— Вот, только что купил. Хамелеоны. Всю жизнь мечтал о хороших очках. У меня минус три, и когда я в самолете раздавил свои очки, то не только ослеп, но и онемел. Знаете, как-то слабеешь сразу во всех направлениях, если удар нанесен в самую больную точку.
— Поздравляю, удачная оправа, легкая. Вам идет, — покрутила я в руках восхищавшие Майкла очки.
— Теперь-то я вас наконец рассмотрю, а то в воображении осталась картинка, точно совпадающая с одной хорошо известной… — Он пристально посмотрел на меня через окуляры. — В очках то же самое. Это невероятно…
— Я похожа на вашу жену?
— Нет! — чуть ли не крикнул он. — Что вы, Дикси… Вы настоящая, я бы даже сказал, русская красавица — выставочный, редкий образец. Типаж и раритет одновременно… У нас есть актриса, на которую вы действительно похожи. Она много снималась, но я почему-то несколько раз видел ее по телевизору в одном эпизоде… Вы читали Дюма «Три мушкетера»?
— Не помню… Может, в школе… Но видела разные киноверсии.
— А у наших подростков это любимая книга. Все играют в детстве в мушкетеров. А возлюбленную главного героя д'Артаньяна зовут Констанция. Уф!.. Я не слишком быстро тараторю? Так у нас сняли телефильм, и эта Констанция, то есть актриса, на которую вы так похожи, погибает от яда Миледи…
— Ах, я, кажется, помню. Там еще охотились за какими-то подвесками королевы! И была злодейка-интриганка — любимая героиня хороших девочек. Так не ее я напоминаю?.. Майкл, вы меня огорчаете.
— Нет же, Констанцию. Это очень красивая актриса, поверьте. Она умирает, а герой в песне без конца повторяет ее имя — это очень трогательно снято…
— Ну, что вы застеснялись? От того, что любите детское кино? Или красивых актрис? Вы и сами похожи на одного французского актера.
— Знаю. На Пьера Ришара. Все говорят. Я поэтому так коротко и подстригся…
— Ну уж нет! — Я пригляделась. — Хотя… А когда отрастут кудри?
— Месяца через два.
— Жаль. Без них решить трудно. Может, купим парик?
Наш сопровождающий слегка повел ухом.
— Извините, что вмешиваюсь, я знаю хороший магазин. Видите ли, у моего тестя проблемы с волосами. Могу подвезти…
— Спасибо, господин Хладек, пока не надо. Мы подождем, — заверила я и покосилась на родственника. Точно, похож. Но очки идут.
В лицо дул чудесный ветер загородных странствий — пикников, интимных вылазок в альпийские отели, визитов в летние дома… Почему-то от искреннего восхищения Майкла и явного блеска в глазах Хладека меня обожгло сожаление, что качу я куда-то по деловым вопросам с малоинтересными спутниками, прожигая чудесный день, пуская его по ветру, как кольцо сигаретного дыма. День своей все еще молодости, все еще женской власти… Где ты, Чак?! Вот бы запереться вдвоем в одном из этих уютных домиков, что мелькают по краям дороги. Распахнуть ставни солнцу или расположиться на балконе, если он позволяет, — вон как тот — весь в цветах и плюще. Увы…
Смешно все же играть в «сюрприз» — придумывать неожиданную радость, заранее своим опытным животом чуя очередной нелепый розыгрыш. Поместье баронессы наверняка окажется обветшалой фермой, претендующей на роль заброшенного замка. Я усиленно накачивала холодный скепсис, тайно надеясь, что двойной обман сработает — я задобрю судьбу смирением и буду вознаграждена.
Мы давно ехали по юго-западному шоссе, минуя деревеньки с еще цветущими кое-где садами. На холмах и пригорках, среди лесных кущ, описывая круги вслед нашему движению, двигались соборы и монастыри в гордом одиночестве или окруженные толпой строений под красной черепицей. Майкл изучал трепетавшую на ветру карту, пытаясь справиться с разлетом ее крыльев, а Хладек тем временем, чуть поворачивая голову и кривя в нашу сторону рот, вещал какие-то исторические байки. Очевидно, о замковом строении, что осталось позади с левой стороны. Я оглянулась — действительно внушительная архитектура, а над затейливой многоскатной крышей возвышается круглая светлая башня.
— Простите, я прослушала, оттуда сбрасывали неугодных жен? — тронула я за плечо Кристиана.
Он захохотал.
— Фрау Девизо, вы запуганы романтическими кинофильмами. Еще вспомните Дракулу или Синюю Бороду! Я лишь сказал о том, что дед барона фон Штоффена, в течение пятидесяти лет сочинявший научный труд о земельных реформах в Австро-Венгрии, был настигнут революцией в самом финале. Когда он наконец сумел сформулировать программу, способную превратить его родину в сплошной Эдем, империя рухнула. Ученый поднялся на башню…
— Привязал труд себе на шею и кинулся вниз… — с трагической миной закончил Майкл.
Я сидела как громом пораженная. Шутка кузена по поводу реформатора не тронула меня, зато этот дом! Боже, что за вопиющее невежество! Ведь имя правоведа и реформатора барона фон Штоффена нам талдычили еще в школе, а в колледже я даже писала критический трактат о его экономических заблуждениях.
— Как известно, революция круто разделалась с имперскими аристократами. А вот поместье Штоффенов сохранилось благодаря научному авторитету этого самого утописта-ученого, — пояснил слегка обиженный выходкой Майкла Хладек.
— Но почему мы проехали замок? — обеспокоилась я, провожая взглядом рекламную картинку тура по Австрии — внушительный холм с историческим памятником на макушке.
— Здесь довольно сложный въезд в имение. Эти феодальные заморочки, наивное стремление сбить со следа так же, как стены и рвы, бдительно сохраняются наследниками. Поверьте, иногда доходит до абсурда. — Хладек, казалось, забыл о руле, сидя к нам вполоборота. — Представляете, в одном из старинных владений мне пришлось демонстрировать наследнику выгребные ямы XVII века! Хозяева даже не пожелали установить водяной смыв! Видите ли, именно в таком туалете они чувствовали подлинный дух истории!
Мы все же добрались, петляя по серпантину среди холмов, покрытых празднично обновленной, радостной зеленью.
— Обратите внимание, остатки каменных ворот, а теперь металлические. Вы, господа, въезжаете в собственные владения. — Хладек сказал пару слов крепкому господину в форме охранника, и тот отворил ворота в широкую затененную старыми кленами аллею. — Должен вас предупредить: хотя само строение и детали обстановки имеют подлинную историческую ценность, хозяйство очень запущено. Чета баронов пользовалась лишь левым крылом, обходясь прислугой из трех человек.
— Еще бы, реставрация такого памятника старины зачастую не под силу целому государству. — Майкл задумался, по-видимому, о своих российских проблемах.
— Нет, семейство Штоффенов отнюдь не считалось бедным. Вам еще предстоит ознакомиться с состоянием финансов. Весьма, весьма недурно. Все вклады сделаны в надежные швейцарские банки. Да и сама недвижимость! По оценке специалиста, в этом доме находятся картины на баснословную сумму, но, увы, по воле завещателя вы не имеете права распродавать имущество.
Миновав подъездную аллею, мы остановились на вымощенной камнем площадке перед центральным входом в замок. Четырехэтажный дворец — миниатюрное подобие Версаля, — несмотря на очевидную запущенность, выглядел столь величественно, что я на мгновение зажмурилась. Открыла глаза: тьма рассеялась, а замок стоял.
Конечно же, ненормальность реальности, абсурдность факта должны иметь меру, чтобы поместиться в смятенном, сбитом с толку сознании, не рискуя сдвинуть его с места. Не так-то просто, вытащив счастливый билет в фантастической лотерее, сохранить здравомыслие. У меня перехватило дыхание, как при падении в воздушную яму.
— Ущипните меня, пожалуйста, кузен, не стесняйтесь, — шепнула я, пододвигаясь к нему.
Сильные пальцы клешнями впились в мою ляжку. Я громко ойкнула.
— Ну, это слишком!
— Спасибо, у вас приятное сопрано, — сказал Майкл. — Подействовало на меня, как нашатырный спирт. Что-то голова идет кругом.
Его и вправду шатало.
— И поэтому вы вырвали у меня кусок кожи! — Я демонстративно поморщилась, потирая больное место.
— Простите, Дикси. — Майкл взял меня за руку. — Со мной что-то происходит. Наверно, в меня вселился дух воинственного предка. — Он вытянул вперед руки и размял кисти. — Согласитесь, такое случается не каждый день.
Я снова удивилась породистой узости его ладоней и длинным гибким пальцам с ухоженными ногтями.
Разбитый по образцу Версальского или Шенбруннского, парк каскадами спускался к реке, являя щемяще трогательную картину запущенности. Если бы мы созерцали все это осенью, а не под летним игривым, все обращающим в веселье и радость солнцем, тоска увядания сразила бы нежную душу. Но сегодня здесь витали другие настроения.
Некогда бархатистые газоны превратились в дикие лужки, скрыв под мощной порослью бурьяна затейливые клумбы. И что нам до пропавших роз, если везде в веселой беспородно-наглой зелени желтеют россыпи золотисто-звонких лютиков! А кусты и деревья, выстриженные в былые времена, как пудели-медалисты, разлохматились в небрежном волюнтаризме, интригующе скрывая части каменных статуй. Отлично, что фонтаны заросли кустами лопуха и цикория: так легче осознать их присвоение, как и белокаменной лестницы, утерявшей фрагменты резных перил.
У главного входа в дом, открытого по случаю нашего прибытия, собралась прислуга численностью в три человека. Старики улыбались и кланялись, напоминая о том, что всеми ими надлежало управлять и, конечно, за это платить.
Я представила, как выглядели мы, их новые хозяева, принятые, очевидно, за супружескую пару, — элегантная дама «из современных» и эксцентричный господин в белых абсолютно новых спортивных тапочках, топчущийся на месте с растрепанной картой в руках.
Хладек представил нам дворецкого — Рудольфа Фокса — высокого сутулого старика с седыми полубаками. Рудольф говорил только по-немецки, и Хладеку пришлось переводить для Майкла его комментарии в ходе экскурсии по дому. Зря они старались — Кристиан и старик. Я время от времени сталкивалась с кузеном взглядом и могу поклясться — ничегошеньки он не соображал и сразу бы засыпался, спроси я его, соседствует ли «лаковый кабинет» с «синей гостиной». О стиле и именах мебельных мастеров и думать не приходилось. До того ли! Ведь на стене висели мужской портрет школы Рафаэля, пейзаж Буше, какая-то библейская сцена Вермеля и куча еще чего-то, что никак не хотело втискиваться в голову.