ла, чтобы купить себе новые порции дурмана. К этому моменту мы с ее отцом были практически на грани развода. Эвандро уже устал бороться. Надо было предпринимать что-то кардинальное. Пару месяцев назад Кристине исполнилось восемнадцать. Помню так ясно и отчетливо, словно это было вчера. Я подарила ей мамину цепочку и кулон из лунного камня. И помню, какое разочарование мгновенно разлилось по лицу дочери. Потому что она сразу поняла, что цена этому украшению невелика. И это стало самым ужасным, – впервые на протяжении всего монолога на глазах Беатрис выступили слезы, – из того, что она сделала. Ведь речь шла о самом дорогом моему сердцу украшении. Когда-то мой отец подарил его моей матери, а после ее смерти передарил лунный камень мне. И вот я, в свою очередь, преподнесла его в качестве подарка уже своей дочери, которая тут же стала прикидывать, на сколько реалов потянет эта вещица в какой-нибудь второсортной скупке ювелирных изделий и хватит ли вырученных средств на новую порцию наркотиков. Прости меня, Майя. Прости, дорогая. – Беатрис стала лихорадочно шарить рукой в кармане своего халата в поисках носового платка.
– Пожалуйста, не надо извиняться, – попыталась я успокоить ее, стараясь говорить ласково. – Понимаю, как тяжело делиться подобными вещами. Но постарайтесь помнить, вы рассказываете о совершенно незнакомом мне человеке. Я не знаю, какой была эта женщина, хорошей или плохой. У меня нет к ней никаких чувств и уж тем более нет любви, потому что я ее никогда не знала.
– Тогда продолжаю. Посоветовавшись с мужем, мы решили, что единственный выход противостоять Кристине – это открыто предупредить ее о том, что, если она не перестанет воровать вещи из дома и употреблять наркотики, мы будем вынуждены выставить ее вон, потребуем, чтобы она покинула виллу. Но если она одумается и станет вести нормальный образ жизни, тогда мы приложим все усилия, чтобы помочь ей, и, если надо, поддержим материально. Но к тому времени она уже была завзятым наркоманом. Да и жизнь ее протекала совсем в другом месте, в фавеле, среди тамошних ее друзей и приятелей. Одним словом, мы упаковали ее чемодан и попросили покинуть дом.
– Беатрис, я вам глубоко сочувствую. Представляю, как вам было тогда невыносимо тяжело. – Я слегка придвинулась к ней и осторожно пожала ее руку, пытаясь утешить.
– Да, было тяжело, – со вздохом согласилась Беатрис. – Но мы еще раз подчеркнули на прощание, что, если она одумается, завяжет с наркотиками и захочет вернуться к нам, мы встретим ее с распростертыми объятиями. Помню, как она спускалась по лестнице с чемоданом в руках, а я стояла у входной двери. Она прошла мимо, даже не глянув в мою сторону. А потом отвернулась на какую-то долю секунды и посмотрела на меня с такой ненавистью и злобой… Этот ее взгляд преследует меня до сих пор. – Слезы текли по щекам Беатрис, и она больше не скрывала их. – Пожалуй, все. С того самого раза я дочери больше не видела.
Какое-то время мы сидели молча, каждая погруженная в свои мысли. Хотя я и заверяла Беатрис, что не стану расстраиваться из-за того, что она сообщит о моей матери, но история, которую она только что поведала, оказалась слишком тяжела. Ведь как ни верти, а в моих венах течет кровь Кристины. А что, если ее пороки передались по наследству и мне?
– Майя, знаю, о чем ты сейчас думаешь, – внезапно снова заговорила Беатрис. Она вытерла слезы с глаз и окинула меня взглядом. – Позволь заверить тебя, что из того, что я успела заметить, общаясь с тобой, да и по рассказам Яры, в тебе нет ни йоты того, что напомнило бы мне мою дочь. Говорят, гены имеют обыкновение перепрыгивать через поколение или через два. Вот и ты… живой образ Изабеллы, моей матери. А из того, что мне рассказывали о ней, вижу, и по характеру вы очень схожи.
Я понимала, что Беатрис, по мере сил, старается быть доброй по отношению ко мне. Но с другой стороны, я же с самого начала, с того момента, как услышала о своей прабабушке, увидела, как мы с ней похожи чисто внешне, испытывала какую-то непреодолимую тягу и симпатию к этой женщине. Впрочем, это никак не влияет на все остальное. Моя родная мать оказалась такой, какой оказалась.
– Но если вы больше никогда не видели Кристину, то как узнали, что у нее появилась я? – ухватилась я за последнюю соломинку в надежде пролить свет на дальнейшую судьбу матери. И на свою тоже. А вдруг произошла какая-то ошибка, и я не имею никакого отношения к этой семье? И моя мать – совсем другая женщина.
– Я бы и не узнала, дорогая Майя, если бы не одна моя приятельница. Она трудилась волонтером в одном из сиротских приютов, которых в те годы в Рио было великое множество. Огромное число младенцев привозили из фавел. И вот так получилось, что моя подруга оказалась в приюте в тот самый день, когда туда заявилась Кристина. Она не назвалась. Просто бросила ребенка и убежала. Так многие мамаши поступали. Моя приятельница не сразу узнала Кристину. Ей потребовалось пару дней, чтобы понять, что та беззубая, болезненно худая женщина, принесшая ребенка, была Кристина. – Голос Беатрис снова предательски дрогнул от охватившего ее волнения. – Но, как только подруга все поняла, она тут же примчалась ко мне. Она сказала, что младенца-девочку оставили с кулоном из лунного камня на шее. Она подробно описала украшение, и я поняла, что это именно тот самый кулон, что я подарила дочери. Вместе с Эвандро мы немедленно отправились в приют, чтобы забрать тебя на правах родственников. Это случилось где-то через неделю после того, как тебя туда привезли. Но когда мы приехали, оказалось, что тебя уже забрали. Помнится, подруга тогда очень удивлялась, потому что, по ее словам, в приюте было полно других младенцев. Ведь иногда проходит несколько недель, прежде чем находится приемная семья для ребенка. А некоторые детки так и вырастают круглыми сиротами. Но с тобой, как видишь, все случилось очень быстро. Наверное, потому что ты была очень красивым ребеночком, – с улыбкой добавила Беатрис.
– Значит ли это, – начала я дрожащим голосом, понимая, что мне обязательно нужно задать вопрос, который уже давно вертелся на кончике моего языка, – что ваша подруга видела моего приемного отца?
– Видела, – подтвердила Беатрис. – И ту женщину, которая приехала вместе с ним забирать тебя. По ее словам, они оба показались ей очень добрыми и сердечными людьми. Мы с Эвандро буквально умоляли ее сказать нам, куда тебя забрали. Но она ведь была всего лишь волонтером и не владела такой конфиденциальной информацией.
– Понятно.
– Но есть одна вещь, которую она нам отдала. Посмотри в том ящике, Майя. – Беатрис показала рукой, где именно надо смотреть. – Там лежит конверт. Дело в том, что в приюте фотографируют всех поступающих к ним младенцев, а потом эти фотографии подшивают в их личные дела. Но, поскольку тебя забрали и твое личное дело подлежало уничтожению, подруга попросила директора приюта разрешить ей забрать фотографию и отдать нам на память. Взгляни на себя малышкой.
Я извлекла из ящика конверт и достала из него фотографию. Размытое черно-белое изображение младенца с копной темных густых волос на головке и с огромными испуганными глазами. Дома в Атлантисе у нас куча фотографий, на которых я запечатлена младенцем, безмятежно покоящимся на руках Марины. Или когда меня убаюкивает Па Солт. А потому стоило мне лишь мельком взглянуть на снимок, и я тут же определила, что это моя фотография.
– Так вы никогда и не узнали, кто удочерил меня?
– Увы, нет. Хотя можешь поверить мне на слово, мы бросили все силы на твои поиски. Мы объяснили директору, что являемся твоими родными бабушкой и дедушкой, что намереваемся забрать тебя в семью и воспитывать как свою родную дочь. Тогда она спросила, имеются ли у нас какие-либо вещественные доказательства того, что девочка приходится нам внучкой. К сожалению, таких доказательств у нас не было. – Беатрис тяжело вздохнула. – Родная мать девочки отказалась назвать свое имя. И даже когда я показала директрисе фотографию, на которой я запечатлена с этим лунным камнем на шее, она сказала, что в глазах закона кулон едва ли сочтут весомым доказательством. Тогда я стала просить ее, даже умолять, дать мне координаты семьи, которая забрала тебя, чтобы связаться с ними напрямую. Но она отказалась наотрез. Сказала, что в прошлом было несколько случаев, когда родные семьи отыскивали приемных родителей, но ничем хорошим такие контакты, как правило, не заканчивались. И сейчас политика властей в этом вопросе тверда и однозначна: никаких контактов. Вот так, моя дорогая, – последовал еще один вздох. – Несмотря на все наши усилия, нам так и не удалось найти тебя.
– Спасибо за то, что, хотя бы пытались, – прошептала я в ответ.
– Поверь мне, Майя, что если бы твой приемный отец не появился в приюте так скоро, наши жизни, и твоя, и моя, сложились бы совсем иначе.
Я сунула фотографию обратно в конверт, чтобы сконцентрировать свое внимание хоть на чем-то. Потом поднялась со своего места, чтобы положить конверт в ящик, и уже даже сделала шаг в ту сторону, но была остановлена.
– Нет, дорогая, оставь эту фотографию себе. Мне она более не нужна. Ведь сейчас передо мной стоит настоящая, живая, взрослая внучка.
Лицо Беатрис исказила гримаса боли, и я поняла, что пора заканчивать разговор.
– Так вы и не узнали, кто был моим настоящим отцом? – задала я свой предпоследний вопрос.
– Нет.
– А Кристина? Что стало с ней?
– Увы, не знаю. С тех самых пор, как мы выставили ее из дома, я ее больше не видела. Даже не знаю, жива она еще или ее уже нет в живых. После того как она сдала тебя в приют, она буквально растворилась в воздухе. Ну, в те дни множество людей в Рио пропадали бесследно. – Беатрис вздохнула. – Если захочешь продолжить свои поиски и дальше, может, тебе повезет. В наши дни, насколько мне известно, официальные представители власти более охотно идут на контакт с теми, кто ищет своих давно потерянных родителей. Но материнский инстинкт почему-то упорно подсказывает мне, что Кристины больше нет в живых. Те, кто вознамерился целенаправленно разрушить себя, обычно добиваются поставленной цели и уходят из жизни молодыми. Но все равно, у меня сердце разрывается от боли, когда я думаю о ней.