Замерев посреди коридора, он услышал вскрик.
Герман сорвался на бег, больше не таясь. Приготовился выбивать нужную дверь, но та на счастье оказалась незаперта. А за ней корчился на полу Альберт.
— Берт!.. — Герман поперхнулся криком.
— Тихо! — Вальтер Гротт вскинул ладонь, призывая к молчанию. В домашнем халате, из-под которого выглядывал краешек белоснежной пижамной сорочки, он должен был производить менее грозное впечатление, но Герман застыл, повинуясь приказу. По комнате плыл колючий морозный запах, казалось, высуни язык — и будто сосульку лизнешь.
— Что с ним? — только и смог вымолвить он. Берт перестал кричать, но не поднимался с пола и слабо вздрагивал. — Что вы делаете?
От страха из головы вылетели все заранее подготовленные вопросы. Герман сделал шаг и снова нарвался на предостережение:
— Не трогай его пока. Я еще не закончил.
Гротт не тронулся с места, и они оба стояли в противоположных концах комнаты, а между ними на пушистом белом ковре, свернувшись калачиком, лежал Берт и тонко жалобно хныкал. Герман быстро огляделся и увидел на столике бертову шпагу.
Вальтер стремительно приблизился, опустился рядом с юношей на колени и, взяв за подбородок, заглянул в лицо. Смотрел долго, целую минуту, после чего Альберт захлопал мокрыми ресницами и попытался встать. Гротт помог ему и усадил на мягкий диванчик.
— А теперь можешь выплескивать свое раздражение, — хмуро бросил учитель и повернулся к Герману. — Хотя я его и так чувствую.
На ум пришла пара фразочек из репертуара Рене, но Герман был иначе воспитан. Прежде, чем вступать в дискуссию, он убедился, что Берт действительно в порядке. Эманации боли от него больше не исходили, но поток эмоций был какой-то вялый и смутный, он плохо читался.
— Альберт? Альберт, ты как?
Юноша вздрогнул, точно только что проснулся, и сцапал Германа за руку мертвой хваткой:
— Дядя накажет меня, если узнает о нашей дружбе. Не приходи завтра, хорошо? Встретимся через три дня у нашего дерева, — он замолчал, взгляд прояснился, и Германа обожгло настоящим взрывом облегчения. — Герман! Ты за мной пришел, да?
— Да. Ты бестолочь.
Он немного успокоился и приготовился к общению с Вальтером, тот никуда не спешил уходить и спокойно ждал, опершись на край столика. В глубине полутемной комнаты мерно тикали часы, на оклеенных красивыми полосатыми обоями стенах висели небольшие строгие рамки с пейзажами. Герман переместил взгляд на стол и заметил посреди идеального порядка неаккуратную стопку нотных листов.
— Я ничем ему не навредил, — опережая первый вопрос, произнес Гротт. — Но не пытайся прощупать меня, до этого ты еще не дорос. Твой друг сам ко мне пришел, можешь у него спросить.
— Как мне узнать, что вы вложили ему в голову?
— Правильный вопрос, — усмехнулся Гротт. — Никак. Но я ничего, выражаясь твоим языком, не вкладывал. Он пришел ко мне за помощью. Не доверяет тебе?
Герман едва не зарычал от бессилия — любые логические выводы рушатся, если под них невозможно подвести точные факты. А Гротт мог играть ими как угодно, и Герман в любом случае оставался в дураках.
Альберт взволнованно закопошился:
— Это правда, Герман. Рене же сказал, что на эспаде есть следы магии, поэтому я попросил учителя Гротта взглянуть.
Герман обреченно прижал ладонь к лицу:
— Ты и Рене умудрился заложить.
— Позволено мне будет заметить, — ненавязчиво вставил Гротт, — об артефакте вашего товарища мне прекрасно известно еще со дня зачисления. И о том, что с его помощью вы вычислили расположение второго управляющего свитка в неисправном големе, тоже. Кстати, поздравляю, Герман, крайне удачное использование имеющихся ресурсов.
Он оттолкнулся от стола и взял шпагу в руки. Лезвие опасно блеснуло в рассеянном свете ночника. Герман не расслаблялся:
— Это ничего не объясняет.
— Да, объяснения, — Вальтер резко выбросил руку вперед, и кончик шпаги заплясал у Германа перед носом. — Это возможно. По клинку идет вязь магической именной печати, ваш товарищ во многом был прав. Однако для определения ее принадлежности необходимо время. Теперь твой друг. Он сообразил быстрее тебя и пришел за помощью, ориентируясь на интуицию, весьма, к слову, развитую. Он ведь не менталист? Но вы из одного мира? — Герман кивнул. — Ясно. Но об этом позже. Меня очень заинтересовал этот случай, я решил воспользоваться возможностью и еще раз посмотреть, что сотворили с мозгами твоего друга. Все сложилось крайне удачно.
Он рассуждал спокойно, логично, будто читал лекцию, даже заложил руки за спину и прошелся по комнате. От этой холодной отстраненности Германа пробирала нервная дрожь, хотя, скорее всего, просто наступил откат от слишком сильного всплеска эмоций. Герман спросил с вызовом:
— И что же вы узнали?
Говорить пришлось осторожно, потому что кончик шпаги все еще почти прижимался к его носу. Гротт усмехнулся и опустил руку.
— Немного. Боюсь, кто бы не поработал над Альбертом, он либо ужасающе не профессионален, либо стремился к куда более печальному результату. Но дуракам, как известно, везет.
Герман задумался. К похожим выводам он и сам приходил поначалу. Опыта и мастерства Гротта у него не было, но и по верхнему ментальному слою заметно разрушительное воздействие. Но глубже лезть не решился, а Вальтера было некому остановить.
— А если бы стало только хуже? Это вы предусмотрели?
— Какая трогательная дружба, — саркастично выдал Вальтер. Губы его сложились в горькую усмешку. — Думаешь, он ее оценит?
Берт понял, что речь о нем, и обиженно вскинулся:
— Герман мой лучший друг! Вы не имеете права сомневаться в нашей дружбе, только потому, что Герман что-то от меня скрывает. Ой…
Кровь ударила Герману в лицо.
— Берт…
Первым порывом было развернуться и гордо уйти, вторым — выпалить всю правду, пусть разбирается с ней сам, раз так не терпится. Но и с тем, и с другим Герман справился.
Гротт несколько раз громко ударил в ладоши:
— Великолепно! Может, мне выйти, оставить вас вдвоем?
Альберт панически соображал, как сгладить вырвавшееся признание, и Герман не стремился ему помогать. Берт догадывается о чем-то? И что делать, когда его воспоминания начнут прорываться наружу?
— Ты все усложняешь, — почти ласково сказал Гротт и бережно завернул шпагу в тряпицу. — Оставлю пока у себя, если вы не против.
Внезапно он насторожился и метнулся к окну, отодвинул штору. В следующую секунду Герману показалось, что он ослышался — безупречный Вальтер Гротт грязно выругался и добавил более прилично:
— Ты подделал верхний ментальный слой Кишмана?
Герман похолодел, предчувствуя, что воображаемые им неприятности начинаются:
— Да.
— Я похвалю тебя позже, а сейчас взял друга и марш в спальню. Я тут подчищу пока.
Вторая комната — спальня — была чуть больше и делилась на зону для сна и рабочую зону. В первой половине кроме кровати был еще массивный шкаф с зеркальной дверцей, и Герман подвел Берта поближе к нему, на всякий случай. Через несколько минут входная дверь щелкнула, и голос Кишмана поприветствовал Гротта.
Потом навалилась тишина, давящая и неестественная, и дальнейший разговор оказался скрыт от друзей стараниями Вальтера. А спустя минут десять их гостеприимный хозяин позвал из гостиной.
— Снова мои должники, — оповестил он. Герман заметил, что выглядел учитель откровенно уставшим и подозрительно опирался рукой о стол. — Но впредь я бы не советовал прикрываться деканом. У Савелия на этот случай есть неплохая защита.
Герману не хотелось снова оказываться в должниках у Гротта, особенно после сегодняшнего эпизода с Бертом.
— А от чего прикрывались вы? — внезапно вырвалось у него. — О чем таком вы беседовали, что возникла необходимость скрыть разговор от нас?
Сомнения вгрызались в мозг. Герман скрестил с Вальтером взгляды, как недавно — клинки.
— Не доверяешь мне?
— Не доверяю.
Гротт усмехнулся:
— Похвально. Природа берет свое, мой юный недоверчивый собрат. Только сейчас мне недосуг оправдываться, и это ты передо мной в долгу, а не наоборот. И, кстати, не в первый раз, я такого не забываю.
Альберт не нашел лучшего момента, чтобы влезть с искренней благодарностью:
— Спасибо! Вы мне очень помогли и Герману тоже.
Вальтер принял благодарность с раздражающим снисхождением:
— Ты не знаешь, о чем я могу попросить в ответ.
— Ни о чем дурном, — уверенно заявил Берт и улыбнулся. — Я на вас не обижен, хотя было очень больно. Вы хотели как лучше.
На улице Герман едва удержался от того, чтобы врезать другу как следует. Пришлось собрать все свое растерянное хладнокровие:
— Чем ты думал, когда шел туда один?
Берт легкомысленно отмахнулся:
— Ты бы не стал меня слушать, потому что не доверяешь учителю Гротту, а он хороший человек. Он уже помогает нам, ты не заметил? Тебе помог с блокатором, вернул мне шпагу, не выдал Рене учителю Эрно.
— А если это все обман?
Берт затряс белокурой гривой:
— Нет же. Поверь мне, если не веришь ему, — он осторожно потянулся к Герману струйкой теплой благодарности. — Ты переживал за меня, да? Герма-а-ан!
И бросился ему на шею, изрядно напугав таким напором.
— Да подожди ты! — Герман отпихнул друга. — Почему ты ни о чем мне не сказал? Воспоминания возвращаются? Я прав?
И замер в ожидании ответа. Отчего-то было страшно.
— Нет, — Берт понуро опустил голову, мгновенно сменив возбужденную радость на уныние. — То есть, иногда мне будто кажется что-то знакомым, но я не могу поймать это. А ты ведь что-то знаешь и не говоришь, — он бросил на Германа затравленный взгляд из-под растрепавшихся золотистых завитков. — Все потому, что я был дурным человеком?
— Что за… — Герман даже на секунду растерялся. Странное поведение друга и эта внезапно прорезавшаяся самостоятельность вдруг обрели причину, — бред?
— Тогда скажи мне хоть что-нибудь?! — воскликнул Альберт, и Герман почувствовал себя последним мерзавцем. Он был единственным человеком, на которого Берт мог положиться, не стоило об этом забывать.