Дядя сел передо мной на корточки. Взгляд у него был очень добрый, как будто он меня давно знал. Может, он приходил к нам в гости, а я просто забыла?
— Куда обычно папа ездит? — поинтересовался он. — Где обычно он собирается с друзьями?
Иногда в лесу, ответила я, ковыряя мысом сандалии песок. Иногда на речке.
Там, где бывший санаторий, уточнил дядя.
Я пожала плечами, теребя пластырь на тыльной стороне правой ладони. Место, которое я вспомнила — тот сруб в лесу, — не был похож на санаторий, и папа запретил о нем говорить. Папины дела были громкими, как пение и крик. Липкими, остро пахнущими, как запах бензина и пота в машине, как водка, как дым можжевельника, как ручка ножа. Как крыша большого дома в глубине леса. Деревянного, с узорами на балках и покосившимся крыльцом, рядом с которым видно сплетение корней, лежащий мусор, обломки досок, чьи-то кости.
Дядя вытащил из нагрудного кармана фото, на нем была девушка, похожая на Лену — одну из старых папиных послушниц.
— Скажи, ты видела вот эту девушку?
— Да.
Журналист вздрогнул, бросил взгляд на диктофон и красную лампочку, которая горела.
Где ты ее видела?
Она гуляла с остальными, ответила я.
А давно ты ее видела?
Я снова пожала плечами.
Весной, сказала я через какое-то время. После Восьмого марта, мы отмечали в школе.
А кто-нибудь еще гулял с ними? Приходил домой? Может быть, какие-то мужчины?
Журналист вытащил из кармана еще фото, на нем был Китаев, только лет на десять моложе. Я хотела кивнуть, и тут заметила, что к нам через площадку несется мама: халат распахивался от широких шагов, лицо искажено гневом. Она кричала, дядя поднялся с корточек и принялся что-то объяснять, разводя руками. А мама — ну ты ее видел же, мухи не обидит, — хлестнула его ремнем. Я серьезно. Кожаным отцовским ремнем. Журналист стал угрожать, что обо всем расскажет в милиции. Мама ответила, что пусть рассказывает и заодно передает привет Александру Яковлевичу. А вечером кто-нибудь из «Сияния» зайдет к нему домой, родных проведать. После этого журналист спорить не пытался и сбежал. А я с тех пор одна на качелях не качалась.
Журналист явно был не из Староалтайска: местные к нам не приставали. Они как будто нас не замечали. То, что «Сиянием» стали интересоваться за пределами области, отца воодушевило, а многих напугало. «Нужно быть осторожнее», — слышала я однажды, когда отец и старшие наставники выпивали на кухне. Голос принадлежал Китаеву. А может, то был Широков. «Лишнее внимание нам ни к чему».
Да мы все время привлекаем внимание, так ответил отец. Объявления в газете — это что? Я несу свет и знание, мои ученики сияют, а тех, кто сияет, никто не смеет трогать. Никто на свете.
Меня за разговор с журналистом не наказали. Никто не смел поднимать на меня руку, даже мама. В тот день она просто посмотрела на меня, как будто я точный надежный инструмент, который вдруг сломался. Долго говорила с духами на кухне, просила защитить меня. Мама всегда так делала, когда думала, что ее никто не слышит и не видит.
Как-то раз я заглянула во время молитвы на кухню. На табуретках рядом с мамой сидели две бабушки, плотные, невысокие, в халатах и цветных платках. Они поглаживали маму по спине серыми пальцами. Одна обернулась ко мне. Ее глазницы были пустыми и сухими, как лесные дупла. После этого я никогда не заходила к маме, когда та говорила с духами. Запиралась в маленькой комнате, и проезжающие под окном машины рычали, как огромные псы с желтыми глазами.
выдох второй
Староалтайск украшен флагами — День города, вспоминает Ника. В ближайшем продуктовом многолюдно: пятница, вечер. Она берет большую пачку чая, задерживается в хозяйственном отделе, у полки с дешевой косметикой и компактными пудрами по триста рублей. Их золотистые упаковки похожи на плоские камушки с речного дна. Ника касается бархатистой поверхности, на пальце остается рыжий след. Цвет совсем не ее, но купить все равно хочется.
Заметив пристальный взгляд мужчины у полок с туалетной бумагой, Ника натягивает перчатку и торопится на кассу. Уже по дороге ругает себя: нашла кого смущаться, мужика в полосатой шапочке.
Что за ней следят, Ника понимает лишь у своего двора. Шагах в десяти идет тот самый мужчина в смешной полосатой шапочке и расстегнутой кожанке не по погоде.
— Вероника? — спрашивает он.
— Елизавета, — отвечает Ника. — А вы кто?
— Меня зовут Юрий, я из журнала «Алтайские новости».
— Не слышала о таком.
— Мы выходим только онлайн. Но у нас популярный телеграм-канал, мы быстро развиваемся.
— Не сомневаюсь.
— Скажите, вы здесь живете?
Ника перебирает в кармане ключи в поисках брелока от домофона. Голова болит ужасно, спазмы накатывают волнами.
— А вы с какой целью интересуетесь?
— Я ищу человека, девушку. Веронику Дагаеву. Помните, дело «Сияния», вот это все?
— Нет.
— Очень громкое дело. Мне сказали, что Дагаева переехала сюда. У вас не появлялись новые жильцы в подъезде?
— Откуда же мне знать, я же не консьержка.
— Ну вдруг видели. Девушка-то опасная, вам лучше повнимательнее быть.
Ника зевает.
— Юра, — говорит она, — я работаю с девяти до девяти шесть дней в неделю. Я себя-то в зеркало не вижу.
На этом она прощается, потому что спать пора, поздно, спросите у кого-нибудь еще. Юрий кивает, поправляет шапочку.
— Знаете, вы напоминаете ее, — говорит он напоследок. — Дагаеву.
— Жаль, что не Анджелину Джоли, — отвечает Ника.
Она заходит в подъезд, поднимается на этаж. Квартира пахнет едой, с кухни доносится звон и стук. Рома готовит что-то тушеное с мясом и картошкой.
— Как сходила? Все в порядке?
— Да, — отвечает Ника, вручив ему пакет. Заваривает чай, садится, пьет обезбол. Ее тень змеится по столу, тянется к чашке, Ника прихлопывает тень ладонью.
Пока Рома готовит, она от скуки принимается зачитывать желтые заголовки, которые завтра же утонут под сплетнями о звездах и статьями о внешнеполитической ситуации.
Странно, но сколько Ника ни ищет информацию о девушках-самоубийцах, о конкретных случаях, например о самоубийстве Роминой сестры, она ничего не может найти. Просто какие-то безымянные жертвы безымянного наркотика. Как сказал Широков, что тут расследовать?
Внимание на секты обращает лишь новосибирская онлайн-газета. «Возвращение „Сияния“?» — задает она вопрос и после длинного экскурса в историю «Сияния» отвечает.
Сомнительно, что после смерти Дагаева «Сияние» продолжило свое существование. Возможно, некоторые члены секты основали собственные мошеннические схемы на основе дагаевских «учений». Но секты без лидера, как правило, быстро разваливаются.
По слухам, дочь Дагаева вернулась в Староалтайск после долгого отсутствия. Несколько лет она проживала в другом городе. Может ли ее возвращение быть связано с гибелью шамана?
Что любопытно, наш корреспондент не нашел материалов о Дагаеве и его дочери в подшивке городской библиотеки...
Они рассказывают историю отношений Ники и ее отца, наполовину состоящую из слухов, упоминают Никину татуировку, якобы отец так наказывал, а следующую грозил набить на лоб. В общем, чушь.
После смерти отца в две тысячи шестом в газетах и по ТВ чего только ни рассказывали. Кто-то называл Дагаева преступником. Кто-то говорил, что он хороший, спасал наркоманок от зависимости. Кто-то говорил, что культы нужно запретить, что они сводят людей с ума. В Староалтайске начали преследовать шаманов, одного даже забили до смерти, убийц так и не нашли. Как будто с помощью убийства можно кого-нибудь вернуть и что-нибудь исправить.
Один раз Ника открыла дверь в квартиру, а на коврике лежала газета, свернутая так, что в глаза сразу бросалось фото на странице. Выбрали дурацкий школьный снимок двухгодичной давности: дети рядом обрезаны, все лица заблюрены, кроме лица Ники, она смотрит прямо в камеру не улыбаясь, и в черно-белом газетном варианте кажется, будто в глазницы ей налили тьмы. Лицо слишком худое, с ввалившимися щеками. Жуткая фотография, в общем.
Яблочко от яблони? — интересовался жирный заголовок ниже.
Это было странно — Ника же не делала ничего плохого. В школе училась нормально, ни с кем никогда не ссорилась, да и попросту не общалась.
Могли ли наклонности отца передаться по наследству? Безопасно ли для других детей находиться рядом с дочерью маньяка? Ребенка нужно обследовать, считает психолог и эксперт областного союза психотерапевтов…
Ника с детства слышала разные имена отца, такие как:
глава культа
сатанист
тварь
выродок
колдун
мошенник
маньяк
убийца
дьявол.
Невозможно было их не слышать, когда об отце и «Сиянии» кричали из каждого утюга. По какой статье осудили бы отца, останься он в живых? Изнасилование? Мошенничество? Причинение смерти по неосторожности? Доведение до самоубийства двух и более лиц?
Можно ли считать серийным убийцей того, кто серийно доводит до самоубийства?
Теперь Ника считает, что да. С ней многие согласны.
Теперь журналисты снова пишут о наркотиках, которых не существует.
Дальше Ника находит небольшую новость о заседании экспертного совета по вопросам совершенствования законодательного регулирования в сфере комплементарной медицины, на фото женщина с жирно подведенными глазами и начесанными смоляными волосами. Так разгуливали послушницы у папы дома, на них были еще колготки в сетку. Чем закончилось заседание, в новости не уточняют, а Нике интересно, когда в Думе начнут бить в бубен.
Смерть на улицах Староалтайска: волна несчастных случаев из-за нового наркотика?
В последние недели участились несчастные случаи, связанные с употреблением нового наркотика. Он получил печальную известность из-за разрушительного эффекта, который оказывает на психику.
— А куда они смотрели все это время? — зло говорит Рома. — Ух ты блять, какой сюрприз — девки который год уходят в секты, живут вдесятером в одной квартире, еще и платят, блин, за это! С детьми живут! Детей туда привести,