ные» эксплуататорские планы.
Бремон укрылся в своей технической сфере и заверил меня своей честью штабного офицера, что для Фейсала оставить Йенбо и отправиться в Веджх — с военной точки зрения самоубийственно; но я не видел силы в многословных аргументах, которыми он меня заваливал, и сказал ему это. Любопытной была беседа между старым солдатом и юнцом в причудливом наряде; и она оставила во мне неприятный привкус. Полковник, как и его соотечественники, был реалистом в любви и на войне. Даже в ситуациях поэтических французы оставались неисправимыми прозаиками, они смотрели на вещи в прямом свете разума и понимания, а не так, как наделенные воображением британцы — в тумане, сквозь полузакрытые глаза, так, как смотрят на яркое сияние; поэтому два народа плохо срабатывались в крупном предприятии. Однако я достаточно владел собой, чтобы не рассказать ни одному арабу об этой беседе, но направил полный отчет о ней полковнику Вильсону, который был на подходе, чтобы встретиться с Фейсалом и обсудить перспективу Веджха со всех сторон.
Прежде чем прибыл Вильсон, центр тяжести турок резко изменился. Фахри-паша увидел безнадежность атаки на Йенбо или охоты за неуловимыми джухейна в Хайф Хуссейн. К тому же его яростно бомбила в Нахль Мубарак пара британских гидросамолетов, которые упорно летали над пустыней и в двух случаях нанесли хорошие удары по врагу, несмотря на его шрапнель.
Из-за этого он решил спешно отступить в Бир Саид, оставляя на месте маленький отряд, чтобы следить за джухейна, и двинуться по дороге Султани к Рабегу с основной частью своих людей. Эти перемены, разумеется, частично были обязаны неутомимой деятельности Али в Рабеге. Как только Али услышал о поражении Зейда, он послал тому подкрепление и оружие, а когда сам Фейсал сломился, он решил двинуться со своей армией на север, чтобы атаковать турок в вади Сафра и выбить их из Йенбо. У Али было около семи тысяч человек; и Фейсал понимал, что если они оба согласуют свои движения, войска Фахри будут расплющены между ними в горах. Он, телеграфировав, предложил это и просил отсрочки на несколько дней, пока его люди не оправятся от потрясений.
Али был взвинчен и ждать не стал. Тогда Фейсал спешно послал Зейда в Маса-Али в вади Йенбо сделать приготовления. Когда они были завершены, он послал Зейда занять Бир Саид, что было успешно сделано. Затем он приказал джухейна двинуться на подмогу. Они колебались, так как ибн Бейдави завидовал растущему влиянию Фейсала среди своих племен и хотел сохранить свою власть безраздельно. Фейсал неожиданно приехал в Нахль Мубарак и в одну ночь убедил джухейна, что он — их вождь. Следующим утром они все были в пути, в то время как он продолжал собирать северных гарб на перевале Таша, чтобы прервать отступление турок в вади Сафра. У него было около шести тысяч человек, и если бы Али взял южный берег долины, слабые турки оказались бы меж двух огней.
К несчастью, этого не случилось. Когда он уже был в движении, он услышал от Али, что после мирного возврата Бир ибн Хассани его люди были потрясены фальшивыми донесениями о неверности среди субх и быстро, беспорядочно отступили в Рабег.
Во время этой зловещей задержки полковник Вильсон прибыл в Йенбо, чтобы убедить нас в необходимости немедленной операции против Веджха. Был намечен исправленный план, по которому Фейсал должен был направить все силы джухейна и свои постоянные батальоны против Веджха при максимальной помощи флота. Эта сила делала успех верным в пределах разумного, но оставляла Йенбо пустым и незащищенным. Фейсал не сразу был готов навлечь на себя такой риск. Он указал, не без оснований, что турки по соседству с ним еще движутся, что войска Али показали свою ограниченность и, похоже, неспособность защитить от серьезной атаки даже Рабег, и что, поскольку Рабег — оплот Мекки, он скорее, чем потерять его, откажется от Йенбо и переправит себя с людьми туда, чтобы умереть, сражаясь на его берегу.
Чтобы переубедить его, Вильсон обрисовал войска Рабега в теплых тонах. Фейсал проверил его искренность, попросив его лично дать слово, что гарнизон Рабега с помощью британского флота сдержит атаки врага у стен, пока не падет Веджх. Вильсон огляделся в поисках поддержки на безмолвной палубе «Дафферина» (где мы совещались), и благородно дал требуемое заверение: мудрый риск, так как без этого Фейсал не двинулся бы с места, а эта диверсия против Веджха, единственное наступление, что было в силах арабов, была их последним шансом — не столько обеспечить убедительную осаду Медины, сколько предотвратить захват турками Мекки. Через несколько дней Вильсон подкрепил свои доводы, послав Фейсалу прямые указания от его отца, шерифа, проследовать на Веджх тотчас же, со всеми войсками в распоряжении.
Тем временем ситуация в Рабеге ухудшилась. Численность врага в вади Сафра и на дороге Султани оценивалась примерно в пять тысяч человек. Гарб севера умоляли тех пощадить их пальмовые рощи. Гарб юга, печально известный клан Хуссейна Мабейрига, ждали их продвижения, чтобы атаковать приверженцев шерифов в тылу. На совете между Вильсоном, Бремоном, Джойсом, Россом и остальными, проведенном в Рабеге в канун Рождества, было решено занять на берегу, при аэродроме, небольшую позицию, которую могли бы удержать под пушками кораблей египтяне, авиация и десант матросов с «Минервы», так как требовалось несколько часов, чтобы погрузить или разгрузить припасы. Турки продвигались шаг за шагом; и здесь не было условий, чтобы противостоять одному хорошо организованному батальону, подкрепленному полевой артиллерией.
Однако Фахри слишком задерживался. Ни один отряд его не прошел Бир эль Шейх почти до конца первой недели января, и семью днями позже он был еще не готов атаковать Хорейбу, где у Али был аванпост из нескольких сотен людей. Патрули были в пределах досягаемости, штурм ожидался со дня на день, но, как часто бывает, задерживался.
По правде говоря, турки столкнулись с неожиданными трудностями. Перед их штабом встала проблема высокой заболеваемости среди людей и нарастающей слабости животных: два симптома перегрузки и недостатка приличной пищи. Постоянная деятельность племен за их спиной мешала им. Кланы могли иногда отпасть от арабского дела, но не становились от этого надежными приверженцами турок, которые вскоре оказались в повсеместно враждебной стране. Вылазки племен за первые две недели января стоили туркам ежедневно потерь по сорок верблюдов и примерно по двадцать человек убитыми и ранеными, и соответствующего расхода припасов.
Эти вылазки могли нагрянуть из любой точки — как в десяти милях к морю от самой Медины, так и со всех следующих семидесяти миль в горы. Все это наглядно показывало, сколько трудностей создавало новой турецкой армии ее заимствованная у немцев сложность в снаряжении, когда с далекой станции снабжения, без готовых дорог, она пыталась продвигаться по исключительно неровной и враждебной местности. Административное развитие научной войны сковало ее мобильность и лишило ее дерзости; и трудности росли скорее в геометрической, чем в арифметической прогрессии, с каждой милей, которая отделяла командующих офицеров от Медины, дурно расположенной, ненадежной и неудобной базы.
Ситуация обещала туркам так мало, что Фахри, вероятно, был почти рад, когда внезапное продвижение превосходящих сил Абдуллы и Фейсала в последние дни 1916 года изменило стратегическую концепцию войны в Хиджазе и ускорили экспедицию в Мекку (после восемнадцатого января 1917 года), прочь с дорог Султани, Фари и Гаа, прочь из вади Сафра, чтобы держать пассивную оборону траншей в поле зрения стен Медины: эта статичная позиция сохранялась, пока прекращение военных действий не закончило войну и не принудило Турцию к бесславной сдаче Святого Города вместе с его беспомощным гарнизоном.
Глава XXII
Фейсал был прекрасным, пламенным тружеником, и от всего сердца выполнял то, на что соглашался. Он поклялся, что сейчас же отправится в Веджх; и вот мы с ним сидели вместе в день Нового года, совещаясь о том, что будет значить это продвижение для нас и для турок. Вокруг нас, по всей вади Йенбо, на целые мили, группируясь понемногу вокруг пальмовых садов, под самыми толстыми деревьями, по всем боковым притокам, где только было укрытие от солнца и дождя или хорошее пастбище для верблюдов, находились солдаты нашей армии. Горцев, полуголых слуг, стало немного. Большинство из присутствующих шести тысяч было самыми настоящими всадниками. Их очаги для кофе выделялись издалека, с верблюжьими седлами, собранными вокруг огня в качестве подлокотников для людей, склонившихся над едой. Арабы отличались таким физическим совершенством, что могли лежать расслабленными на каменистой земле, как ящерицы, они вливались в ее грубую форму, забывшись, как мертвые.
Они были спокойны, но уверенны. Некоторые из них, прослужив Фейсалу шесть месяцев или больше, потеряли тот первозданный пыл, который так захватил меня в Хамре; но они приобрели взамен опыт; и сила постоянства в убеждениях была для нас полнее и важнее, чем прежнее неистовство. Их патриотизм был теперь сознательным; и их служба становилась более регулярной, когда увеличивалось расстояние между ними и их домами. Кочевники по-прежнему были независимы в подчинении; но они выработали хоть какой-то распорядок в лагерной жизни и в походе. Когда к ним приближался шериф, они выстраивались в неровную линию, и все отдавали официальное приветствие — поклон вместе с движением рукой к губам. Они не смазывали свои ружья: говорили, что тем меньше их будет забивать песок, к тому же у них не было масла, а если и было, то они предпочитали употреблять его, чтобы смягчать ссадины от ветра на коже; но ружья содержались в порядке, и некоторые из их владельцев могли стрелять на длинные расстояния.
В массе они не были опасны, поскольку у них не было ни корпоративного духа, ни дисциплины, ни взаимного доверия. Чем меньше была команда, тем лучше результат. Тысяча арабов — это была толпа, никуда не годная против отряда турецких солдат; но три или четыре араба в своих горах остановили бы дюжину турок. Наполеон замечал то же самое о мамелюках