– Ты что, из детского сада? Я не собираюсь играть в этот бред. И так уже темно, хрен доярку эту козью отыщем.
И он двинулся к мосту. Дэн недоверчиво смотрел на него. Рядом с его лицом бился колоколец.
Бурый не сразу шагнул на мост. Сперва он встал прямо перед ним, лучом фонаря наметил прямую линию и пошел вперед. И немедленно упал, выпустив фонарь.
– Come back! – заорал Дэн и вскочил на ноги. – Come back now!1
По противоположной стене ущелья метнулся луч падающего в бездну фонаря. Бурый неподвижно лежал прямо на мосту. Через пару секунд он принялся ползти назад, неловко перебирая ногами. Когда он отполз не менее чем на метр от моста, то медленно поднялся и подошел к скамье. Колени у него заметно тряслись.
– Идиот! – с ударением на первый слог сказал Дэн. – Ведь сказано же…
Бурый опустился рядом с ним на скамью. Покосился на раскачивающийся на ветру колокол. Облизал сухие губы и произнес:
– Ни фига себе сходил за хлебушком…
– Мы, вроде, за молоком? – посмотрел на него Дэн. В бледном свете луны Бурый был белым, как мел.
– Не важно, – устало отмахнулся Бурый. – Чего рассказывать-то ему?
– Зачем пришли, то и рассказывать. Okay, я скажу.
Он немного помолчал и принялся неуверенно говорить:
– Здравствуй, дух старого… Как это слово?
– Говори «пастуха», – отозвался Бурый, тупо глядя во мрак.
– Здравствуй, дух старого пастуха… Мы здесь проездом. Остановились внизу и… И хотели купить в твоем ауле немного молока. Мы не хотим ничего плохого. Да… И, пожалуйста, не сердитесь на моего друга.
Он помолчал и, ткнув локтем Бурого, яростно прошептал:
– А ты что сидишь? Скажи ему что-нибудь!
Бурый покосился на болтающийся колокол, вытер пот со лба и негромко и хрипло сказал:
– Я просто хотел угостить молоком мою девушку… – он немного подумал и добавил: – Я не хотел нарушать правила. Я…
– Он дурак! – закончил за него Дэн и спросил: – Ну, пойдем?
Но они не сразу поднялись со скамейки. Они уже продрогли на ветру, но еще минут пять просидели, прислушиваясь к глуховатой трескотне колокольца. Потом встали и подошли к мосту.
– А, может, обратно пойдем? – предложил Дэн.
– Ну, уж нет, – упрямо помотал головой Бурый. – Как я Стелле в глаза смотреть буду?
– Так она же не узнает.
– Ерунда. Зато я знаю…
И Бурый первый шагнул к мосту. Дэн с ужасом смотрел на него. Бурый осторожно подошел к кладке, собрался с духом и поставил ногу на камни. По-прежнему посвистывал ветер, позади зловеще бился на своей палке колокол. Бурый медленно пошел вперед.
Мост и впрямь был невелик. Но не семь шагов пришлось сделать Бурому, а все 15 мелких, неспешных шажков, пока он не оказался на той стороне. Он обернулся и, не меняясь в лице, стал ждать друга.
Дэн перекрестился на свой католический лад – мелко и слева направо – и подошел к мосту. Он сделал первые два шага, потом опустился на четвереньки и уже таким способом преодолел мост. Поднявшись на той стороне, он сказал Бурому, молча и хмуро смотревшему на луну:
– Don’t tell about this to Maria2. Или я тебя убью.
И они двинулись по тропинке к скале.
Пройдя узким извилистым ущельем метров 30, они вышли в небольшую горную долину, освещенную луной. Здесь было тихо и внизу, то тут, то там горели окна домов.
Как и повсюду на Кавказе, дома были обнесены внушительными каменными заборами, поэтому, когда друзья спустились в аул, огоньки исчезли.
– Вот же блин, – пробормотал Бурый. – Приперлись к людям за полночь.
– Еще десяти нет, – отозвался Дэн, но Бурый не слушал.
– …Выйдут сейчас эти козодо́яры, наваляют нам, да еще сами, вместо своего пастуха, спихнут в пропасть.
– Shit… – вполголоса сказал на это Дэн и тут взлаяла за ближайшим забором собака. Ей начали вторить остальные по всему аулу. Через минуту стоял такой лай, что о былой тишине невозможно было даже подумать.
– Дождались, – сказал Бурый и повернулся лицом в ту сторону, откуда они пришли, размышляя, не вернуться ли. Но тут дверь в воротах напротив отворилась и на улице оказался человек.
– О, пожалуйста, не волнуйтесь! – выявляя свой акцент от волнения еще отчетливее, сказал Дэн и на всякий случай поднял руки вверх.
– Простите, мы хотели купить молока. Нам сказали, что у вас есть, – добавил Бурый. Человек распахнул дверь шире и отступил, приглашая внутрь.
Человека звали Мухамед, его немногословная и незаметная жена немедленно собрала на стол и сейчас же куда-то исчезла. Мухамед улыбнулся из-под черных густых усов с проседью:
– Садитесь. В моем доме всегда рады гостям.
К обильным кавказским угощениям Дэн с Бурым уже привыкли, да и не это занимало сейчас их умы. Как только полагающаяся светская часть беседы окончилась и аппетит умерил свой пыл, Дэн робко приступил к «десерту»:
– Скажите, Мухамед… Вы ведь знаете о здешней легенде? Ну…
Мухамед покачал головой и улыбнулся:
– Вы про дух Старого Чабана?
– Да. Мой друг… – начал было Дэн, но Бурый его перебил:
– Да, я лоханулся… – полагая, что Мухамеду неизвестно это слово, Бурый поправился: – Облажался… Проявил неуважение к духу.
Мухамед сокрушенно покачал головой:
– Ай, как нехорошо. У нас чтят старших. Даже если это дух.
Бурый тотчас заметил лукавую искру в черных глазах Мухамеда и насторожился:
– То есть… Нас развели как лохов? То есть как дураков?
Мухамед улыбнулся и пожал плечами:
– Ну, если вы сами не догадались, почему дух прогневался на вас…
– Я оступился! – немного громче, нежели требовалось, сказал Бурый, но осекся: – Простите, Мухамед. Просто мне… нам стало не по себе там, – и он кивнул головой куда-то в сторону, словно зловещий мост «Семь шагов» был сразу за соседней стеной.
– Вот для таких горячих джигитов и сделали люди на камне перед мостом надпись. И чуть позднее поставили скамью, – сказал Мухамед. Бурый и Дэн слушали. И Мухамед стал рассказывать.
Когда именно появился камень, никто уже не скажет. И легенда когда появилась – тоже. Во времена, когда Кавказ стал частью России, где-то в середине девятнадцатого века внизу, у дороги, был русский блокпост, как сказали бы сейчас. Горный аул, куда вел каменный мост, был им известен. Тогда же местные и познакомили их с легендой о Старом Чабане. Люди аула жили на своей земле хорошо, им не нужно было ходить в долину. Здесь были пастбища, вода и покой, что особенно ценили пастухи и их семьи. А вот русские солдаты наведывались в уединенный аул: за молоком, яйцами, свежим барашком. Не грабили, конечно, платили за все. Но на мосту действительно гибли: особенно молодые и неопытные мальчишки. Потому что жизнь в горах была им неизвестна, а в горах и ходить надо умеючи, не то, что воевать. Камень и скамья находятся именно с той стороны моста, куда приходит тропа из долины. Со стороны аула этого нет. Не только потому, что жители аула горные жители и умеют ходить по своей земле.
Мухамед сделал паузу и насладился блеском глаз своих собеседников.
– И что же? – выдохнул Бурый. Мухамед кивнул и отпил из пиалы чаю.
– Когда вы шли вверх по пещере, что было у вас под ногами? – спросил он. Парни напряглись.
– Stones?3 Н-нет…
– Ручей?
– Да, ручей. Все в горах знают, что любая обувь скользит на мокром булыжнике. И мокрая подошва тоже скользит даже на сухом камне. Попытка пройти в сырой обуви по каменному и очень узкому мосту неминуемо закончится трагедией. Поэтому умные люди с помощью страха перед суровым духом заставляли людей немного подождать перед тем, как ступить на мост. Ветер никогда не прекращает там дуть и обувь путника обсыхает.
– Jesus Christ… I'm stupid idiot!4 – схватился за голову Дэн.
– Блин… – протянул в тон с ним Бурый. – Ведь можно было догадаться…
– Это русские солдаты сделали надпись на камне и скамью поставили тоже они, – сказал Мухамед. – И бараний колокол повесили. А мы это не трогаем – вот уже много лет. Нас бережет на нашей земле Аллах. А если наших гостей защищает еще и дух Старого Чабана – разве Аллах станет гневаться? Ведь так вы стали моими гостями!
– А человек из гостиницы снизу боялся нас сюда пускать, – сказал Дэн. – Неужели он не знает, что́ на самом деле значит вся эта «мистика»?
– А, это Хамзат. Конечно, он про все знает. Похоже, вы действительно поверили, что он боялся вас отпускать.
– Но если бы мы действительно погибли? – удивился Бурый. – Я ведь на самом деле поскользнулся! Он просто мог все объяснить…
Мухамед вздохнул:
– Хамзат дурак – хоть и негоже говорить так о соплеменнике. Ему нравится разыгрывать людей, следить, как они реагируют. Но на моей памяти трагических случаев, – слава Аллаху! – еще не случалось.
Помолчали.
– Скажите, Мухамед, – спросил Бурый. – Как правило люди из таких аулов как ваш – и даже менее изолированных – очень плохо говорят по-русски…
– А, это, – снова улыбнулся Мухамед. – Дело в том, что я не всегда тут жил. Родился я в долине, а учиться уехал в Ленинград. Давно это было… Когда в России капитализм начался, имел свой бизнес. В галстуке ходил, костюмы носил, на машине ездил. В кризис разорился. Но еще до этого устал я от той жизни. Ненастоящей она показалась мне. Несколько лет назад вернулся на родину. Но и там сейчас жизнь беспокойная, суматоха городов и туда дошла. Вот и осел я здесь вместе с женой. Живем на земле, работаем, птица у нас, овцы, козы.
– Не жалеете? – спросил удивленно Бурый. Мухамед покачал головой:
– Зачем жалеть? Мне тут нравится. Здесь никогда не было кризиса. И не будет. Люди должны заботиться о своей земле и друг о друге: как те русские солдаты позаботились о своих неопытных собратьях. А если человек умеет беречь своих братьев, то и землю свою сбережет.