— Что это лица у вас какие-то хитрые? Гера? А ну колись!
Герман почувствовал, как щеки заливает предательский румянец, но если сейчас отвести взгляд, Рене такого напридумывает, что вовек не разгрести. Спасение пришло, откуда не ждали.
На противоположной стороне улицы мелькнули светлые до белизны волосы, особенно яркие в контрасте с черной одеждой. Герман узнал его и вцепился в негаданную встречу, как утопающий в соломинку. Вот он, шанс узнать про Эмилию-Стефанию из уст того, кто ее знает. Герман сорвался с места.
— Эй, куда? — крикнул вдогонку Рене, но Герман уже рискованно пересек проезжую часть прямо перед движущимся к посадочной станции лайнером, едва не сбив по пути женщину с сумками. Беловолосая макушка пропала из виду и снова появилась гораздо дальше, возле скобяной лавки. Скрипнула дверь, звякнул колокольчик над входом, и дородная дама загородила собой весь обзор. Герман притормозил, оглядываясь, и, подчиняясь интуиции, свернул в проулок между домами. Но там было совершенно пусто.
— Герман! Герман!
Узкий закуток наполнился звуками, из-за угла вылетел Рене и прорычал злобно:
— Предупреждать же надо, блин! Спринтер доморощенный.
Дзюн тоже присоединилась, но в отличие от рыжего, была совершенно спокойна. Внезапно раздался звон битого стекла, и зычный женский голос громко посетовал:
— Ну что за день! А ведь знала, знала же!
Герман резко обернулся и нос к носу столкнулся со знакомой черноволосой провидицей в аляповатом платье в крупный цветок. Похоже, она вышла из лавки через заднюю дверь. В лицо дохнуло крепким сивушным душком.
— О! — протянула женщина и, не иначе как от удивления, покачнулась. — Первый рыцарь! А где остальные шестеро? — она осмотрелась по сторонам. — Вот, еще два. А принцесса ваша где? Ничего не понимаю.
Она взялась за плечи Германа, обогнула его, путаясь в платье, и преспокойно пошла дальше. Герман хотел бы пойти за ней, расспросить, но ноги будто в землю вросли. Рене, как ни удивительно, тоже помалкивал.
Только когда пророчицы и след простыл, Герман смог взять себя в руки.
— И что это сейчас было? — Рене переступил с ноги на ногу, точно на пробу. — Гера? Что за рыцари? Почему она нас так назвала? А принцесса — это…
— Где Дзюн?
Герман перебил его нарочно, но фокус сработал. Рыжий заметался в поисках подруги, впрочем, девушка объявилась сама и с неутешительными новостями. Странно, но ее оцепенение не затронуло, и она изучила проулок самостоятельно. Однако все было напрасно.
— Никого не нашла. Ни Дженаро, ни женщины. Возвращаемся.
Она была права, и троица неудачливых шпионов тронулась в обратный пусть. Погода, как и бывает на стыке сезонов, резко сменилась, и солнце скрылось за серой дымкой облаков. Маленькие желтые цветочки, что росли вдоль дороги, свернули лепестки в ожидании дождя, и Герман вопреки здравому смыслу снова подумал о своей соседке. Стефания точно так же реагировала, стоило ее задеть — сразу сжималась в тугой озлобленный комок. Снова подумав о ней, Герман совершенно по-детски огляделся, будто боялся, что друзья догадаются.
“Дыру” в заборе обнаружили все так же, с помощью артефакта. Дзюн перемахнула на ту сторону первой, Рене опередил Германа и вскарабкался наверх по той самой тоненькой магической веревке. Остался только Герман.
Напоследок оглянувшись по сторонам, он полез наверх.
— Что вы здесь делаете, курсант Герман?
Вопрос был произнесен спокойным будничным тоном, но Герман застыл в неудобно позе, наполовину перевесившись через ограждение. По спине пробежал холодок.
Рене, благополучно приземлившись, поторопил:
— Ты что там застрял? Отлить приспичило? — он повернулся к Дзюн. — Слушай, пошли-ка. Вдруг, реально приспичило?
Герман обернулся на Вальтера и, чуть запинаясь, откликнулся:
— Д… да, идите. Я догоню.
Ребята ушли вперед, и Гротт негромко повторил:
— Я жду объяснений, курсант.
На узком заборе, утыканном острыми шипами, было откровенно говоря неудобно, но и спускаться под пристальным взглядом учителя — тоже. Герман чуть развернулся, чтобы не смотреть на него из-за плеча.
— Мы… — все слова испарились из головы. Следовало придумать себе оправдание заранее, ведь не могло же все действительно пройти без осложнений? — То есть я. Я напишу объяснительную.
— Для этого вам необходимо как минимум спуститься на землю, — съязвил Гротт и недобро прищурился. — Сколько еще мне смотреть на ваши выходки сквозь пальцы? Посмотрите на себя, в каком вы виде? А ведь в анкете при поступлении вы указали, что горите желанием учиться. Что, перегорели? Хотите вылететь? Это нетрудно обеспечить, вы уже неплохо постарались. Интересно, что будет с курсантом Кельвином, когда вы соберете вещи и вернетесь в свою деревеньку, пасти коров?
Германа прошиб холодный пот. Никогда до этого он не был так близок к провалу, хотя уже нарушал правила до этого, хотя каждый раз не по своему желанию. Гротту ничего не стоило пойти к декану и заодно сообщить о проникновении в оружейную. А что он еще знал?
— Не пытайся применить на мне свой ментальный дар, — совсем другим тоном предупредил Гротт и заложил руки за спину. — Тебе повезло, что должником ты мне нравишься больше, чем вылетевшим неудачником. Приведите форму в подарок, курсант Герман. И вытрите кровь.
Он развернулся на каблуках и пошел дальше, к открытым задним воротам.
Герман перелез на территорию училища, не чуя ни рук, ни ног. Перспектива оказаться исключенным не просто вылилась на него холодным душем, она привела его в настоящий ужас. Дело было даже не в Альберте, хотя Гротт знал, на какое место стоит давить. Просто это была мечта. Давняя, любовно хранимая и лелеемая, мечта, к исполнению которой пришлось приложить столько усилий, сколько и представить сложно. Стать магом, даже больше — стать человеком, которого бы уважали и с которым бы считались, человеком, которым бы гордилась матушка и которым бы гордился он сам. И все могло рухнуть в один момент. А ведь он лучший!
— Смотри, куда прешь, деревенщина!
Герман споткнулся и только благодаря этому нечто пронеслось над его головой, а не столкнулось с ней. Резко пахнуло болотной гнилью и газом. Герман выпрямился и увидел идущему к нему вальяжной походкой Ролана. Главная дорожка скрывалась за деревьями, и здесь, на искусственной поляне, они были одни.
— У меня одиночная тренировка, так что топай отсюда, — грубо выдал он и брезгливо поморщился. — Топай, говорю.
— Первокурсникам запрещено заниматься практической магией самостоятельно, — машинально процитировал технику безопасности Герман, и рядом с лицом пролетел дурно пахнущий снаряд. За спиной противно хлюпнуло и, обернувшись, он увидел стекающую по древесному стволу жидкую грязь. — Земля?
Ролан мгновенно побагровел и сжал кулаки:
— Заткнись! Не смей надо мной смеяться!
Земля считалась самой слабой из Стихий, но Герман и не думал издеваться или что-то вроде того. Он вообще не собирался вступать с давним недругом в диалог. Ничего не ответив, он сделал шаг вперед.
— Никуда ты не пойдешь, пока мы не решим этот вопрос, — преградил ему путь Ролан. Взгляд Германа упал на нашивку. Первый поток.
— Нет никакого вопроса, — Герман вздохнул, чувствуя смертельную усталость. — Мы теперь даже на разных потоках учимся. Просто оставь меня в покое, забудь, что знал меня. Хорошо?
— Ты вообще здесь учиться не должен, нищеброд. Это место для людей другого сорта, еще не понял?
Значит, “другого сорта”? Выходит, Ролану все это время не давало покоя его происхождение?
— А для кого это место? — неожиданно для самого себя жестко бросил он. Небо совсем нахмурилось, и на парк упала тень. — Для разорившихся дворян, вроде тебя? Для тех, у кого гонора больше, чем связей?
— Откуда ты… — Ролан так же резко побледнел, и Герман поспешил обойти его. Но ноги вдруг увязли в чем-то, и он упал в лужу грязи посреди зеленой лужайки. Не стоило труда догадаться, чьих это рук дело. В груди закипела злость, Герман привстал на четвереньки, но ладони и колени заскользили по жиже, и он снова упал на живот.
Ролан противно заржал, довольный собой. Правда, смеялся он недолго.
— Ролан, что ты творишь? — незнакомый голос мгновенно осадил парня. — Применение магии против студентов не в рамках боевой подготовки — сутки карцера. Я доложу об этом инциденте в деканат.
Герман кое-как поднялся, благо большая часть жидкости впиталась в землю.
— Не надо, Вильям! — тон Ролана еще никогда не был столь просящим и жалобным. — Не надо! Этого больше не повторится, не выдавай меня, пожалуйста.
— Пострадавшая сторона? — Вильям, лучший ученик первого потока, обернулся к отряхивающемуся в стороне Герману.
— Претензий не имею, — пробормотал он. С удовольствием бы засадил гада в карцер на сутки, но тогда пришлось бы многое объяснять в обоих деканатах.
Ролан умчался от греха подальше, а вот Вильям задержался. Насыщенно-синие глаза с отстраненным интересом изучили помятого, грязного и раздраженного Германа.
— Я слышал о тебе, но не думал, что самый перспективный по слухам студент второго потока окажется таким. Я разочарован.
Весь его вид будто говорил: “Ты мне не ровня”. Они и внешне были мало похожи. Вильям, хоть и был несколько загорел, имел крупные мужественные черты лица и живой азартный взгляд. Светло-русые волосы гладкими прядями спадали на лоб. Герман пока не мог определиться как он к нему относится, исходя из одного внешнего впечатления, но вслух вынужден был поблагодарить.
— Благодарность ни к чему, — гордо отмахнулся Вильям. — Учись сам себя защищать. И не позорь себя.
В комнату Герман вернулся окончательно раскисшим, к тому же от него издалека несло болотной вонью. Его встретила подозрительная тишина, Рене и Берта в комнате не было, Дзюн и Ситри вроде бы тоже.
— Где все? — только и смог он спросить, поежившись под ледяным взглядом Стефании. Девушка склонилась над большой раскрытой коробкой, но поспешно запихнула содержимое внутрь и поднялась. Волна осуждения прокатилась по комнате.