— А по Артемьеву — пусть будет этот утенок. — Я приспособила резиновую игрушку на темя. — Как?
— Лучше, гораздо лучше! Просто Маэстро не довелось встретить вас. В отличие от меня. Посему я могу быть признан более «одаренным», чем Феллини. Вечер с вами — подарок судьбы, Дикси.
В гостинице Майкла портье посмотрел на меня с усталым безразличием ко всему привыкшего человека, имеющего трудную профессию, и обещал вызвать такси в 35-й номер через час.
Мы прошествовали по пустому, освещенному неоном коридору и без труда проникли в означенный номер. В маленькой комнате с узкой кроваткой были разбросаны немногочисленные вещи хозяина, которые он тут же кинулся от меня прятать. Особенно кусок недоеденной копченой колбасы в промасленной бумажке на прикроватной тумбочке. Майкл метался, оставляя на ковролите мокрые следы.
— Можно мне пройти в душ? Здесь есть горячая вода?
— Ах, конечно! И возьмите одеяло, Дикси, я ужасно боюсь за вас.
Я беспрепятственно нежилась под горячей водой, забыв о том, что в комнате мерзнет в своем черном костюме родственник, которого мне надлежало привести в состояние «лирической лихорадки». Платье хорошенько отжала в махровом полотенце и развесила на сушилку, обмоталась одеялом и, почувствовав себя почти как дома, явилась на обозрение хозяина.
Майкл успел спрятать носки, подобрать газеты и выставить на стол бутылку. Он надел джинсы и белую футболку, став робким и зажатым.
— Нам надо немного выпить. Это русская водка. Хорошая. А закусывать нечем. Только вот крекеры.
— Подойдут, — сказала я, заняв единственное кресло.
Майкл разлил в стаканы понемногу белой жидкости.
— За знакомство! — и разом выпил.
Я следом лихо опрокинула свой стакан, слегка прикусила крекер и как ни в чем не бывало спросила:
— Костюм пропал?
— Вы его больше не увидите. Вечная память старику.
— А вдруг придется снова жениться?
— Уеду в Африку и пойду под венец в набедренной повязке. Кстати, мне очень идет. Я заметил, что вы специально не прореагировали на водку — там 40˚. Вы пьяница или интригуете?
— А я заметила, что у господина Артемьева под ватными плечами крепенькие свои. Таскали вы меня на руках как перышко. Вы спортсмен или шпион?
— Ни то ни другое. Хотя сильные руки — это профессиональное. С ногами у меня хуже. Поэтому я и бегаю по утрам, конечно, периодически.
Майкл налил еще водки и повертел в руках стакан.
— Дикси, вы сегодня два раза назвали меня Микки. Я показался вам достаточно молодым или недостаточно умным?
— Просто вы были похожи на Микки. Микки Маус, Микки Рурк…
— Микки Артемьев — хорошая компания. Дикси, вам не кажется, что у нас уже есть основания перейти на «ты»? В русском и французском это очень важно. А ведь в нашем поместье мы будем говорить по-французски… Я уже начал учить, вот послушайте: «Enchanté de te rencontrer ici, ma soeur» [2].
— Хорошо, брат. Переходим на родственные местоимения.
— Нет-нет. Руки перекрещиваем, пьем до дна — и поцелуй. Процедура «на брудершафт» — разве вам не известно? Мы же в Австрии!
— Никогда не приходилось. Вы будете руководить. Так… Теперь пьем… Уф!
На этот раз я не смогла перевести дух от большого глотка водки и тут же чуть не задохнулась, попав под губы Майкла. Но он лишь прикоснулся ко мне и так замер, ожидая моей реакции. Я же не торопилась, стараясь разобраться во вкусе его губ. Это очень важно — первое впечатление. Горячие, сухие, ждущие. Я отстранилась и села на место.
— Когда ты уезжаешь?
— Послезавтра.
— Хорошо. Я вряд ли смогу полететь вместе с тобой для посещения могил предков — мне надо вернуться в Париж, получить российскую визу от Коллегии по делам наследств. И тогда я позвоню тебе. У тебя есть в Москве телефон?
Он взял гостиничный блокнот, написал телефон и адрес, вырвал листок.
— Не потеряй, кладу в твою сумочку.
— Мне бы хотелось, Майкл, чтобы завтра ты сводил меня кое-куда. Местечко недорогое. Думаю, тебе не придется влезать в долги. Хотя… Знаешь, у меня идея. Через неделю ты чертовски разбогатеешь и сможешь вернуть мне деньги. Честное слово, я же не могу отпустить тебя домой в джинсах!
— Отглажу костюм — и в самолет.
— Нет! Где он? — Я распахнула дверцу стенного шкафа и вытащила оттуда мокрого, испуганного, сжавшегося в углу монстра.
Попытка оторвать рукав не удалась. Зато с меня соскользнуло кое-как намотанное одеяло. И тут зазвонил телефон — портье сообщал, что такси ждет. Я быстро натянула почти сухое платье, туфли на босу ногу, обернулась платком и выскочила из ванной.
— Присядь на минуту. — Майкл был необычайно торжествен.
Я опустилась в кресло, он положил мне на колени свой пиджак и раскрыл перочинный нож.
— Приступай. Отречемся от старого мира!
Нож с треском вонзился в очень прочный, отчаянно сопротивляющийся материал.
4
Кромсать костюм кузена не доставляло мне никакого удовольствия, видимо, агрессивность мне вообще не свойственна. Старая ткань поддавалась с трудом, обрушив на меня лавину сентиментальных ассоциаций. Стало жалко и этого нелепого сооружения, сопровождавшего некогда юного Михаила под венец, и ушедшей молодости, и России, вынуждавшей своих граждан всю жизнь таскать на своих плечах чью-то производственную неудачу. Или, как говорят русские, — халтуру.
Моя рука, сжимавшая нож, ослабла, и я с мольбой посмотрела на родственника.
— Обещай мне, Майкл, что позволишь сестре проявить о тебе заботу. В конце концов, это голос крови, твердящий о помощи ближнему…
Растроганный Майкл не отказался встретиться со мной утром для приобретения отдельных мелочей мужского гардероба. Мы направились в большой универсальный магазин, отличавшийся хорошим выбором и вполне умеренными ценами.
Заполучив пару светлых туфель, Майкл с радостью расстался со своими теплыми черными ботинками. Но оставлять их в урне не захотел, пытаясь забрать с собой. Кто знает, может быть, они дороги ему, как память о каком-нибудь важном событии. Русская душа полна загадок.
Не совсем поняла я и реакцию гостя на мое предложение посетить отдел мужского платья: Майкл как-то растерялся, умоляя меня «не делать этого». Было такое впечатление, что муж отговаривает супругу делать аборт.
— По-моему, ты слишком остро воспринимаешь процедуру приобретений.
— Просто я редко этим занимался и еще не привык. — Майкл виновато заглянул мне в лицо. — Что, со мной совсем невозможно появляться на людях? Эти джинсы так ужасны?
— Отличная туристическая одежда. Ты же видишь, все приезжие так ходят, даже американские миллионеры, — успокоила я кузена. — Но ты не можешь вернуться в Москву таким же, как уехал. Особенно после того, как стал наследником барона.
Майкл как-то странно взглянул на меня и смутился. Он совершенно не умел скрывать своих чувств, и я поняла, что с уст кузена едва не сорвался комплимент. Ему трудно давалась середина между робостью и самоуверенностью, которые он пытался скрыть под маской самоиронии.
— Я действительно никогда не буду таким, как был всего два дня назад… — признался он, глядя на носки своих новых туфель. И добавил, покачавшись на мягких подошвах: — Кажется, я начинаю себе нравиться все больше.
— Ну тогда завершим этот процесс, отсекая всякие сомнения. — Взяв Майкла под руку, я мягко ввела его в страну портновских чудес. — Посмотри на себя в зеркало и запомни. Что скажешь?
— Симпатяга. — Скорчив гримасу, Майкл поспешил отвернуться от зеркала.
— Когда я приодену тебя, как задумала, ты не сможешь оторваться от своего отражения. Хочешь, поспорим на самый большой фонтан в нашем поместье?
— А, знаю! В какой-то комедии Бельмондо, изображающий супермена, в порыве самолюбования чмокает свои бицепсы — что, мол, за обаяшка такой!
— Помню, помню, фильм назывался «Великолепный». Я тогда была школьницей и с удовольствием смотрела французские фильмы.
— Уговорила! Я отдаюсь в твои руки, мудрейшая! А фонтан останется коллективной собственностью.
Мы стали потрошить стойку с мужскими костюмами. Избрав роль придирчивого пижона, Майкл осмеял пару предложенных мной моделей. Но минут через пятнадцать, сообразив, что ему предстоит перемерить весь имеющийся здесь ассортимент, кузен взгрустнул.
— Ладно, начнем все сначала. Хватить дурить — дело серьезное. Расслабься и думай о чем-нибудь возвышенном, — посоветовала я, окончательно завладев ситуацией.
Играла тихая музыка, любезные продавщицы, предложив свою помощь и получив отказ, скрылись. Я накинулась на стойки с летними костюмами, рубахами, пуловерами. Конечно, это серийное производство, ширпотреб. Но как похорошел Майкл!..
Когда размышляешь об инстинктах женственности, почему-то не сразу вспоминаешь о желании преобразить своего ближнего. Это изначальное, врожденное, материнское. Мы провозились часа два. Все прошло бы значительно быстрее и удачнее, если бы этот ершистый полуеврей не мучил меня своими бесконечными комплексами. Он и брюки при мне мерить стеснялся, поджидая, пока я покину кабинку.
— А на пляжах чопорной Вены, не нудистских, обычных, совершенно запросто разгуливают голые женщины и мужики. В то время, как пятиюродный брат прячет свои волосатые бледные ноги от родной сестры, — бубнила я в задернутую занавеску примерочной.
— Почему это бледные, я загорал! — огорчился он, и из кабинки высунулась длинная жилистая и вправду загорелая нога. — Это потому, что я всю зиму в трусах по улице бегаю. И очень горжусь своими ногами.
— Но они волосатые и рыжие.
— Это очень мужественно.
— Тогда покупаем «бермуды», — припугнула я скромника.
— Позвольте ручку, мадемуазель! — сказал он на сносном французском и шаркнул по старинке, представляя новый костюм.
— Неплохо. Совсем неплохо… Правда, серый костюм к рыжему… — засомневалась я.
— При чем тут ноги? Это, кажется, не шорты?
— А голова? Ведь ты не будешь всегда ходить бритым, словно новобранец или каторжник.