х советах, а может быть, и в их винтовках нельзя быть уверенным.
Бесполезность бедного шерифа Аида даже в качестве номинального вождя заставила меня принять управление самому, что было и против моих принципов, и против суждений; поскольку особое искусство вылазок кочевников, тонкости вопросов о предпочтениях в пище, о пастбищах, о направлениях дорог, оплате, спорах, дележе добычи, кровной вражде и походном порядке лежали далеко за пределами оксфордского курса новейшей истории. Необходимость заниматься всеми этими делами на скорую руку держала меня слишком занятым и не давала мне беспокоиться, как мы будем атаковать Мудоввару, и как лучшим образом использовать взрывчатку.
Мы расположились на полуденный привал в плодородном месте, где последний весенний дождь, падая на песчаный откос, произвел на свет тонкие пучки серебристой травы, которую любили наши верблюды. Погода была мягкой, идеальной, как август в Англии, и мы растягивали удовольствие, наконец отдыхая от препирательства последних дней перед выходом и от незаметного натяжения нервов, неизбежного, когда покидаешь даже временную стоянку. Человек в наших обстоятельствах так скоро пускал корни.
В конце дня мы поехали снова, отклоняясь вниз по горам в узкую долину между умеренными стенами из песчаника: пока перед закатом мы не были на другой поверхности, выложенной желтой глиной, вроде той, что была такой прекрасной прелюдией к великолепию Рамма. У порога его мы разбили лагерь. Мои заботы принесли плоды, так как мы расположились всего тремя отрядами у ярких костров из пылающего с треском тамариска. У одного ужинали мои люди; у другого — Заал; у третьего — остальные ховейтат; и поздней ночью, когда все вожди были умиротворены ужином из мяса газели и горячего хлеба, стало возможно привести их к моему нейтральному костру и разумно обсудить наш курс на завтра.
Скорее всего, около заката мы должны напиться у колодца Мудоввары, в двух-трех милях с этой стороны станции, в закрытой долине. Потом, в начале ночи, надо пройти вперед, чтобы обследовать станцию и посмотреть, можем ли мы, при нашей слабости, попытаться предпринять какой-нибудь удар по ней. Я твердо держался этого (что было не по вкусу остальным), так как это была во многом критическая точка всей железной дороги. Арабы не могли понимать это, поскольку их умы не удерживали картину длинного, стройного турецкого фронта с его непрестанными требованиям. Однако мы достигли внутреннего согласия, и уверенно разбились на группы, чтобы поспать.
Утром мы задержались, чтобы поесть снова, имея впереди всего шесть часов марша, и затем двинулись по глиняной поверхности к равнине, покрытой твердым ковром известняка, на котором лежал коричневый, сглаженный погодой кремень. Продолжением были низкие холмы, где попадались мягкие песчаные долины, под более крутыми склонами, куда вихри сносили пыль. Через них мы ехали по узким долинам к гребню, и затем, по таким же долинам, вниз, по дальней стороне, откуда мы выступили, от темных, заброшенных груд камней к залитой солнцем широкой равнине. Через нее низкие дюны тянулись колеблющейся линией.
Мы сделали полуденный привал при первом вступлении в неровную местность; и, в самом деле, на склоне дня пришли к колодцу. Это был открытый водоем, несколько ярдов в ширину, в узкой долине среди больших каменных плит кремня и песка. Застоявшаяся вода выглядела неаппетитно. На поверхности ее лежала толстая мантия зеленой слизи, из которой вздувались пузырями плавающие жирные розовые островки. Арабы объяснили, что турки когда-то бросили дохлых верблюдов в водоем, чтобы сделать воду непригодной; но прошло время, и эффект стал тяжелым. Будь здесь критерием мой вкус, эффект был бы еще тяжелее.
Но это было все питье, на которое мы могли рассчитывать здесь, пока не возьмем Мудоввару, так что мы принялись за дело и наполнили наши мехи для воды. Один из ховейтат, помогая нам, соскользнул с сырого берега в воду. Зеленый ковер сомкнулся, как масло, над его головой и скрыл его на миг: затем он показался, изо всех сил хватая воздух ртом, и выкарабкался под наш смех, оставляя позади черную дыру в пене, из которой поднялась, как столб, вонь старого мяса и отвратительно нависла над нами, над ним и над долиной.
На закате Заал и я, вместе с сержантами и остальными, тихо поползли вперед. Через полчаса мы были у последнего гребня, на том месте, где турки вырыли траншеи и тщательно выстроили из камней аванпосты с зазубренными брустверами, которые в темную ночь нашей вылазки, при новолунии, были пусты. Впереди и под нами лежала станция, ее двери и окна резко выделялись желтыми кострами и огнями гарнизона. Нашим глазам она казалась близкой; но мортира Стокса покрывала только триста ярдов. Поэтому мы подошли ближе, слыша шум от врага, и осторожно, боясь, как бы собаки, что там лаяли, не раскрыли нас. Сержант Стокс оглядывался влево и вправо, выискивая позиции для пушек, но не находил ничего удовлетворительного.
Тем временем Заал и я ползли по последней платформе, пока не смогли сосчитать неосвещенные палатки и не услышали разговор. Один человек вышел на несколько шагов по направлению к нам, затем задержался. Он чиркнул спичкой, чтобы закурить сигарету, и яркий свет затопил его лицо, так что мы могли видеть его полностью, это был молодой, узколицый, болезненного вида офицер. Он присел по минутному делу, и затем вернулся к своим людям, затихшим при его приходе.
Мы двинулись назад к нашему холму и шепотом совещались. Станция была очень длинной, состояла из каменных зданий, таких крепких, что они могли защитить от наших снарядов с дистанционным взрывателем. В гарнизоне на вид было около двух сотен. У нас было сто человек, шестнадцать винтовок и никакого согласия между собой. Внезапность была единственным преимуществом, в котором мы могли быть уверены.
Так что, в конце концов, я проголосовал, чтобы не трогать станцию, ожидая следующего случая, который мог представиться скоро. Но в действительности одна случайность за другой спасала Мудоввару до самого августа 1918 года, когда Верблюжий корпус Бакстона наконец определил ей ту судьбу, которой она так долго дожидалась.
Глава LXV
Мы тихо собрали верблюдов и уснули. На следующее утро мы вернулись по своим следам, чтобы складки равнины укрыли нас от железной дороги, и затем пошли на юг, по песчаной платформе; мы видели следы газелей, сернобыков и страусов, а в одном месте отметки леопарда. Мы продвигались к низким холмам, ограничивающим дальнюю сторону, собираясь взорвать поезд; так как Заал сказал, что там, где они касаются дороги, есть как раз такой поворот, какой нужен нам для закладки мины, и что шпоры, которые возвышаются над ним, обеспечат место для засады нам и поле для огня нашим пулеметам.
И вот мы свернули к восточной стороне южных хребтов, пока не были в полумиле от путей. Там отряд остановился в тридцатифутовой долине, пока несколько из нас прошли к рельсам, которые уклонялись немного к востоку, чтобы избежать возвышенности у нас под ногами. Это место заканчивалось на ровном плато в пятьдесят футов, расположенном над дорогой и обращенном к северу через долину.
Шпалы пересекали ложбину на высоком берегу, обрамляя его двухарочным мостом для прохода дождевой воды. Место казалось идеальным, чтобы заложить заряд. Это была наша первая попытка заложить электрическую мину, и мы понятия не имели, что произойдет; но казалось разумным, что наш труд будет надежнее, если над местом взрыва будет арка, потому что, как бы ни подействовало это на локомотив, мост обрушится, и следующие вагоны неизбежно сойдут с рельсов.
Уступ стал бы завидной позицией для Стокса. Для автоматчиков он был достаточно высок, но продольный огонь сделает свое дело, в какую бы сторону ни пошел поезд. Итак, мы решили смириться с недостатками навесного огня. Было хорошо, что мои двое британских подопечных оказались в одном месте, застрахованные от неожиданностей и с независимым отступлением в неровную местность, так как в тот день Стокс был болен дизентерией. Может быть, вода Мудоввары расстроила ему желудок. Так мало англичан были благодаря своему воспитанию наделены органической устойчивостью к заболеваниям.
Вернувшись к своим верблюдам, мы разгрузили их и послали животных на безопасное пастбище под какими-то срезанными скалами, из которых арабы выцарапывали соль. Вольноотпущенники принесли мортиру Стокса и снаряды к ней, пулеметы Льюиса; и гремучий студень с изолированным проводом, магнето и инструменты для выбранного места. Сержанты расставили свои игрушки на террасе, пока мы пошли к мосту, чтобы выкопать яму между краями двух стальных быков и спрятать там мои пятьдесят фунтов студня. Мы сняли бумагу, в которую были завернуты отдельные взрыватели, и замесили при помощи жара солнца, получилось трясущееся желе в мешке с песком.
Закопать его было непросто. Насыпь была крутой, и в укрытой впадине между ней и склоном горы был берег из песка, нанесенного ветром. Его пересек я один, осторожно ступая; но, разумеется, оставил крупные следы на его гладкой поверхности. Землю, выкопанную рядом с рельсами, мне пришлось собирать и уносить в своем покрывале, не один раз пропутешествовав к кульверту, откуда ее можно было разбросать по галечному руслу водораздела, чтобы это выглядело естественно.
У меня заняло около двух часов, чтобы зарыть и прикрыть заряд; затем последовала трудная работа — распутывать тяжелые провода от детонатора к горам, где мы собирались подорвать мину. Песок наверху покрылся коркой, и ее пришлось ломать, чтобы зарыть провода. Они были жесткими, оставляли рубцы на волнистой от ветра поверхности, длинные линии, как будто здесь оставили следы какие-то невероятно узкие и тяжелые змеи. Когда их прижимали к одному месту, они поднимались в воздух на другом. Наконец их пришлось удерживать камнями, которые, в свою очередь, надо было закопать, еще больше переворошив землю.
После этого необходимо было мешком песка выгравировать следы по волнистой поверхности, и под конец — длинными взмахами с помощью мехов для воды и раздувающегося покрывала, изобразить мягкую укладку ветра. Чтобы закончить всю эту работу, потребовалось пять часов, но закончена она была хорошо: ни сам я, ни кто-либо из нас не мог увидеть, где лежал заряд или где были двойные провода, что вели от него под землей к месту зажигания в двухстах ярдах за хребтом, намеченным для наших людей с винтовками.