Пока мы шли, кустарник группировался в рощицы, спутанные листья которых принимали более насыщенный оттенок зелени, еще более чистый на фоне участков песка веселого нежно-розового цвета. Подъем стал мягким, пока долина не превратилась в закрытую наклонную равнину. Горы справа стали выше и острее, прямо в противоположность другой стороне, которая выпрямилась в один массивный красный вал. Они сливались, пока только две мили не разделяли их: и там постепенно поднимались, пока их параллельные парапеты не оказались где-то в тысяче футов над нами, убегая вперед на мили по прямой дороге.
Это не были цельные стены скал, они были выстроены по секциям, утесами, как гигантские строения по двум сторонам улицы. Глубокие ущелья, по пятьдесят футов в длину, разделяли те утесы, которые погода сгладила в виде огромных апсид и ниш, и те, что были украшены на поверхности трещинами и разломами, как будто по проекту. Пещеры высоко на обрыве были круглыми, как окна; другие, у подножия, зияли, как двери. Темные полосы сбегали по затененному фасаду на сотни футов, как будто повреждения от износа. Скалы были все в вертикальных полосах из зернистого камня; главный их ордер стоял на двухстах футов разбитого камня более темного цвета и плотной фактуры. Этот цоколь не падал складками, как ткань, подобно песчанику, а расщеплялся на низкие каменные осыпи, горизонтальные, как подножие стены.
Утесы были увенчаны гнездами куполов, не такими пламенно-красными, как вся гора, скорее серыми и мелкими. Они придавали этому притягательному месту окончательное сходство с византийской архитектурой: эта процессия скал превышала всякую фантазию. Арабские армии затерялись бы в этих пространствах, и между стенами могла ехать в ряд эскадрилья самолетов. Наш маленький караван смутился и впал в мертвую тишину, со страхом и стыдом щеголяя своей ничтожностью перед лицом этих громадных гор.
Пейзажи в детских снах бывают такими же широкими и безмолвными. Мы оглядывались в нашу память, ища образа, в котором люди шли между подобными стенами по такому же открытому пространству, как то, перед которым эта дорога должна была кончаться. Позже, когда мы часто ездили по стране, мой дух нередко уводил меня с прямой дороги, чтобы очистить мои чувства этой ночью в Рамме и этим переходом через его освещенную восходом долину к той сияющей равнине, которой никогда не позволяло мне достичь мое робкое опасение. Я говорил: «Дойду ли я в этот раз за Хазаиль и узнаю ли его до конца?» Но, по правде говоря, мне слишком нравился Рамм.
Сегодня мы ехали часами, а панорама становилась все более обширной и величественной в своей упорядоченной планировке, пока справа не открылся провал на поверхности гор, к нашему новому удивлению. Провал, где-то в триста ярдов шириной, был щелью в этой стене; и вел к амфитеатру, овальному по очертаниям, мелкому спереди и с длинными коридорами справа и слева. Стены были обрывисты, как все стены Рамма, но представали еще более великими, так как впадина лежала в самом центре возвышающейся горы, и ее малый размер делал высоты подавляющими.
Солнце зашло за западную стену, оставляя впадину в тени; но его закатный блеск затоплял умопомрачительно красным цветом крылья с каждой стороны прохода, и пламенную массу дальней стены через огромную долину. Дно впадины было из сырого песка, на котором рос темный кустарник; в то время как у подножия всех скал лежали валуны крупнее, чем дома, иногда, действительно, похожие на крепости, которые обрушились с высоты. Перед нами тропа, вытоптанная до бледного оттенка, вилась зигзагом по каменному цоколю к точке, от которой поднималась основная поверхность, и там осторожно сходила к югу по мелкому уступу, огражденному случайными лиственными деревьями. Между ними из трещин, скрытых в скалах, поднимались странные крики; эхо, превратившееся в музыку, от голосов арабов, что пасли верблюдов у источников, в трехстах футов над землей.
Дожди, падающие на серые купола вершин гор, казалось, медленно впитывались в пористые скалы; и мой ум проследовал за ними, изучая эти горы из песчаника вниз, дюйм за дюймом, пока они не сходили в непроницаемую горизонтальную кладку цоколя, сбегая по вершине струйками под давлением, взрываясь на поверхности скал перевалом из двух каменных слоев.
Мохаммед свернул в левое крыло амфитеатра. На дальнем его краю находчивые арабы расчистили место под нависающей скалой; там мы разгрузились и обосновались. Темнота сошла на нас быстро в этой высокой тюрьме; и мы почувствовали холод воздуха, напоенного водой, на своей коже, опаленной солнцем. Ховейтат, которые смотрели за грузом взрывчатки, собрали своих верблюдов и увели их с криками, проверяющими эхо, горной тропой, чтобы напоить их, не возвращаясь раньше времени в Гувейру. Мы развели костры и приготовили рис, который добавили к тушенке сержантов, пока люди, делавшие мне кофе, готовились к приему посетителей.
Арабы в палатках за лощиной, где были источники, видели, как мы входили, и спешили узнать от нас новости. В течение часа у нас побывали главы кланов дарауша, зелебани, зувейда и тогатга, произошел крупный и не слишком радостный разговор. Аид, шериф, был повержен своей слепотой и не мог снять с моих плеч обязанность развлекать гостей; и работа с такими особыми требованиями не давалась мне. Эти маленькие кланы, сердитые на абу-тайи, подозревали, что мы потакаем желанию Ауды завоевать верховенство над ними. Они не желали служить шерифу, пока не уверятся, что он поддерживает их самые крайние требования.
Гасим абу Дамейк, прекрасный наездник, который вел горцев в дни Аба эль Лиссан, казался наиболее злобным. Он был мрачным человеком с высокомерным лицом и улыбкой на тонких губах, достаточно добросердечным, но сварливым. Сегодня он пылал завистью к товейха. В одиночку я никогда не смог бы его победить, поэтому, чтобы нейтрализовать его враждебность, я принял его как соперника и вступил с ним в яростный словесный бой, пока он не замолчал. Аудитория со стыдом покинула его и склонилась, пусть хоть немного, в мою сторону. Их переменчивые суждения начали подсказывать вождям, что надо бы выйти в путь со мной. Я воспользовался случаем сказать, что Заал будет здесь утром, и что мы с ним примем помощь от всех, кроме даманийе, помощь которых станет для нас невозможной из-за слов Гасима, их придется стереть из книги Фейсала, вместе с заработанными ими наградами и благоволением. Гасим, поклявшись, что сейчас же присоединится к туркам, убрался от костра в большом гневе, пока осторожные друзья тщетно пытались сдержать его язык.
Глава LXIII
На следующее утро он был там, со своими людьми, готовый присоединиться к нам или противостоять нам, как повернет его прихоть. Пока он мешкал, прибыл Заал. Непреклонность Гасима скоро схлестнулась с железной суровостью Заала, и оба поспорили. Мы встали между ними, прежде чем могла начаться драка, но прошло достаточно времени, чтобы разрушить слабую ночную договоренность. Другие кланы, в которых вызвала отвращение свирепость Гасима, тихо подходили к нам добровольцами, по двое, по трое, но упрашивали меня уведомить об их лояльности Фейсала, прежде чем мы выступим.
Их колебания вызывали во мне решение сразу же связаться с Фейсалом, отчасти — потому, что это могло уладить проблему, а отчасти — чтобы достать верблюдов для перевозки взрывчатки. Нанять верблюдов у даманийе не получилось бы, а других здесь не было. Лучше было бы отправиться самому, потому что, в то время как Гасим мог бы остановить посланника, он не посмел бы чинить препоны мне. Двое сержантов были отданы на попечение Заала, который поклялся отвечать за их жизнь; и мы вышли в путь, Ахмед и я, на верблюдах без сбруи, чтобы поспешить в Акабу и обратно.
Мы знали только очень длинный путь по вади Итм. Короткая дорога существовала, но мы не смогли найти проводника по ней. Напрасно мы искали в долине; и были уже в отчаянии, когда мальчик выпалил, что мы можем пройти через следующую долину справа. По ней, через час, мы пришли к водоразделу, от которого долины тянулись прочь к западу. Они могли вести только в вади Итм, так как другого стока к морю в окрестностях гор не было, и мы ехали по ним, то и дело наудачу срезая путь через хребты, справа от нас, в параллельные долины, чтобы сделать дорогу короче.
В начале это была чистая местность из песчаника, с приятными для глаза очертаниями скал; но, пока мы ехали, гранитные гребни, из которых формировался берег, поднимались перед нами, и после тридцати миль хорошей рыси по уклону мы вступили по южному Итму в главную долину, прямо над колодцем, известным по взятию Акабы. Путешествие заняло у нас всего шесть часов.
В Акабе мы поехали прямо к дому Фейсала. Мое внезапное возвращение испугало его, но я объяснил нашу маленькую драму, которая разыгрывалась в вади Рамм. После того, как мы поели, были предприняты необходимые шаги. Двадцать вьючных верблюдов должны отправиться в течение двух дней с достаточным числом людей Фейсала, чтобы перевозить взрывчатку, и несколькими его личными рабами для охраны. Он выделил мне шерифа Абдуллу эль Фейра, лучшего из его приближенных, что были сейчас в лагере, в качестве посредника. Семьи тех, кто ехал со мной к железной дороге, должны быть снабжены провизией из его запасов под мои гарантии.
Абдулла и я вышли перед рассветом, и днем, после дружеской поездки, достигли Рама, где обнаружили, что все спокойно: так что снова подняли беспокойство. Шериф Абдулла сразу же приступил к работе. Собрав всех арабов, включая упорствующего Гасима, он начал смягчать их горести, с той убедительностью, что давалась арабскому вождю от рождения и оттачивалась всем его опытом.
В вынужденной праздности из-за нашего отсутствия Льюис обследовал скалы и доложил, что источники очень хороши для купания; поэтому, чтобы избавиться от пыли и напряжения после долгих поездок, я пошел прямо вверх по оврагу к переднему склону горы, вдоль разрушенной стены акведука, по которому струя воды когда-то бежала по уступам к колодцу набатеев на дне долины. Это был нетру