— Толя делает все, чтобы тебе было хорошо, — говорит Широков. — Прикрывает тебя как может, как родной отец за тебя впрягается. Цени это. Пришли мне эти письма, если они так тебя тревожат. Посмотрю, что там за отправитель.
Айта склоняется к Широкову, прижимается синей щекой к его щеке. Смотрит на Нику и прикладывает палец к губам.
— Они не сохранились, — отвечает Ника. — Показалось, наверное. Мне часто кажется всякое.
— Вот и умница, — улыбается Широков. — Но если что-то будет, ты мне сообщи, хорошо?
Ника кивает.
На этом Широков отпускает Нику — похоже, выяснил все, что хотел. Ну или просто убедился, что никто ей не поверит.
— Забыла спросить о вашем здоровье, — говорит она на прощание. — Как оно?
— Как обычно, хорошо, — устало отвечает Широков. Айта сжимает мясо в кулаке, оно сочится темной кровью.
— Доброго вечера, — говорит Ника.
— До встречи, — она слышит вслед.
На улице Ника закуривает. Ее до сих пор потряхивает. Заметив на стене ларька объявления о шаманском обществе и помощи заблудшим душам, Ника лезет через говно и грязь к стене, отдирает их, обрывки бросает в лужу. Под изумленными взглядами прохожих возвращается обратно на тротуар. Один останавливается рядом. Ника оборачивается, набрав воздуха, чтобы послать куда подальше, но выдыхает — перед ней стоит Аникин. Он рассматривает ее вымазанные по щиколотку ботинки.
— Что? — огрызается Ника.
Андрей качает головой — ничего, мол.
— Еще одна девушка. Подожгла себя, ты представляешь?
— Если дух человека слаб, с этим ничего не сделаешь, — говорит он словами мамы. — Вот твой дух силен.
— Как вы меня задолбали. Андрей, это не игры.
Он подает Нике бумажный носовой платок, но с таким слоем грязи на ботинках тот вряд ли справится. Ника оттирает подошвы о ледяной нанос у парапета, оставляет полосы.
— Кто говорит про игры? Я сразу, как тебя увидел, почувствовал великую силу. Ты говоришь про свои видения — но это же норма. Тебя избрали, шаман-предок посылает тебе дьяволов. Нужна инициация.
— Большое спасибо, но мне нужны таблетки и терапия. И не только мне, кстати… Ты знал, что в две тысячи первом в Москве фанатики задушили девочку? Шесть лет ей было. Собственные мать и бабка постарались, им, видите ли, сказали, что если ребенок умственно неполноценен — значит, он проклят Богом.
— Сумасшедших много, к сожалению, — меланхолично замечает Андрей. — Не в обиду. Думаю, такие истории везде есть.
— Это точно. Ваню помнишь? Сколько было Ване, девять?
Андрей вздрагивает, словно его ударили.
— Ника, нет.
— Изгнали они бесов. Ты помнишь, что он кричал тогда?
— Прекрати.
— Конечно же не помнишь, потому что он не мог кричать.
— Ника, хватит!
Андрей закрывает лицо руками — совсем как в детстве. С минуту он стоит так. Ника молчит, прохожие торопливо проходят мимо.
Когда Андрей отнимает руки от лица, он вновь спокоен.
— Для чего ты вернулась?
— Не знаю. Возможно, для того, чтобы этот пиздец повторился.
— Мне кажется, что духи предков привели тебя не просто так.
Ника не хочет идти у него на поводу. Но, видимо, придется.
— Хорошо. Допустим, я здесь не просто так, а для того, чтобы не дать причинить зло. Та девушка, которую нашли в заброшке, вот каково ее родным? Она не должна была умирать, Андрей. И остальные тоже не должны. Они же сами себя наказывали постоянно, помнишь? И из-за чего? Из-за того, что пара мудаков возомнили себя богами?
Предатели будут страдать сильнее всех, повторял Дагаев. Те, кто доносит на братьев и сестер своих, кто выдает тайны наших ритуалов, кто мешает сиять другим, — эти нелюди будут умирать тысячи лет и не воссияют никогда. И бесы будут рвать их.
— Андрей, — говорит Ника, касаясь его пальцев. Те холодны, как будто давно остыли. Андрей моргает, смотрит на машины, светофор и УВД, пытается не слушать, это видно, но Ника ловит его взгляд. — Андрей, мне очень нужна твоя помощь.
выдох четвертый
— Я, блять, говорил следить за ней. Что непонятного?
Рома не знает, что ответить. Что тут скажешь? Он обосрался — хоть никому не обещал дежурить у ее подъезда сутки напролет. Ника уехала, не предупредив. Она была уверена, что отправила сообщение, он видел — она не врала, вот только сообщений отправленных не было. «Наверное, связь была дерьмо, какой-то сбой», — в итоге сказал Рома. Ника кивнула, хоть оба прекрасно знали, что это, конечно, сбой связи, но совсем другой.
И Роме, честно говоря, плевать.
Китаев ходит от угла дома к беседке, где курит Рома, и обратно. Они вышли поговорить полчаса назад, и все это время говорил один Китаев. На него Роме плевать тоже.
— Двадцать четыре часа в сутки, ты понял? Ноздря в ноздрю. Спи, блять, на ее диване, если понадобится. Она должна сидеть в квартире. Сейчас не нужно ей высовываться.
— Почему?
— Она пьет свои таблетки? — Китаев игнорирует его вопрос.
— Да, конечно, — врет Рома. Вот уж что он точно не будет контролировать. Нике самой виднее, что и когда пить, а он не медсестра.
— Я сутки в отделении провел, — продолжает Китаев, — перед каждым ссаным клоуном ползал. Чего тебе стоило ее запереть? Еще и шамана грохнули. Я его знал, нормальный мужик был. Кишки по всем стенам, просто больной пидор какой-то это сделал, у меня других слов нет. А эта разгуливает по чердакам. Рома, блять! Я понимаю, Светку схоронили, тебе не до того вообще. Мои соболезнования, кстати. Но ты хоть скажи: дядь Толь, не могу сейчас. И я, конечно, идиот, надо было попросить кого-нибудь еще.
Рома извиняется. Он просит не заменять его — Ника ему доверяет, а кто знает, как она отреагирует на чужого человека. Или же как человек со стороны отреагирует на нее, скажет какую-нибудь обидную глупость.
Из-за смерти шамана Рома не переживает. Он спрашивает, нужна ли помощь с договором «Мелонга», в чем там проблема. Китаев отнекивается.
— Ромео, ну зачем тебе это сейчас? — говорит он. — Я туда не особо лезу, попросил ребят договориться. Ты отдыхай пока.
На этом он не успокаивается и идет отчитывать Нику, хотя, по мнению Ромы, ей это нужно ей меньше всего. Мария Леонидовна, похоже, считает так же: Толя, ну она не виновата, что больна. Толя, ну они же сами, эти сумасшедшие, ты видел их? Может, и правда письма пишут, заманивают.
— Заманивают — чтобы что, Маша? — рявкает Китаев.
Мария Леонидовна разводит руками.
— Чтобы обратить на себя внимание. Поклонницы ее отца, ты же их видел.
Китаев отмахивается от жены и ее аргументов.
— Я еле тебя отмазал, ты хоть понимаешь? — обращается он к Нике. — Второй раз оказываешься рядом со жмуром.
Ника сидит и помешивает чай, смотрит неотрывно в чашку.
— Меня не от чего отмазывать, — говорит. — Я ничего не делала. Я…
— Открыла спам и по спаму нашла ебанутую метамфетаминщицу. И письмо не сохранилось. Ну и кто поверит, что это не ты ее подожгла?
— Кто угодно, имеющий мозги. Зачем бы мне это делать?
— А просто так! Потому что ты из дурки вышла! Потому что ты дочка Дагаева. Куда тебя несет? А если тебя выследят родственники девочек из «Сияния»?
Ника поднимает голову, смотрит на Китаева долго и бесстрастно.
— Странно, что вас это вдруг заволновало. Об этом вы не думали, когда привезли меня сюда? Мама, почему вам не мажут говном дверь? Просто любопытно.
— Потому что она не высовывается лишний раз, — отвечает за Марию Леонидовну Китаев.
А Мария Леонидовна ведет себя, будто на семейном ужине: накладывает Роме еще картошки и твердит, что сейчас кто только не ходит к шаманам, гадания на таро, снятие порчи, астрологи — это же все безобидно. Иногда мне кажется, что люди не замечают собственных путей к спасению, говорит она, ты ешь, Ромочка, ешь.
На этом Рома не выдерживает и снова бежит во двор курить. Начинается снегопад, небо заволокло, и солнце светит сквозь облака, как через молоко. Лес за забором гудит, и что-то тонко звенит, как будто ветер приносит звук бубенчиков издалека.
Когда Рома возвращается, на кухне тишина. Китаев пьет, Мария Леонидовна листает что-то в телефоне. Ника сидит спиной ко всем, глядит в окно, и Рома на миг путает ее со Светой, вздрагивает — ему как будто длинную иглу под ребро всадили.
— Я хочу найти работу. Хотя бы на полдня, что-нибудь простое. Например, в магазине.
Китаев фыркает. Мария Леонидовна качает головой:
— Нет, солнышко, ну куда ты устроишься?
— Люди с диагнозами работают, они могут находиться в обществе.
— Заболевание — это же целый спектр. У тех людей, может, легкая форма. И что если кто-нибудь тебя узнает?
Ника не отвечает, пьет чай, все еще глядит в окно. За снегопадом бродит медвежья тень — Рома моргает, тень исчезает, показалось.
На прощание Китаев вручает Нике кусок мяса в белом пакете: с охоты, приготовишь. Мясо Ника выбрасывает сразу же, в урну у ворот. Сев в машину, она поворачивается к Роме. Нет и следа усталости.
— Мне жаль, что так вышло. Я про Свету.
Удивленный, Рома кивает. Хочет сказать спасибо, но Ника продолжает:
— Я знаю, с кем она общалась последние полгода. Поедешь к ним со мной?
выдох пятый
Детей нужно приучать к труду — так говорили в «Сиянии». Поэтому каждый ребенок старше пяти лет всегда был занят. Андрей с братом разносили брошюры, рассовывали их по почтовым ящикам. Еще они возили тележку, на которую складывали все, что видели. Я ходила с ними, тоже цепляла мусор палками, и это было весело. Один раз мы нашли дохлую кошку. Мы долго стояли над ней и думали, мусор перед нами или нет, все же когда-то это было живое существо. У костра рассказывали, что все живые существа связаны между собой и угодны Великому духу. Кошка воняла, мухи жужжали, мы решали — и решили кошку закопать.
Собирала мусор я не очень долго — нас увидели послушницы и рассказали все отцу. Андрея с братом высекли скакалкой, меня же просто отчитали. Я не должна была работать. Отец сказал, что я — будущее тело Великого аватара, следующая ступень эволюции и надежда для всех последователей воссиять. В общем, собирать мусор меня больше не звали, и из-за этого казалось, что я какая-то неправильная и дефективная, раз не могу работать наравне со всеми.