– С радостью. – Я увидела, как загорелись глаза Флориано. Сама я тоже почти не сомневалась, что в них содержатся новые весомые факты, которые помогут собрать воедино эту старую семейную головоломку.
Я молча смотрела, как он достал из первого конверта пожелтевший от времени листок бумаги и погрузился в чтение. Но вот Флориано оторвался от чтения и взглянул на меня. Лицо его приобрело растроганное выражение.
– Да, месье Бройли, скорее всего, был талантливым скульптором, но, судя по этим строкам, литературный дар тоже был ему не чужд. – Флориано слегка склонил голову набок. – И почему это все, написанное на французском, сразу же приобретает некий особый поэтический флер? Вот. – Он протянул письмо мне. – Теперь читайте вы. А я постараюсь с моими школьными знаниями французского разобраться во втором письме.
– Боже мой! – воскликнул он спустя несколько минут и повторил вслух мои собственные мысли. – От этих писем слезы наворачиваются на глаза даже у такого старого циника, как я.
– Согласна. Одно дело – слушать, как рассказывает Яра о любви Изабеллы и Лорена, и совсем другое – читать настоящие письма, как бы снова возвращающие всю эту историю в реальную жизнь, – прошептала я. – Знаете, хотя любовная история Изабеллы завершилась такой трагедией, я все равно завидую ей. – Я подлила себе вина.
– А вы сами были когда-нибудь влюблены? – в своей прямолинейной манере поинтересовался у меня Флориано.
– Однажды. По-моему, я уже упоминала об этом, – поспешно отреагировала я на его вопрос. – И тогда же сказала вам, что ничего хорошего из моей любви не получилось.
– Да, припоминаю. И этот один-единственный опыт запугал вас на всю оставшуюся жизнь. Выходит, так?
– Там было все гораздо сложнее, – обиженно возразила я.
– Все любовные ситуации всегда сложны. Взгляните на ситуацию, в которой оказались Изабелла и Лорен. Когда читаешь письма, то на первый взгляд видишь перед собой только влюбленных друг в друга мужчину и женщину.
– Мой любовный роман начинался приблизительно так же. Но закончился совсем по-другому.
Я зябко поежилась, наблюдая за тем, как Флориано раскуривает очередную сигарету.
– Можно мне тоже? – неожиданно попросила я у него.
– Пожалуйста! – Он протянул мне пачку.
Я закурила и с наслаждением сделала глубокую затяжку, потом с улыбкой взглянула на Флориано.
– Не курила со студенческих времен.
– Вот бы и мне проявить такую же силу воли. Увы! Валентина все старается убедить меня завязать с курением. Может быть, в один прекрасный день я так и сделаю. – Он тоже глубоко затянулся. – Так тот человек… ваш возлюбленный, который разбил вам сердце… Не хотите рассказать мне свою историю поподробнее?
Четырнадцать лет я хранила молчание, делала все возможное и невозможное, чтобы избежать разговоров на эту тему. И вот, нате вам! Сидя на террасе под крышей в обществе мужчины, которого я почти не знаю, я вдруг почувствовала, что почти готова исповедоваться перед ним. Какого черта?
– Если не хотите, Майя, то и не надо, – тут же пошел на попятную Флориано, видно, заметив страх в моих глазах.
Однако инстинктивно я вдруг поняла, зачем пришла к нему сегодня вечером. За тем, чтобы наконец выговориться сполна. Семейная история, которая открылась мне за последние несколько дней, смерть Па Солта, все это вместе взятое, словно выпустило наружу ту боль и то чувство вины за содеянное, которые мучили меня все эти годы. А тут рядом Флориано, непростая жизнь которого зеркально и одновременно непредвзято отражает мое одинокое и никчемное существование.
– Нет, я расскажу вам все как было, – выпалила я на одном дыхании, боясь передумать. – В мою бытность в университете я познакомилась с одним человеком. Он был на пару лет старше меня. У меня подходил к концу второй семестр второго курса, а он учился уже на последнем курсе, готовился к выпускным экзаменам. Я влюбилась в него без памяти и повела себя очень безрассудно и глупо. Когда я приехала домой на летние каникулы, то поняла, что беременна. И уже поздно что-либо делать. И тогда, – я вздохнула, понимая, что должна закончить свой рассказ как можно скорее, пока не сломаюсь и не разрыдаюсь, – Марина, это та женщина, которая воспитала всех нас шестерых, я вам о ней рассказывала, помогла мне все устроить. Я уехала в другое место и там родила. А потом… – я собрала в кулак все свое мужество, чтобы произнести вслух то, что собиралась сказать, – когда малыш появился на свет, я тут же отдала его на усыновление.
Я сделала большой глоток вина и стала энергично тереть глаза кулаками, пытаясь поставить барьер на пути водопада из слез, который вот-вот готов был политься из моих глаз.
– Майя, все нормально. Поплачьте, если вам так будет легче. Я все понимаю, – ласково проговорил Флориано.
– Такое… Я никому и никогда не рассказывала об этом, – призналась я, чувствуя, как трепещет сердце в моей груди. – И мне так стыдно… так стыдно…
Слезы брызнули из глаз, хотя я из последних сил старалась не расплакаться. Флориано подошел ко мне, уселся рядом на диване и полуобнял за плечи. Он гладил мои волосы, а я в это время бормотала что-то бессвязное о том, что нужно было проявить твердость характера и оставить ребенка, несмотря ни на что. А еще о том, что минуло уже столько лет, но не проходит и дня, чтобы я ни вспомнила тот страшный момент в моей жизни, когда спустя всего лишь несколько минут после рождения ребенка его тут же забрали у меня.
– Они даже не позволили мне взглянуть на его личико, – рыдала я навзрыд. – Сказали, что так будет лучше для меня.
Флориано молчал, не делая никаких попыток высказать мне свое сочувствие или просто сказать в качестве утешения какую-то банальность. Но вот мало-помалу рыдания стали утихать. Волна отчаяния спала с меня вместе с громким всхлипом, будто последний воздух вышел со свистком из проколотого шарика. Тело обмякло, все члены стали вялыми. Я молча лежала на груди Флориано, мысленно прикидывая, что же в итоге побудило меня поделиться с ним своей самой страшной тайной.
Флориано продолжал хранить молчание. Наконец я не выдержала и заговорила первой. Спросила с отчаянием в голосе:
– Вы шокированы?
– Нет, конечно же, нет. С какой такой стати?
– Но почему нет?
– Потому что, – он тяжело вздохнул, – на тот момент вы сделали то, что считали правильным. Так уж сложились ваши обстоятельства. В самом этом поступке нет преступления.
– По-вашему, и убийцы тоже думают, что поступают правильно, да? – угрюмо возразила я.
– Майя, вы были еще совсем юной и сильно испугались. Очень сильно. Полагаю, отец вашего ребенка не был рядом с вами, не поддержал вас, не помог поступить в этой ситуации так, как поступают нормальные порядочные женщины.
– Боже мой, конечно, нет! – Я невольно содрогнулась, припомнив свой последний разговор с Зедом уже в самом конце учебного года. – Для него все это было обыкновенной мимолетной интрижкой. Он уже расправлял свои крылышки, готовился выпорхнуть из университета и устремиться в будущее. Сказал, что не сильно верит в крепость чувств на расстоянии. Дескать, все, что было между нами, это мило и приятно, но самое время поставить в наших отношениях точку. Так будет лучше для всех. При этом мы с ним остались в приятельских отношениях, – издала я нервный смешок.
– То есть вы ни словом не обмолвились ему о том, что беременны?
– Во-первых, на тот момент я не была уверена в том, что беременна. Все выяснилось уже после того, как я приехала домой. Марина только взглянула на меня и тут же потащила к доктору. Срок оказался большой. Иного выхода, кроме как рожать, не было. Ах, я тогда была такой наивной дурочкой! – воскликнула я, негодуя о собственной глупости. – Я готова была делать все, о чем он попросит меня.
– То есть, как я понимаю, не отравляли ему удовольствие излишней заботой о контрацептивах?
– Да. – Я покраснела и спрятала лицо в его рубашку. – Но я должна была… могла позаботиться о себе и самостоятельно. Более тщательно предохраняться самой… В конце концов, я была уже не маленькой. Но, наверное, просто наивно полагала, что со мной такое не случится.
– Многие юные и неопытные девушки так считают, Майя. Не вы одна. Особенно на фоне первой любви. А со своим отцом вы беседовали на эту тему? – поинтересовался Флориано. – По вашим рассказам я сделал вывод, что вы были очень близки с ним.
– Были, но не до такой степени. Мне трудно объяснить вам все это. Я была его первым приемным ребенком, первой дочерью. Он возлагал на меня такие огромные надежды. Меня отправили учиться в Сорбонну, ибо я должна была получить самое первоклассное образование. Если честно, я бы скорее умерла, чем призналась отцу во всем.
– А что Марина? Она не пыталась убедить вас в том, что надо поговорить с отцом?
– Пыталась. Но я упорно стояла на своем. Не могу, и все тут. Я точно знала, мое признание разобьет ему сердце.
– И тогда вы решили разбить свое, – грустно заметил Флориано.
– На тот момент иного выхода у меня не было.
– Понимаю.
Какое-то время мы сидели молча. Я смотрела, как ровно горит язычок свечи в темноте и заново переживала ту боль, которой обернулось для меня принятое когда-то решение.
– А вы разве забыли о том, что ваш отец удочерил целых шесть девочек и воспитал их как своих родных дочерей? – внезапно заговорил Флориано. – Быть может, он, как никто другой, понял бы всю сложность той ситуации, в которой вы оказались.
– В то время такая мысль не пришла мне в голову. – Я опустила плечи в новом приступе отчаяния. – Но потом, уже после его смерти, я много размышляла на эту тему. Даже если бы я тогда и задумалась об этом… Мне все равно очень трудно объяснить вам, кем для меня был Па Солт. Воистину, я его обожествляла. Он был для меня идолом. Мне всегда хотелось, чтобы отец одобрительно относился ко всему, что я делаю. Его похвала и одобрение были для меня важнее всего…
– Даже важнее помощи, – уточнил Флориано.