Погоду и войска еще можно было обсуждать: но Алленби планировал атаку на девятнадцатое сентября и хотел, чтобы мы выступили не раньше четырех дней и не позже двух до его атаки. Он сказал мне, что если трое мужчин и мальчишка с пистолетами будут перед Дераа шестнадцатого сентября, это будет лучше для его плана, чем тысяча людей за неделю до того или после того. По правде говоря, ему была безразлична наша боевая мощь, и он не учитывал нас как часть своих тактических сил. Наша цель для него была нематериальной, психологической, диатетической: намеренно держать вражеское командование на трансиорданском фронте. С моих английских позиций я разделял это мнение, но с моих арабских позиций как нагнетание страха, так и боевые действия казались равно важными, первое — чтобы служить общему успеху, второе — чтобы укрепить в арабах самоуважение, без которого их победа была бы неполной.
Итак, мы без колебаний отложили план Янга и обратились к построению собственного. Добраться до Дераа от Аба эль Лиссан — это займет две недели; перерезать три железнодорожные линии и отступить в пустыню, чтобы перестроиться — еще неделю. Участники нашей вылазки должны обеспечить себя на три недели. Я понимал, что это значит — мы делали это в течение двух лет — и я сразу же дал Доуни свою оценку, что для движения двух тысяч верблюдов, одним переходом, без сборных пунктов впереди и без дополнительных колонн снабжения, будет достаточно пятисот человек регулярной верховой пехоты, батареи французских скорострельных горных орудий (65 дюймов), соответствующее количество пулеметов, две бронемашины, саперы, разведчики на верблюдах, два самолета — пока мы не выполним нашу миссию. Это казалось вольным прочтением фразы Алленби о трех мужчинах и мальчишке. Мы рассказали все Бартоломью и получили благословение Генерального штаба.
Янг и Джойс были не слишком рады, когда я вернулся и заявил, что их великий план был отвергнут. Я не называл его громоздким и запоздалым: а переложил бремя перемен на подкрепление, пришедшее к Алленби. Моим новым предложением — в котором я авансом просил их участия — было запутанное смешение в следующие полтора месяца «подрывного» рейда Британского верблюжьего корпуса и главного рейда на Дераа, чтобы застать турок врасплох.
Джойс считал, что я неправ. Вовлекать в дело иностранцев — значит унизить арабов, а отпустить их через месяц — и того хуже. Янг упрямо отбивался от моей идеи: «Невозможно!» Верблюжий корпус завладеет вьючными верблюдами, которые в противном случае могли бы дать возможность отряду Дераа достигнуть цели. Гонясь за двумя жирными зайцами, я не поймаю ни одного. Я стал возражать, и завязался бой.
Первым делом я занялся Джойсом по поводу Имперского верблюжьего корпуса. Он прибудет в Акабу однажды утром, и ни один араб об этом не узнает; он исчезнет так же внезапно в направлении Рамма. Он прошагает от Мудоввары до моста Киссир по пустыне, вдалеке от глаз Арабской армии и от ушей деревенских жителей. В создавшемся тумане вражеская разведка заключит, что все верблюжьи бригады, которые больше не имеют значения, теперь на фронте Фейсала. Приписывая Фейсалу такую ударную силу, турки будут очень заботиться о безопасности своей железной дороги; тем временем появление Бакстона в Киссире — очевидно, по данным предварительной разведки — придаст правдоподобие даже самым бредовым россказням о нашем намерении скоро атаковать Амман. Джойс, обезоруженный этими доводами, теперь прикрывал меня своей благосклонностью.
Транспортным заботам Янга я сочувствовал мало. Он, как человек новый, считал мои задачи неразрешимыми: но я уже совершал подобные вещи, причем походя, не имея и половины его возможностей и концентрации, и знал, что эти задачи даже не трудны. Что до Верблюжьего корпуса, мы оставляли Янга сражаться с поклажей и расписанием, поскольку Британская армия — это его профессия, и, хотя он ничего не собирался обещать (кроме того, что сделает все возможное), разумеется, все это было сделано, причем за два-три дня до необходимого времени. Рейд на Дераа был предложением другого рода, и я шаг за шагом оспаривал мнение Янга о его природе и снаряжении.
Я вычеркнул фураж, самое больное место, начиная с Баира. Янг иронически отозвался о долготерпении наших верблюдов: но в этом году в районе Азрак-Дераа были великолепные пастбища. Продовольствие людей я урезал в части второй атаки и обратного пути. Янг вслух предположил, что тогда людям придется сражаться голодными. Я объяснил, что нас будет кормить сама местность. Янг считал, что местность эта слишком бедная. Я назвал ее очень хорошей.
Он сказал, что десятидневный обратный путь после атаки — это слишком долго для поста: но я не собирался возвращаться в Акабу. Тогда не буду ли я любезен объяснить, что я планирую — поражение или победу? Я объяснил, что под каждым из людей есть верблюд, и если мы будем убивать даже по шесть верблюдов в день, весь отряд будет обеспечен пищей в изобилии. Но это его не утешило. Я продолжал, урезая потребность в бензине, машинах, боеприпасах и всем остальном до крайней точки, до того предела, который стал бы препятствием нашему плану. В ответ он яростно встал на позицию офицера регулярных войск. Я продолжал настаивать на моем давнем положении, что мы живы благодаря нашему беспорядку и бьем турок благодаря нашей непредсказуемости. План Янга был провальным, потому что был точным.
Вместо этого мы выйдем колонной на верблюдах, тысяча человек, в Азрак, где завершится сбор к тринадцатому сентября. Шестнадцатого мы сможем окружить Дераа и взорвать там рельсы. Два дня спустя мы отступим на восток Хиджазской железной дороги и подождем, что будет с Алленби. Чтобы предупредить случайности, мы приобретем овес в Джебель-Друз и разместим его в Азраке.
Нури Шаалан будет сопровождать нас с контингентом руалла, а также сердийе, серахин; и крестьян Хаурана из Бесплодной земли, под началом Талала эль Харейдина. Янг считал это прискорбной авантюрой. Джойс, которому понравились наши собачьи бои, был настроен рискнуть, хотя сомневался: может быть, я просто честолюбец? Однако было ясно, что оба сделают все возможное, потому что все уже утверждено, и Доуни помог с организационной стороны, прислав нам от Генерального штаба Стирлинга, умелого штабного офицера, тактичного и мудрого. Его страсть к лошадям послужила ему пропуском, чтобы сблизиться с Фейсалом и вождями.
Среди арабских офицеров были распределены некоторые британские военные награды, доказательства их отваги под Мааном. Эти знаки уважения со стороны Алленби воодушевили Арабскую армию. Нури-паша Саид предложил командовать экспедицией на Дераа, идеальным вождем для которой его делали смелость, авторитет и хладнокровие. Он начал собирать четыреста лучших людей в армии.
Пизани, французский комендант, подкрепленный Военным крестом и срочным присвоением ордена «За заслуги», имел в распоряжении четыре пушки Шнейдера, которые Кусс послал нам, когда отбыл Бремон, и проводил лихорадочные часы с Янгом, пытаясь разместить запланированные боеприпасы, фураж для мулов, своих людей и свою личную кухню на половине необходимых верблюдов. Лагерь бурлил оживлением и приготовлениями, и все это внушало надежды.
Наши семейные разногласия были неприятны, но неизбежны. Арабское дело теперь переросло нашу грубую организацию, требующую посторонней помощи. Но следующий акт был, вероятно, последним — немного терпения, и мы могли заставить послужить нам текущие возможности. Трудности возникли только между нами и, благодаря величественному бескорыстию Джойса, мы сохранили достаточно командного духа, чтобы предотвратить полный срыв, хотя я выставил себя своевольным: и у меня оставалась уверенность вытащить все дело, если понадобится, на своих плечах. Когда я так говорил, это считали хвастовством: но моя уверенность была не столько в способности сделать все идеально, сколько предпочтением лучше сделать хоть как-нибудь, чем по умолчанию бросить все.
Глава XCLIX
Теперь был конец июля, а к концу августа экспедиция на Дераа должна быть в пути. За это время надо ознакомить Верблюжий корпус Бакстона с его программой, предупредить Нури Шаалана, бронемашинам следует изучить дорогу к Азраку и найти, где могли бы приземлиться самолеты. Месяц обещал быть плотно занятым. За Нури Шаалана взялись первым, как за самого дельного. Его призвали на встречу с Фейсалом в Джефере около седьмого августа. Вторым был корпус Бакстона. Я под секретом рассказал Фейсалу об их прибытии. Чтобы не понести потерь, они должны, ударив на Мудоввару, совершенно застать ее врасплох. Я лично поведу их на Рамм, в первый решающий поход по самому краю территории ховейтат вокруг Акабы.
В связи с этим я отправился в Акабу, где Бакстон позволил мне объяснить каждому отряду его маршрут и нетерпеливую натуру союзников, к которым они пришли на помощь без спроса; я просил их, получив удар, подставить и другую щеку: отчасти — потому, что они лучше образованы, чем арабы, и значит, меньше подвержены предрассудкам; а отчасти — потому, что их крайне мало. После таких торжественных заявлений мы поехали вверх по нависающей горловине Итма, под красными скалами Неджеда и через изгибы Имрана, похожие на груди. Это было постепенное вступление к великолепию Рамма — пока мы не прошли через провал перед скалой Хазаиль, и внутрь святыни, к источникам с их прохладой, достойной поклонения. Там пейзаж больше не был дополнением, но поднимался к небу, и мы, люди, занятые разговорами, стали пылью у его подножия.
В Рамме люди впервые поняли, что значит пользоваться водой наравне с арабами, и для них это было тяжело. Однако они были на редкость терпеливы, а сам Бакстон давно служил в Судане, говорил по-арабски и понимал образ жизни кочевников; он обладал большой выдержкой, чувством юмора и дружелюбием. Хазаа был полезен для предупреждения арабов, а Стирлинг и Маршалл, сопровождавшие колонну, были знакомы с бени-атийе. Благодаря их дипломатии и заботам британских рядовых, ничего непредвиденного не случилось.