали — такой отвар пить.
— А ты-то придумал насчет Мудреца?
— Где тут придумаешь, когда голова от шума трещит!
— Ну тогда начинай учить меня грамоте.
— Изволь. Вели принести деревянный клин покрепче да колотушку потяжелее.
— Это еще зачем?
— А что же ты думал — грамота сама в голову пойдет? Нет, в этом деле без клина да колотушки никуда.
— А ты-то сам как учился?
— В точности так. Сколько клиньев извели на меня — целый корабль из того дерева можно бы построить.
— А не больно? Людей вот пытаешь, так им больно, говорят.
— Еще бы не больно. Недаром пословицу сложили: «Грамоту учат, на всю улицу кричат». Но потерпеть надо. Первый месяц тяжеловато, зато потом привыкаешь помаленьку. Да и дырки в голове зарастают. Вот потрогай — нету дырок?
— Нету дырок… Как это — первый месяц?
— Долгое это дело. Вот сегодня подолблю…
— Как это — сегодня?
— Опять забыл, что без времени обходитесь. Короче, как день, так долбить начинаю. Как ночь — отдыхаю. Как день — опять за колотушку. Как ночь — на боковую. Как день — подставляй макушку. Как ночь — убирай макушку. Как день — подать сюда новый клин. Как ночь — отдохни, начальство. Как день…
— Очень страшно. Так и вправду время начнешь понимать! Нет, купец, я передумал тебя домой отправлять. И грамоту твою учить передумал. Лучге я буду при себе грамотного человека держать: тебя то есть. Согласен?
— А проведает про то Мудрец, нам обоим окорот выйдет…
— Так я же тебя в маленького червячка для удобства превращу. Только имя скажи, а то не получится.
— И очень хорошо, что не получится. А то курица склюет, и останешься без писаря. А с врагом твоим поступим так… Есть ли у тебя на примете сочинитель?
— Откуда ему взяться? Которые были на примете, так те уже давно…
— Понятно. А скульпторы у вас имеются?
— Какие скульпторы?
— Вот статуя стоит — кто-нибудь ведь ее изваял из камня?
— Нет, это краденая. А своих никто не делает.
— Худо как… Ну да постараюсь тебя выручить. Никогда за такое дело не брался, да, видно, придется. Где моя табличка с палочкой? Ага, вот…
— Это ты что такое делаешь?
— Стихи складываю.
— Куда складываешь?
— На дощечку. Он, Мудрец, сдуру-то сам меня и надоумил. Та-татата-татата-татата-та… Слышишь, будто волна на берег моря накатывается?
Целый-то день он сидит при Высоком при том Табурете,
Дабы Держатель всегда мог обратиться к нему.
Мыслию куцей своей тщится небес он достигнуть,
Кратким умишком своим в море нырнуть норовит.