различием к удовольствию или боли», — вспоминал его классный руководитель. К этой характеристике можно еще добавить любовь к велосипедным прогулкам и нелюбовь к организованным играм (что также резко выделяло его на общем фоне): «потому что они были организованными, у них были правила, у них были результаты». Он не производил впечатления эрудита, но отличался способностью быстро схватывать новое и находить неожиданные черты в привычном.
К пятнадцати годам Нед увлекается археологией, и вместе с друзьями перелопачивает чуть ли не все окрестности Оксфорда (там как раз роют котлованы для новых зданий) в поисках старинных медных печатей. Он зачитывается книгами о раскопках Ниневии, романами о крестоносцах и житиями святых — особенно после того, как в драке на школьном дворе ему сломали ногу, и долгое время он провел в постели. Как утверждала его мать, из-за этого перелома Нед перестал расти, так что рост его никогда не превышал 5 футов 5 дюймов (около 165 сантиметров); впрочем, она сама была женщиной миниатюрной. Стремясь возместить этот недостаток, невыгодно выделявший его среди сверстников и по сравнению с братьями, он почти с одержимой силой воли стал развивать мускулы и выносливость, в основном с помощью долгих переходов пешком и на велосипеде.
Другой перелом, уже в его сознании, произошел раньше — по его словам, лет в десять. По обрывкам разговоров и отдельным деталям он стал догадываться, что с его семьей не все в порядке, и, вероятно, он незаконнорожденный. Для среднего класса тогдашней Англии подобное открытие означало лишение всякого достойного социального статуса, сильнейший удар по самоуважению и по определению собственного места в мире. Трудно сказать, насколько полную версию событий смог ребенок восстановить в уме, потому что настоящая история семьи Лоуренс, почти невероятная, могла стать полностью известной ему только после смерти отца, когда было вскрыто письмо, оставленное им сыновьям. Однако в то время даже соседи смутно чувствовали, что брак этот — как минимум странный и очевидно неравный.
Действительно, Томас Роберт Тай Чепмен (1846–1919) принадлежал к высшему классу англо-ирландских землевладельцев, среди его предков предположительно был сэр Уолтер Рэйли. А Сара Джуннер (1861–1959) была незаконной дочерью шотландской служанки и старшего сына хозяина дома, где та служила; она выросла у дяди и получила строгое религиозное воспитание, а также надлежащее образование, чтобы прокормить себя службой гувернантки. Связь между Сарой, пришедшей воспитывать детей в дом Чепменов, и Томасом, несчастливым в браке с властной, мстительной и одержимо религиозной Эдит Чепмен, привела к появлению ребенка (это был Боб, их старший сын) и была раскрыта. Тогда Томас Чепмен сделал очень необычный выбор для своего времени и сословия — решился без развода оставить жену с четырьмя дочерьми, покинуть дом, отказаться от будущего титула баронета (и, очевидно, от прав на наследство), сменить имя и переехать в Великобританию. «Супруги» начинают жизнь, как обычная английская семья, под фамилией Лоуренс — скорее всего, такова была фамилия отца Сары, и она раньше, при необходимости, иногда называла себя мисс Лоуренс. Но всю жизнь над ними тяготеет угроза разоблачения — «пути преступных тяжелы», как напишет Томас Чепмен в своем последнем письме сыновьям.
Миссис Лоуренс была дамой решительной, волевой и, так же как Эдит Чепмен, весьма религиозной. Достаточно сказать, что она превратила спивающегося аристократа, привыкшего небрежно тратить деньги, в бережливого трезвенника (и всех детей воспитала такими же). Она управлялась с хозяйством и слугами, добиваясь, чтобы все всегда было как надо, твердой рукой воспитывала пятерых сыновей и стремилась вложить в них привитые ей суровые нормы поведения (что, возможно, служило в ее глазах некоей компенсацией за жизнь «во грехе»). Мистер Лоуренс также отличался набожностью, но другого склада — эмоционального и мистического, был человеком мягким и мечтательным, хотя в семье имел право решающего голоса. Он проводил большую часть времени дома, занятый своими увлечениями — фотографией, велосипедами, чтением Гомера и Горация, охотой и рыбалкой. «Внутренний конфликт, — писал потом их второй сын, — который превратил меня в постоянную гражданскую войну, был неизбежным итогом противоречия их натур — ее и моего отца, и того воспламенения силы и слабости, что последовало за выворачиванием с корнем их жизни и принципов. Им не следовало производить на свет детей».
Летом 1906 года Нед Лоуренс сдал выпускные экзамены, став тринадцатым по общему результату (из 4645 выпускников), третьим по закону Божьему и первым по английскому языку и литературе («интересно, существует ли профессия, в которой от знания родного языка есть хоть какой-то прок?» — отозвался он на это в письме). Теперь он сдает экзамены в Оксфорд: не поступает в Колледж Святого Иоанна, но, как уроженец Уэльса, имеет право сдать экзамен в Колледж Иисуса, и 12 октября 1907 года становится стипендиатом на курсе новейшей истории. Студенческая жизнь его касается мало, так как по-прежнему он не участвует в массовом спорте, не обедает в столовой и не живет в общежитии — не по средствам; однако дома, чтобы обеспечить ему место для занятий (и уединение не то от трех младших братьев, не то от матери), в саду строится бунгало, где он проводит практически все время. Ему нравится такая жизнь, состояние «благородной свободы» после школы — «несчастных потных лет неохотной работы»; он продолжает испытывать свое тело на прочность (купается в проруби, не ест мяса, пытается обходиться без пищи и воды, работает по сорок пять часов подряд, чтобы проверить свою выносливость, колесит на велосипеде по окрестностям), а, кроме того, пользуется доступной студентам роскошью — читать всю ночь и поздно подниматься.
Круг чтения Лоуренса в основном касается Средних Веков, от деталей костюма до поэзии и романов о Ричарде Львиное Сердце, а в особенности — стратегия и военная архитектура. Летом 1908 года он предпринимает длинный велосипедный тур в 2400 миль по Франции (он уже путешествовал по Франции на велосипеде, когда ожидал результатов экзамена) с целью изучения и фотографирования средневековых замков и укреплений. Он посещает Шато-Гайяр, Пьерфон, Куси, Провэн, Везлэ, Турнон, Крюссоль, Арль, Эгморт, Ним, Каркассон, Тулузу, Корд, Кагор, Орлеан, Шартрез, и с каждого из этих мест шлет домой длинные описательные письма — уже зная, что они должны лечь в основу его дипломной работы, которая будет называться «Влияние крестовых походов на европейскую средневековую военную архитектуру до конца XII века».
Однако для полной завершенности его диплома не хватает замков, оставленных крестоносцами на Святой Земле, и как-то в разговоре с научным руководителем всплывает мысль — почему бы не посетить Восток, хотя бы с целью обнаружить, кто у кого заимствовал идеи, крестоносцы или арабы? Лоуренс приходит с этим предложением к хранителю оксфордского музея Эшмолин, Дэвиду Джорджу Хогарту. Тот относится к идее скептически: слишком жарко, не сезон, к тому же понадобятся деньги, проводник и слуги, чтобы везти палатку и багаж. «Я собираюсь идти пешком», — заявляет студент видному археологу и путешественнику. «Европейцы пешком по Сирии не ходят, — замечает Хогарт, — это совсем не безопасно и не приятно». «Ну, а я пойду», — слышит он в ответ.
Переубедить упрямца не в силах даже Чарльз Доути, один из самых знаменитых путешественников по Востоку своего времени, которому Лоуренс пишет по совету Хогарта и получает ответ: «И речи быть не может о долгих дневных переходах, даже для человека осторожного и знающего местность. Это земля нищеты, где европейца ждет мало хорошего». Он отвечает Доути: «Моя прогулка обещает быть даже интереснее, чем я ждал; к счастью, у меня есть несколько месяцев, чтобы ее обдумать», а затем начинает брать уроки арабского и штудировать сочинение Доути «Путешествия по Аравии Пустынной», которое станет для него своего рода библией.
18 июня 1909 года Томас Эдвард Лоуренс покидает Англию с фотоаппаратом, револьвером, парой носков, сопроводительным письмом для турецких властей от лорда Чемберлена и несокрушимой верой в восточное гостеприимство. 7 июля он высаживается в Бейруте, идет по Палестине, переходит Иорданскую долину, затем в Назарет, потом возвращается в Бейрут, добирается до Триполи и, наконец, до Алеппо. Действительно, гостеприимство и любопытство одерживают верх над предубеждениями местного населения; путешествующий студент делит с ними кров и пищу (иногда — бесплатно), удивляя их своим фотоаппаратом и странной идеей путешествовать пешком в одиночку, проходит в среднем двадцать две мили в день, осматривает средневековые замки, рисует, фотографирует и пишет домой: «Здесь я араб в своих привычках». Только под конец путешествия у него все-таки украли фотоаппарат, а через несколько дней в деревне на Евфрате бродяга подстерег его, оглушил и ограбил, хотя после должного бакшиша властям украденное удалось вернуть. Учитывая, что денег осталось мало (чтобы обеспечить себя, ему пришлось несколько дней подрабатывать контролером на погрузке угля в Порт-Саиде), а ботинки в буквальном смысле развалились на ногах, Лоуренс возвращается в Англию. Но дело сделано — он заболел Востоком. Теперь он может подписаться под словами Доути: тот, кто однажды видел пальмы и палатки из козьей шерсти, уже не будет прежним.
28 июля 1910 года Лоуренс (и еще девять человек) по итогам обучения награждены дипломом с отличием первого класса; его дипломная работа вызвала одобрение, хотя в основном диплом с отличием был обязан другим его сочинениям. Он получил грант на исследования по средневековой утвари в Колледже Святой Магдалины, но скоро ему представилась возможность другой работы. Хогарт отправлялся в Сирию, в местечко Каркемиш (Джераблюс), который был на границе между бывшей империей хеттов и Ассирией. Как раз в это время Лоуренс интересовался, не ведется ли где раскопок на Среднем Востоке, и Хогарту предложили его в качестве ассистента. Ученый был только рад, так как Лоуренс соответствовал понятиям Хогарта об идеальном антикваре, которому был необходим: «врожденный склад ума, который интересуется больше прошлым, чем настоящим, любит подробности ради самих подробностей, и заботится больше о средствах, чем о результатах».