Лично я люблю кожу. Поэтому мне нравятся современные кожаные с/м-шоу, оргии в многопользовательском подземелье, где женщинам достаются доминирующие роли. Конечно, я сама никогда не участвовала в шоу. Уолтерс всегда поручал мне либо встречать гостей, либо вести наблюдение на площадке. Я была его глазами и ушами в толпе посетителей. Но в кожаные вечера он все-таки разрешал мне одеться соответственно. Никаких тебе эротичных, женственных платьев с глубоким вырезом. Нет, я выглядела как дóлжно: обтягивающий костюм из черной кожи, цепи, шипы. Единственная уступка женственности — черная кожаная роза за левым ухом. В такие вечера мне всегда делали предложения. За неплохие деньги. Весьма приличные суммы. Но частная работа была строго запрещена. О заработке мы договаривались с агентством. Некоторые артисты, причем не только мужчины, получали очень высокие гонорары. Я не жаловалась. За такую ночь я получала не меньше, чем негритянский жеребец за “Джунгли”. Уолтерс часто говорил, что я того стою — учитывая мой брутальный вид и компьютерную грамотность.
В ночь “Джунглей”, когда нас уже вконец измотало ожидание развязки, Уолтерс спустился вниз. Он велел мне послать сборы за вход и все данные о посетителях в его кабинет, как только дверь запрут и шоу начнется. Я была в кожаном платье, с неизменной черной розой за ухом. Он посчитал, сколько придет народу, вынул черную розу из моих волос и поцеловал меня в шею — очень, очень нежно.
— Отлично, — только и сказал он, — ты собрала очень неплохой улов в свои сексуальные сети. Ты — моя любимая Госпожа, услада для всей семьи.
Я не узнавала почти никого из тех, кто тогда пришел в клуб, лишь бесстрастно проверяла их удостоверения. И брала с них ту безумную цену, которую Уолтерс назначил за вход на шоу “Джунгли”. Посетители выглядели, как маринованные мумии. У некоторых следы подтяжек и несколько слоев косметики покрывали все лицо. Мужчины были отвратительны — с ввалившимися щеками и безумными глазами. Я запомнила только одного — того, что не отдал мне свой идентификационный чип. Я протянула руку за карточкой, и он положил сверху свою лапу. Я почувствовала холод его тяжелых золотых колец и подняла взгляд. Он был огромен, с густыми усами и взглядом убийцы. Лет шестидесяти. В волосах, некогда темных, проглядывали седые пряди. Одет он был в старомодный вечерний пиджак с галстуком-бабочкой.
— Просто скажи своему боссу, что его гости прибыли.
Он кивнул моим вышибалам: вы больше не понадобитесь. Его огромная рука обхватывала локоть спутницы. Стоя в узком проходе “Подземелья”, я посмотрела ей в лицо. Ей было страшно. Невыносимо страшно.
Передо мной стояла хрупкая блондинка, женщина, которая живет в элегантных интерьерах, окруженная изысканными, дорогими вещами. На ней не было никакой косметики. Огромные глаза на ее бледном лице расширились от тревожного ожидания. В это темное пространство вседозволенности она пришла не по своей воле. В отличие от меня, она собой не распоряжалась. Ей было лет восемнадцать, не больше. Ее заставили. Я посмотрела на мягкую лужайку, которая скрывала ее грудь. Платье было вышито по шелку тысячами крошечных зеленых цветочков. В этом мире пульсирующей, насильственной тьмы она была драгоценностью, которую тянут все ниже, и ниже, и ниже.
Я нажала на кнопку внутренней связи.
— Уолтерс? Твои гости пришли.
— Спасибо.
Он был совершенно спокоен, нисколько не удивлен. Я хотела знать, кто она такая. У меня хватило ума не спрашивать.
Полиция нагрянула после двух, когда шоу почти закончилось. Немка истекала кровью от бичевания и укусов на заднице и бедрах. Ее истошные вопли были совершенно неподдельны. Она умоляла зрителей помочь ей выбраться из клетки. Наш черный актер разошелся не на шутку. Я размышляла, не нанюхался ли он кокаина. Он уже был совершенно голый, его тело расцвечивали полосы красной и черной краски, мерцающие в свете юпитеров. Женщина была привязана к тотемному столбу, на ногах у нее были колодки — имелось в виду, что раньше в такое заковывали рабов. Он кричал о сексуальной мести белым тиранам. Публика была в экстазе. Женщина нагнулась вперед и жалобно блеяла. Я думала о том, сколько ей платят и объяснил ли ей Уолтерс, что в ретро-номерах мы идем до победного конца. Веризм. До мельчайших деталей. Мы очень редко убиваем исполнителей — главным образом потому, что стоимость такого шоу, с точки зрения безопасности, совершенно не по карману нашим обычным клиентам. Для этого существуют особые клубы — маленькие, эксклюзивные, и правительство выдает им специальные разрешения.
Когда я опять посмотрела в основной зал, негр-солист трахал женщину в анус резкими, яростными рывками, а публика стояла на стульях и вопила. На площадке было полно разбитого стекла и дыма. Я вернулась к двери и села рядом со своими бессменными гориллами, проверяя зоны безопасности на компьютере. Этих я увидела лишь за секунду-другую до того, как они с ревом взломали дверь.
Полиция. Все в масках, до зубов вооруженные. Один из них ткнул дулом мне в живот и закричал:
— Отойди от монитора, жирная сука!
Я изобразила падение на спину, что дало мне шанс нажать на гостевую кнопку. На самом деле она зеленая, а не красная, и на ней написано “Открыть двери туалета” — такой юмор для своих. Я также ухитрилась отрубить компьютер от сети, и он выключился с тихим стоном. Один из моих вышибал врезал офицеру, который держал на прицеле мой живот. Обычно мы не нападаем на полицейских, но беднягу захватили врасплох. Никто не выстрелил, но три мужика навалились на него, колотя его грудь и голову кулаками и стальными стволами своих автоматов. Из глубины зала долетали вопли, смешанные с диско-музыкой двадцатого века — шоу было прервано задолго до кульминации. Я приподнялась с пола в своем коротком кожаном платье, в черных туфлях на высоком каблуке, одернула блузку, как бы пытаясь выглядеть прилично. Одновременно я засунула информационный диск из компьютера себе в трусы.
Диски эти крошечные, размером примерно с мелкие монеты, которые когда-то были официальным платежным средством в этой стране. Я намеревалась запихнуть диск себе во влагалище и избавиться от него до того, как меня разденут и обыщут. Полицейские процедуры довольно однообразны. Обычно тебя обыскивают, прежде чем отпустить, чтобы никто не вынес чего-нибудь опасного и ценного за пределы полицейского кордона. Информация на наших дисках конфиденциальна, и обычно от клубов не требуют ее выдавать. Но у нас почти наверняка собирались отозвать лицензию. Подлинный диск был надежно спрятан в моих самых интимных складках. Теперь полиция могла найти в крайнем случае список подтверждения почтовых заказов — имена людей, которые никогда в жизни не переступали порог “Подземелья” и скорее всего вообще не делали ничего более рискованного, чем заказ кожаного костюма, ароматизированных презервативов и вибратора с серебряным покрытием. Более того, этот список кишит судьями Верховного Суда, министрами и высшими церковными чинами всех вероисповеданий.
Нас затолкали в фургоны без окон и увезли в облаке воя сирен. Уолтерса бросили на мою скамью в зоне ожидания полицейского участка, и он тяжело приземлился рядом. Он был удивительно спокоен. Как только дежурный офицер записал наши данные и отошел, Уолтерс склонился ко мне и прошипел на ухо:
— У тебя на левой щеке расцветает дивный синяк, девочка моя. Я полагаю, твое тело таит еще кое-какие секреты.
— Надежно таит.
Он кивнул и отвернулся. Вид у него был довольный, даже слегка веселый. Возможно, он улыбался.
— Вставай, толстая засранка! — рявкнул один из офицеров. — Ты уж как минимум у нас переночуешь.
Меня утащили, и я не видела Уолтерса всю ночь, и весь следующий день, и следующую ночь тоже. Меня заперли одну в крошечную камеру, исписанную граффити, где не было ничего, кроме пары досок, покрытых грубым серым одеялом. Мне не дали ни еды, ни питья. В углу стояла параша, но подтереться было нечем. Пол вонял мочой. Видимо, предыдущему заключенному не досталось даже параши. Я бывала в тюрьме и раньше. Я знала, чего ждать.
По крайней мере, было что почитать. Некоторые надписи относились к древним временам, к эпохе шоу “Джунгли”. Среди них попадались странные исторические лозунги вроде “ОДНА ЯДЕРНАЯ БОМБА МОЖЕТ ИСПОРТИТЬ ЦЕЛЫЙ ДЕНЬ” и “ДУХ НЕ УБЬЕШЬ” и самое загадочное: “ПОРНОГРАФИЯ — ТЕОРИЯ, ИЗНАСИЛОВАНИЕ — ПРАКТИКА”. Для нас порнография стала тем, чем когда-то была религия, — образом жизни, образом мышления, способом заработка. А изнасилования не бывает, если все женщины всегда и везде говорят да, да, да. Это понимает каждый.
Уолтерс сам пришел выпустить меня под залог. Когда это произошло — поздним утром второго дня, — я уже чувствовала себя униженной, немытой и обозленной. Ссать в одно и то же ведро, которое никогда не выносят, и не чувствовать отвращения к себе можно не очень долго — всего несколько часов. К тому же я смертельно боялась потерять диск.
Уолтерса впустил в мою камеру тот же самый офицер, что обозвал меня толстой засранкой. Мой метко нацеленный плевок попал ему в щеку, пока он возился с ключами. Он бы ударил меня, если бы Уолтерс — на этот раз в элегантном бежевом пиджаке и с длинным серым плащом на плечах — не остановил его руку.
— Я приношу вам свои извинения от ее имени, офицер. Она исстрадалась без душа и смены белья.
— Сними, блядь, одежду! — проревел мужик и захлопнул за собой дверь камеры. Мы с Уолтерсом на мгновение остались одни в крошечном помещении.
— Они тебя сначала обыщут, а потом отпустят, — прошептал он. — Разденься и отдай одежду мне. Отдай мне все. — Он внимательно посмотрел мне в глаза.
— А они разве не всех повязали прямо там? — Я начала срывать с себя одежду.
— На диске отмечены все, кто к нам приходил.
Уолтерс раздраженно и нетерпеливо протянул руку. Внезапно я поняла, что лишь двух посетителей не притащили в участок: девушку в зеленом шелковом платье с крошечными цветами и мужчину с тяжелыми перстнями холодного золота.