нимает в таких делах… Но, моя дорогая мамочка, — Вадим коснулся щекой ее плеча, потом устыдился этой нежности перед Ольгой и с независимым видом продолжал: — я считаю, что для «молодого организма», как ты меня часто величаешь, главное — деятельность. Настоящая, не топтание на месте, а стремление вперед, «чтобы брюки трещали в шагу», как говорил Маяковский.
— Надо — все делать в меру, — пыталась возразить Зинаида Павловна.
Но Вадим уже был затронут за живое. Теперь его ни за что не переубедишь.
— В меру… В меру… — громыхал он на всю столовую. В этот момент, ему казалось, что и голос его был похож на бас Маяковского. — Где она, эта самая мера? Не хочешь ли ты, чтобы я уподобился Жорке Кучинскому?.. Он соблюдает все законы для равномерного развития «молодого организма». Папа у него какой-то большой начальник в главке, присылает каждый день машину к институту. Сынок едет играть в теннис не потому, что увлекается этой игрой, а потому, что считает это занятие высшим шиком. Он вовремя обедает, отдыхает, а вечерами волочится за девчонками.
— Вадик! — В ужасе всплеснула руками Зинаида Павловна. — Такие слова… Постыдился бы гостьи…
— Извините меня, — Вадим вспыхнул, но возбуждение его не остыло.
Он, видимо, страстно, до боли ненавидел этого Жорку и спокойную Жоркину жизнь. Он ее ненавидел так же, как Васютин, и, может быть, навсегда запали в юношескую душу правдивые и взволнованные слова инструктора райкома о тупой сытости и самоуспокоенности каких-нибудь Лукьяничевых.
— Ненавижу, — твердил Вадим, сжимая кулаки. — Ненавижу! Этому сопляку (Зинаида Павловна снова ахнула) в теннис нужно играть затем, чтобы не разжиреть… У него нет никаких интересов, он ничего не хочет, кроме удовольствий. В институте он тоже бездельничает, на тройках едет и посвистывает. Книг для него почти не существует. Он только сквозь зубы цедит, что Маяковский непонятен. Да я бы ему за одного Маяковского ноги повыдергал…
— Довольно, Вадик, — вмешалась мать, — ты слишком резок. Жора обыкновенный мальчик, ничего плохого он не делает.
— Да и хорошего тоже, — не унимался Вадим. Он отставил чашку и вышел из-за стола. — Такие Жоры хуже Макаркиной и Круглякова в тысячу раз. К сожалению, они еще есть у нас… Ты говоришь, он обыкновенный, а какое право он имеет оставаться этим «обыкновенным», если эпоха наша самая необыкновенная из всех эпох, которые знала история? Ты же читала, что мы сейчас строим самые мощные в мире гидростанции, каналы в пустынях и степях, переделываем природу, разводим сады. А там за океаном — военный лагерь. Срочно стряпается водородная бомба, разводятся смертельные бациллы… Миллионы людей встали на защиту мира! Твоего же «обыкновенного мальчика» ничего не трогает, и водород его интересует как «водородная перекись», которой красят волосы знакомые девчонки. Я думаю, что через десяток лет такую говорящую амебу ученые будут изучать под микроскопом.
— Правильно и очень зло! — отозвалась Ольга, усмехнувшись. — Такие люди, как это нелепое существо — ваш Кучинский, должны скоро навсегда исчезнуть. С ними мы не придем к коммунизму. Мне почему-то кажется, что этого Жорку я встретила, поднимаясь сюда по лестнице. Мальчишка в шубе с бобровым воротником и сигареткой в зубах. Кругленький такой?
— Вот-вот, — оживился Вадим. — Собственной персоной вышли на прогулку… Я ему не могу простить, как он отозвался о наших работах. Пришел я к нему в прошлое воскресенье за монтажным проводом. А он меня прямо так в упор и спрашивает: «И охота это тебе благотворительностью заниматься? Связался с какими-то колхозниками». Простите, Оля, но это меня так задело, что я еле удержался. Подумать только!.. «Благотворительность»… Да я ему чуть по морде не съездил…
— Вадик! — снова воскликнула Зинаида Павловна. — Еще одно такое слово, и я тебя попрошу из комнаты.
— Ну не буду… Вот, честное слово, не буду, — замахал руками Вадим. — Только, если он еще такое скажет, честное слово… изобью… И пусть меня тащит его папа в милицию, я там все как есть расскажу. А его шуточки чего стоят?! — снова загорячился Димка. — Жоркиному папаше кто-то привез из Парижа нелепую американскую игрушку. Румяная булочка, очень натурально сделанная из резины. Ну, не отличишь от настоящей, такая же аппетитная и пышная… Жорка тут же отбирает у папы подарок, выбегает во двор, по очереди подходит к маленьким детям и каждому из них сует эту игрушку… Какой-нибудь несмышленыш в два годика тащит приятную булочку в рот, надкусывает и с плачем бросает. Оказывается, булочка пищит словно мышь. Жорка хохочет. — Каблуки Димки выбивали дробь. Он пристукнул, словно припечатал их к полу. — Матери жаловались, что после этой «милой шутки» дети совсем переставали есть булки и при виде их плакали.
— Какое безобразие! — возмутилась Зинаида Павловна, и стекла ее пенсне задрожали.
Она, как детский врач, особенно близко приняла к сердцу рассказ Вадима. В этот момент она согласилась, что Жора не такой уж милый мальчик, каким она его себе представляла. Нет, Вадик никогда бы не решился на такую гнусную шутку.
— Оля, вы не хотите сливок? — спросила она, пододвигая ей молочник.
— Нет, спасибо! — Ольга вдруг встала из-за стола. — Простите, я позабыла наш подарок.
Она выбежала в коридор и притащила корзинку.
— Не знаю, не испортились ли?
Вадим с любопытством наклонился над корзинкой. Там в разных отделениях лежали свежие, будто тронутые росой ягоды. Среди них и гигантская земляника, и зеленовато-желтая актинидия, и крупные ягоды, напоминающие малину.
— Из нашей оранжереи, — смущенно говорила Ольга. — Когда мы их послали в город, то никто не мог поверить, что это свежие ягоды, все думали замороженные.
— Немудрено. Прелесть какая! — Зинаида Павловна взяла розово-красную ягоду. — Ну и огромная, никогда таких не видела!
— Для Оли — это обычное дело, — сказал Вадим. — Земляника у нее — гигант, величиною с картошку. Картошка по размерам похожа на дыню. Дыня — величиною с тыкву… А тыква… тут уж я не подберу сравнения… В общем, человек в нее влезет… Значит, тыква — величиною с хату.
Все рассмеялись. Вадим стал выкладывать землянику на тарелку.
— Мамочка, а если со сливками?
— Знаю тебя, лакомку… Балуете вы нас, Оля. — Зинаида Павловна тепло посмотрела на гостью. — Уж очень много посылок…
— Сейчас Тимка придет. Мы с ним все это разделим, — восторженно говорил Вадим. — Только он чудной, все такие вкусные вещи ребятам отдает. Знаете, Оля, я — грешник: не могу на такое самопожертвование решиться. Все могу раздарить… Но вот насчет земляники, — он прижал руки к груди, — ну, просто не могу… Кстати, мама меня поддерживает в таких делах. Кушай, мол, Димочка, тебе очень нужно сладкое… Вот я и стараюсь, благо вышел из такого возраста, когда золотухой болеют… Мама, как она по-латыни называется?
— Ну, довольно тебе, болтушка! — шутливо отмахнулась Зинаида Павловна.
Вадим поднес к лицу полную тарелку ароматной земляники и, вдыхая ее запах, от наслаждения закрыл глаза. Разве мороженая так пахнет?
Наблюдая, как Зинаида Павловна раскладывала не — обыкновенное лакомство по блюдцам и поливала сочные ягоды густыми сливками, Вадим обратился к Ольге:
— Вы так и не сказали, что случилось с Кузьмой? Как его дела? Мы давно от него не получали писем…
Девушка замялась и, не глядя на Вадима, ответила:
— Кузьма уехал в область. Его вызвали для реализации своего изобретения.
— Трактор-автомат?
— Нет, новый плуг для каналов. Сейчас, после решений правительства об орошении, эти дела особенно важны.
— Ну, еще бы… А надолго он уехал?
— Думаю, что да, — помолчав, ответила Ольга. — Там организован какой-то специальный институт. Говорят, что разрабатывается очень нужное изобретение. Ну, а Тетеркин к нему причастен как автор небольшого усовершенствования. Кстати, он и сам совершенствуется в заочном институте.
— Пишет? — осторожно спросил Вадим, пододвигая к себе блюдце с земляникой.
— Нет.
— Да на что же это похоже? — У Вадима даже ягода стала поперек горла. — Уехал, и с глаз долой. Заважничал…
Ольга улыбнулась и будто нечаянно посмотрела на себя в зеркало у двери.
— Напрасно это, Вадим Сергеевич. Кузя не забывает старых друзей.
«Ого, — подумал юноша, проглатывая ягоду. — Он уже Кузя стал…»
— Но все-таки, почему Кузя?.. Простите, Оля, но я терпеть не могу уменьшительных имен… Даже с мамой приходится иной раз ссориться… Кузя… Смешно! Так и представляешь, что Кузя этот смотрит на вас младенческими глазами и пускает пузыри… Забавно! Однако почему же он не пишет? — настаивал Вадим и тут же почувствовал, что Ольге неприятен этот разговор.
— Ему незачем посылать письма, так как он бывает дома каждое воскресенье, — сухо ответила Шульгина.
Багрецов хотел как-то исправить свою бестактность. Черт его дернул вспомнить про пузыри! Не хорошо получилось, глупо.
Он суетился, неловко пододвигал Ольге тарелки с закусками, потом отставлял их обратно.
Зинаида Павловна смотрела на сына насмешливо и укоризненно, однако ничем не выдавала своего желания прийти на помощь.
Уж если ты считаешь себя взрослым, то должен найти выход из любого затруднительного положения. Посмотрим, как это у тебя получится. Надо уметь вести себя в обществе.
Глава 2НОВЫЕ ИЗОБРЕТЕНИЯ «ББ» И ДРУГИХ…
Сами
на глазах у всех
сегодня
мы
займемся
чудесами.
У входа позвонил Бабкин. Конечно, это был он. По сговору с товарищем, его звонок резко отличался от всех возможных комбинаций, присущих многим московским квартирам. Сейчас Тимофей вызванивал телеграфной азбукой начальную букву своей фамилии.
Вадим обрадовался. Он выскочил в коридор и чуть не сорвал цепочку с двери, распахивая ее перед желанным гостем.
Раздевшись, Бабкин степенно вошел в столовую. Его щеки румянились, как яблочки. Да и сам-то он похож был на сочное, крепкое яблоко. Он никак не ожидал встретить у Димки гостей, иначе он никогда бы не пришел в валенках. Валенки добротные, белые, фетровые и, главное, самые что ни на есть высокие. Казалось, что Тимофей выбрал их только затем, чтобы ходить по сугробам. Даже если он провалится по пояс, в его замечательные валенки совсем не набьется снег.