У меня не было выхода. Я должен был снова надеть свою шарлатанскую мантию на Востоке. Так как я всегда презирал полумеры, то подобрал ее сразу же и закутался в нее полностью. Пусть это будет обман, пусть это будет фарс: но никто не скажет, что я его провалил. Итак, я даже не упомянул те причины, что привели меня сюда, но указал, что все это — взгляд на иорданскую схему под британским углом зрения. Алленби согласился и спросил меня, сможем ли мы все-таки это сделать. Я ответил — не сейчас, сначала надо убрать новые факторы.
Первым был Маан. Нам придется взять его, прежде чем мы сможем позволить себе другую сферу. Если увеличить транспорт, это даст больший диапазон подразделениям Арабской регулярной армии, они смогут занять позицию в нескольких милях к северу от Маана и перерезать рельсы окончательно, принудив, таким образом, гарнизон Маана выйти с нами на бой; и на поле боя арабы нанесут туркам быстрое поражение. Нам потребуется семьсот вьючных верблюдов; больше пушек и пулеметов; и, наконец, уверенность в том, что нас не атакуют с фланга Аммана, пока мы занимаемся Мааном.
На этом основании был разработан план. Алленби приказал отправить в Акабу два подразделения Верблюжьего транспортного корпуса, египетскую организацию под началом британских офицеров, которая показала большие успехи в кампании Беершебы. Это был огромный подарок, так как их способность перевозить грузы давала нам уверенность, что мы теперь сможем держать четыре тысячи наших регулярных войск на восемьдесят миль впереди их базы. Пушки и пулеметы тоже были обещаны. Что до прикрытия от атаки с Аммана, Алленби сказал, что это легко сделать. Он намеревался, чтобы обезопасить собственный фланг, быстро взять Сальт за Иорданом и удерживать его бригадой индийцев. Совещание войск намечалось на следующий день, и мне пришлось остаться там.
На этом совещании было решено, что арабская армия тотчас же двинется на плато Маана, чтобы его взять. Британцы пересекут Иордан, займут Сальт и взорвут на юге Аммана столько рельсов, сколько смогут, в особенности крупный туннель. Обсуждалось, какую часть в британской операции займут арабы Аммана. Болс думал, что мы должны присоединиться к атаке. Я выступил против, поскольку последнее отступление в Сальт вызовет слухи, и проще будет не вступать туда, пока они не рассеются.
Четвод, который должен был командовать атакой, спросил, как его люди будут отличать дружелюбных арабов от враждебных, поскольку бытует предубеждение против всех, кто носит арабское платье. Я сидел среди них именно в таком наряде и, естественно, ответил, что те, кто так одевается, недолюбливают тех, кто ходит в форме. Смех разрядил ситуацию, и было условлено, что мы подкрепим удержание Сальта только после того, как британцы придут и останутся. Как только падет Маан, Арабские регулярные войска двинутся и подвезут припасы из Иерихона. Придут семьсот верблюдов, все еще обеспечивая им радиус действия в восемьдесят миль. Этого хватит, чтобы позволить им работать над Амманом при крупной атаке Алленби вдоль линии от Средиземного моря к Мертвому, на второй фазе операции, направленной на взятие Дамаска.
Мои дела были закончены. Я отправился в Каир на два дня, а затем меня доставили в Акабу, чтобы обсудить новые условия с Фейсалом. Я рассказал ему, что, по моему мнению, они дурно поступили со мной, отвлекая без моего ведома деньги из специальных средств, которые, по соглашению, я достал единственно для кампании на Мертвом море. Из-за этого я покинул Зейда, так как было невозможно оставаться советником, с которым не считаются.
Алленби прислал меня обратно. Но мое возвращение не значит, что ущерб возмещен. Упущена была крупная возможность, отброшена ценная атака. За неделю турки могут без труда взять Тафиле обратно.
Фейсал был обеспокоен, как бы эта потеря не повредила его репутации, и потрясен тем, что мне чуть ли не безразлична судьба Тафиле. Чтобы успокоить его, я сказал, что оно теперь ничего для нас не значит. Двумя объектами нашего интереса были края его территории — Амман и Маан. Тафиле не стоило потери ни одного человека; в самом деле, если турки двинутся туда, они ослабят либо Маан, либо Амман, и только облегчат нам задачу.
Он был несколько утешен этим, но послал срочные предупреждения Зейду о наступающей опасности: без толку, потому что через шесть дней турки Тафиле взяли. Тем временем Фейсал перестраивал основную часть фондов своей армии. Я принес ему добрую весть, что Алленби, в благодарность за Мертвое море и Аба эль Лиссан, дал мне триста тысяч фунтов без отчетности и обеспечил нам поезд из семисот вьючных верблюдов, с персоналом и снаряжением.
Это вызвало огромную радость по всей армии, так как колонна вьючных верблюдов дала бы нам возможность доказать на деле ценность арабских регулярных войск, над обучением и организацией которых столько месяцев работали Джойс, Джаафар и еще множество арабских и английских офицеров. Мы договорились о примерном расписании и планах, затем я деловито отправился на корабле назад в Египет.
Книга VIII. Крушение огромной надежды
Совместно с Алленби мы составили тройной план, чтобы соединиться у Иордана, взять Маан и отрезать Медину одной операцией. Это был слишком гордый план, и ни один из нас не исполнил свою часть ее. Так арабы сменили заботы о тихой Мединской железной дороге на более крупную ношу — осаду турецких сил в Маане, равных по размеру регулярной арабской армии, которой они располагали.
Чтобы помочь в исполнении этого долга, Алленби увеличил наши транспортные силы, предоставив нам больший диапазон и большую мобильность. Маан был для нас неуязвим, поэтому мы сосредоточились на разрушении его северной железной дороги и отвлечении усилий турок, чтобы направить по ложному пути гарнизон со стороны Аммана.
Ясно, что подобная тактика не приносила решительного успеха: но атака немцев во Фландрии в этот момент лишила Алленби британских подразделений и, значит, его преимущества над турками. Он уведомил нас, что не в состоянии атаковать.
То безвыходное положение, в котором мы пробыли весь 1918 год, было нестерпимой перспективой. Мы наметили укрепить Арабскую армию для осенних операций под Дераа и в местности бени-сахр. Если бы это отвлекло от врага в Палестине одну дивизию, то сделало бы возможным вспомогательную атаку Британии, одним из вариантов исхода которой было бы соединение в нижней долине Иордана, у Иерихона. Через месяц после начала подготовки этот план был отброшен, потому что был рискованным и потому, что был предложен лучший.
Глава XCII
В Каире, где я провел четыре дня, наши дела были теперь далеки от игры наудачу. Благоволение Алленби отдало нам штаб. У нас были офицеры снабжения, судовой эксперт, артиллерийский эксперт, группа по разведке под руководством Алана Доуни, брата создателя беершебского плана — тот уехал теперь во Францию. Доуни был величайшим подарком для нас от Алленби, ценнее, чем тысячи вьючных верблюдов. В нем, профессиональном офицере, чувствовался класс: даже самый горячий слушатель узнавал в нем собственную горячность. Он обладал проницательным умом, инстинктивно чувствуя особые условия восстания: в то же время военная подготовка обогатила его отношение к этому противоречивому предмету. Он соединил в себе войну и восстание; как я мечтал когда-то в Йенбо, это должен был сделать каждый офицер. Но за три года практики только Доуни добился в этом успеха.
Он не мог принять полное, прямое командование, потому что не знал арабского, и потому что его здоровье было подорвано во Фландрии. У него был дар, редкий среди англичан, создавать лучшее из хорошего. Он был исключительно образованным для армейского офицера и был не лишен воображения. Безупречные манеры позволяли ему заводить друзей среди всех народов и классов общества. Благодаря его обучению мы начали познавать технику сражения там, где довольствовались грубыми и расточительными прикидками. Его чувство уместности перестроило наше положение.
Арабское движение прежде было спектаклем дикарей, располагая такими же малыми средствами, как обязанностями и перспективами. С этих пор Алленби принимал нас в расчет как ощутимую часть своего плана; на нас лежала ответственность — сделать лучше, чем он желал, зная, что неизбежной платой за нашу неудачу будут жизни его солдат, и это уводило нас пугающе далеко от области веселых приключений.
Вместе с Джойсом мы разработали наш тройной план, чтобы поддержать первый удар Алленби. В центре арабские регулярные войска под началом Джаафара будут занимать линию марша к северу от Маана. Джойс с нашими бронемашинами должен проскользнуть к Мудовваре и разрушить рельсы — на этот раз навсегда, потому что теперь мы были готовы отрезать Медину. На севере Мирзук и я присоединимся к Алленби, когда он отступит в Сальт около тридцатого марта. Эта дата давала мне свободное время, и я решил отправиться в Шобек вместе с Зейдом и Насиром.
Была весна, очень приятная после колючей зимы, ее изобилие казалось сном, среди природы, с ее новой свежестью и силой: ибо высоко в горах это время года было наполнено силой, когда резкая прохлада на закате сменяла вялые полудни.
Все живое оживало вместе с нами; даже насекомые. В первую нашу ночь я расстелил свой кашемировый головной платок на земле под головой, вместо подушки, и на рассвете, когда я подобрал его, на белоснежной ткани копошились двадцать восемь блох. Потом мы спали на своих седельных ковриках, дубленая овчина которых обычно закреплялась над вьюками, чтобы сиденье было удобным и защищенным от пота. Но даже так нам не давали покоя верблюжьи блохи, которые насосались кровью наших измученных верблюдов до того, что становились похожими на твердые грифельно-синие подушки, толстые, шириной с ноготь; подползая под нас, они цеплялись за кожаную сторону овечьих шкур, и, если мы ворочались по ним ночью и придавливали, они превращались в лепешки, коричневые от крови и пыли.
Когда мы были в такой легкости и имели в изобилии молоко, пришли вести из Азрака об Али ибн эль Хусейне и индийцах, все еще несущих преданную службу. Один индиец умер от простуды, и еще умер Дауд, мой мальчик-аджейль, друг Фарраджа. Фаррадж сам рассказал мне об этом.