лохани.
Я закрыл. Вода пошла волнами, Эмили подобрала ноги и принялась намыливать мне волосы, взбивая пену невесомыми пальцами. Моя синичка была так близко, что я не удержался и подсмотрел. В аккурат перед моим носом покачивалась розовым кончиком сочная женская грудь. Стоило громадных усилий не потянуться к ней губами, но тут меж век затекло мыло. Я зашипел от рези и потёр глаз. Эмилия снова зачерпнула воды и обильно полила, смывая пену. Когда я снова открыл глаза, груди моей жёнушки скрылись в клубах пены, чем она была довольна, судя по выражению её лица.
А я – нет.
– А вам с волосами помочь? – спросил я.
– Нет, я, пожалуй, не буду их мыть сейчас. Потом нужно будет сушить, укладывать… Вы, наверное, голодны. А меня ждать придётся, – походя отбилась супруга от моего участия в её купании. – Я потом, с горничной, если вы позволите.
Конечно, позволю! Эмили была права во всём. И в том, что её волосы – это всерьёз и надолго и требуют особого подхода. И в том, что неплохо было бы подкрепиться. Причём уже давно. Да и сам я не слишком хотел этим заниматься. Но не мог же я прямо сказать: «Дорогая, позволь, я тебя помою»? Это могло быть воспринято как сомнение в её способности справиться с этим нехитрым делом.
Для неё-то – нехитрым. А для меня-то – приятным!
Точнее, для неё тоже приятным, просто пока она не понимает насколько.
Но опыт – дело наживное.
Вот в следующий раз…
В следующий раз – да. Но пока я обещал себе «по капле».
Я опёрся о края лохани и поднялся, представая перед супругой во всей своей мужской силе. Вода стекала с меня, и кожа покрылась мурашками от прохладного воздуха. Я выбрался на пол, оставляя мокрые следы, и прошёл туда, где на треноге на горячих камнях грелись чистые халаты и сухие полотнища для вытирания. Опустил голову и обсушил волосы тканью, позволяя Эмилии меня разглядывать. Я бы точно воспользовался такой возможностью. Потом, не глядя на супругу, обтёр тело и лёгким тёплым ветерком посушил оставшуюся на коже влагу. И только тогда оделся.
– Дорогая, вы ещё долго планируете купаться? Могу подогреть воду, – предложил я, наконец поворачиваясь к жене. – Хотя, думаю, нам уже накрыли.
– Да? Тогда нужно выходить, – признала моя маленькая, загнанная в угол синичка.
– Отлично! – Я пнул к лохани своё полотенце, взял с треноги сухое и подошёл ближе, раскрыв его. – Выбирайтесь, пока тёплое.
Не дали полапать, пока мылись, полапаем, пока будем вытирать. Фройя везде оставляет нам возможности. Просто мы не всегда их замечаем.
Синичка растерянно переводила взгляд с моего лица на полотенце. Ну что ты хочешь, дорогая? Да, ты сама дала мне право смотреть на тебя обнажённую. Может, это и не было твоей идеей, но ты попросила меня сделать это быстрей. Каждое слово имеет свою цену. Ну же, порадуй мужа прелестями!
Видимо, Эмилия пришла к тому же выводу, вздохнула и поднялась. Синичка была бы не синичка, если бы и здесь не попыталась схитрить. Она встала спиной ко мне, зябко передёрнула плечиками и потянулась через плечо за покрывалом с видом «ой-ой, лютый мороз отморозит мне си… – впрочем, нет, нэйра Эльдбрег не знает таких слов. – …отморозит мне плечики, спасите-помогите, великодушный паладин!» Как я мог отказать хитрюге?
На первый раз мне хватило стройного стана со спелыми округлостями ягодиц и ровненьких ножек. Просто чудо каких стройненьких прямых ножек! Я сделал шаг назад, предлагая-таки супруге покинуть лохань – с этого ракурса вид в наклоне, пока она переступала высокий бортик, тоже неплохо будил воображение. А когда укрывал, всё же позволил себе небольшую шалость и запахнул полотнище у синички на груди. Правой чашей ладони – на правой, а левой – на левой. Разве я не заслужил поощрения за своё долготерпение?
Они были именно такими, какими смотрелись: трепетными, упругими, островершинными от прохлады и смущения. Ах, синичка, ты даже не представляешь, каким оружием обладаешь! И одно твоё оружие краше другого! Фройя, с меня подношение. Лохи, про тебя я тоже не забуду.
Эмили стояла ни жива ни мертва, боясь пошевелиться.
– Вытирайтесь, дорогая. – Я отвёл руки и овеял жену тёплым воздухом. – Какой наряд вы хотели бы надеть?
– У меня такой большой выбор, нэрр…
– «Дорогой Рауль», – поправил я, всё ещё стоя за её спиной и наслаждаясь контурами девичьего тела под покрывалом.
– Дорогой Рауль, – послушно повторила она.
– Вопросы нарядов мы решим, милая моя Эмили. Завтра ми Лотта снимет с вас мерки, и я закажу вам платья, какие пожелаете, – пообещал я. – К сожалению, местные мастерицы могут посадить платья по фигуре, но совершенно не разбираются в моде.
– Благодарю вас, дорогой Рауль. – Она всё же повернулась ко мне лицом, укрытая тканью, деликатно облегающей каждый изгиб.
Да, я принял это как достаточную благодарность.
На данном этапе расчётов.
Глава 22, в которой Рауль ощущает милость короля
– Думаю, вам будет удобнее в домашнем платье, – предложил я. – Я его сейчас отпарю и согрею. Пока вы будете собираться, я принесу матушкину шаль, чтобы вам не было холодно. Хотите?
– Вы очень любезны, – признала Эмили, потупив взор.
Ну нельзя, нельзя быть настолько соблазнительной! Это просто преступление!
Я решительно направился за занавес, чтобы по-быстрому надеть домашнюю одежду, коснуться теплом голубого платья в синичкином шкафу и поторопить ми Лотту с ужином.
Экономка уже всё организовала. На столе, накрытом парадной скатертью, стояли два прибора и закуски.
– Что же вы не предупредили нас о новой супруге? – высказала мне упрёк Лотта.
– Сам о ней не знал, – уверил я, коснувшись морщинистой руки служанки. – Мы скоро подойдём. Можете нести горячее.
И пошёл в свой кабинет. Ни у кого, кроме меня, не было от него ключа. Он согревался от камина покоев, и внутри уже было сносно. Я жестом зажёг свет и огляделся в поисках шали. Пока никто не видел, я кутался в неё, когда бывало прохладно. Или когда на душе было горько и тоскливо. Временами мне казалось, что это не просто кусок шерсти, а тоже своего рода артефакт. Хотя кто знает? Матушка тоже была одарена, но не пользовалась магией при отце. Это считалось неприличным. Но я действительно понятия не имел, что она умела и делала.
Мне это было неинтересно.
Шаль лежала в моём любимом кресле, сбившись в сгиб между сиденьем и спинкой. Я отряхнул её, вдохнул неиссякающий запах трав и пошёл в покои.
Зардевшаяся от смущения Эмилия ждала, сидя на кровати. Я бережно укрыл её плечи ажурным платком, и мы пошли ужинать.
В голове гудело от вина, тепла и радости. Эмили очень мило щебетала обо всём и ни о чём, позволяя мне молча наслаждаться минутами покоя. Я проводил её в спальню, оставив на время – любому человеку нужно личное пространство, – и велел запереться во избежание внезапных визитов. Мне тоже нужно было уединиться – отправить результаты своей дневной работы почтовым артефактом.
В кабинете отца было тихо и темно. С того страшного дня прошло тринадцать лет, и всё же, когда я открывал дверь, мне нет-нет да и казалось, что сейчас я зайду, а отец строго спросит, что я здесь забыл и почему мешаю ему работать.
Из Главной башни было видно всю округу. Окна, разрисованные затейницей Скалди, смотрели во все стороны. Со стороны фьорда было темно. Звёзды слабо просвечивали сквозь ветошь туч. Если бы время свадьбы выбирал я, то обождал бы пару недель. Для взрослого мужчины не секрет, что плодородие женского чрева связано с фазами луны. С другой стороны, сейчас можно просто получать удовольствие. Ради удовольствия. Просто так.
Активирующий пасс, и артефакты-светильники вспыхнули, слепя глаза.
Я подошёл к секретеру. В него были встроены три небольших выдвижных ящика. С виду – ничего особенного. Только у каждого из них был брат-близнец. Один, самый старый, находился в моём столичном доме, другой – в рабочем кабинете во дворце, третий – в кабинете его величества Эрика IV Наездника. Вообще-то это прозвище его величество получил в народе за страсть к верховой езде (а ещё охоте и женщинам). Но других он тоже объезжал знатно. По себе знаю.
Я открыл ящик королевского почтовика и обнаружил там сшитые лентой листы бумаги. На верхнем размашистым почерком Эрика было написано: «Срочно!» Судя по отсутствию на заглавной букве завитушек, характерных для монарха в благодушном состоянии, дело действительно не терпело отлагательств.
Я вытащил сброшюрованные материалы, вложил свою стопку взамен и закрыл ящик. Ничего. Подождёт до завтра.
Стоило повернуться, чтобы уйти, как в ящике послышался стук.
Надо было сбежать сразу. Хотя, судя по скорости отправки, его величество сидел над почтовиком и ждал. В неравной борьбе чувства долга с гедонизмом победило первое. Оно бы, может, и поддалось… Но общаться со взбешённым Эриком – удовольствие сомнительное. Если он решил кого-то оседлать, то оседлает без вариантов. Это случится рано или поздно, но, учитывая хорошую память короля на плохое, если сдаться добровольно и сразу, можно хотя бы обойтись без шпор.
Я глубоко вздохнул и вытащил из ящика сложенный лист.
«Это действительно срочно! – было написано на нём. Острые углы петелек выдавали королевское нетерпение. – Мне нужно знать твоё мнение!»
Стоило закрыть ящик, как в него упала ещё одна записка.
«Не испытывай моё терпение и не пытайся меня игнорировать!»
Я снова вздохнул. В конце концов, жёны приходят и уходят, а король остаётся.
«Сейчас прочитаю», – написал я прямо на королевской записке, сунул её в почтовик, чтобы остановить поток посланий, и сел за стол. Бумаги и вправду были весьма занимательны. Судя по перечисленным в них фактам, дядя его величества, Олаф, снюхался с нашими добрыми соседями из Епрона, которых чем-то не устаивал нынешний монарх.
Чем-чем? Понятно чем. Его величество с радостью объезжал всех, до кого дотягивался, а руки он имел длинные. И ноги крепкие. Кому это не знать, как Левому Ботинку?